Парижская тайна, или Истина в вине - Наталья Андреева

– Нет, это я пить не буду, – усмехается Воронов. – Просто хотел показать. И напомнить всем, почему она так и не была выпита. О трагедии, случившейся год назад. А почему ты думаешь, Иван, что это фальшивка?

– Мне так показалось.

– Когда кажется, креститься надо, – бормочет Сивко. – Причем без комментариев.

– Может, и это фальшивка? – На столе появляется еще одна бутылка. Первую по сигналу хозяина Зигмунд поспешно убирает со стола.

– О! Это дело! – с энтузиазмом говорит Иван Таранов. – Узнаю! Это отличное «Бордо»! Я помню, что этот год был урожайным. Вино достойное. Правда, что ты отдал за нее тридцать тысяч?

– Правда.

– Ну, а пить зачем?

– Я хочу, чтобы вы все это попробовали. Кто лучше вас разбирается в винах? Наш клуб лучший в России, а наши коллекции самые значительные. Это мой подарок друзьям. Зигмунд, налей господам вина. Сначала дегустация, потом ужин.

Зигмунд нежно, словно лаская, белоснежной салфеткой берет бутылку: тело ее старое, мутное, а этикетка затерта. Все завороженно следят за его движениями. Свершилось! Хлопок, и пробка вынута, Зигмунд показывает ее хозяину и гостям. Дно пробки темное, почти черное, пропитанное вином, издает глубокий пьяный запах.

– Ну, как оно? – шепчет Елизавета Петровна. – Не разлаженное ли?

– Это вино, – торжественно говорит Зигмунд, – сохранило свои свойства, аромат необыкновенный. И цвет.

– Отличное вино может жить до ста лет, – замечает Федор Иванович Сивко.

– А это «Бордо» лучшее! – заявляет Зигмунд.

– Бог мой! Какая минута! – волнуется Елизавета Петровна.

Бейлис зевает. Вино льется в бокалы, красавица разочарованно смотрит на жидкость глубокого, бархатно-бордового цвета, едва покрывшую дно. Почти одновременно все гости, кроме нее, берут в руки бокалы. Плавно покачивают их и завороженно следят, как вино стекает со стенок, оставляя на них маслянистую пленку в виде отдельных «ножек». Потом чуть ли не засовывают носы в огромные бокалы, глубоко вдыхая.

– Ах, божественно! – восклицает Елизавета Петровна. – Чудо!

– Да, неплохо, – вздыхает Сивко.

– Черт возьми! Жалко пить такое вино! – говорит Иван Таранов. – Это надо вкушать в последнюю минуту жизни! Перед тем, как отправиться в ад! Нектар в уста, и – в пекло! К чертям!

– Что, грехов много, Ваня? – усмехается Воронов.

– А у кого их нет? Чем больше денег, тем больше грехов.

– Вот тебе и формула, по которой можно вычислить, кто из нас больший грешник. Стоит только заявить размеры состояния.

– Да ведь все соврут, – равнодушно замечает Сивко.

– Ну, так пить мы будем? – нетерпеливо спрашивает Бейлис.

– Милочка, дайте же ему раскрыться. Наслаждайтесь.

– Мне это не дано. Покойный Левчик тратил на эту кислятину сумасшедшие деньги, чего я никогда не понимала.

– А что скажет наш юный друг? – Хозяин смотрит в упор на начинающего миллионера и коллекционера.

– Отлично!

– И это все? Что насчет платья и полноты?

– Дай же ему сначала сделать глоток, – вмешивается Елизавета Петровна. – Как он может определить полноту?

– Ну что, господа? – Сивко обводит сидящих за столом вопрошающим взглядом. – Я, пожалуй, решусь.

Он первым делает глоток, вслед за ним к дегустации приступают остальные. Глубокая и темная, как винная бочка, пауза. Оттуда, из глубины, раздается хрипловатый голос хозяина:

– Нет, не усталое. Несмотря на возраст.

– И не короткое, – весомо говорит Сивко.

– Да уж, и плоским его никак не назовешь, – кивает Таранов.

– Характер вина достойный, – подводит итог Воронов. – Гармоничный и живой. А что наш юный друг скажет?

– Присоединяюсь к вашим словам. Достойное вино.

Бейлис хватает свой бокал, выпивает вино одним глотком и спрашивает у Зигмунда:

– А нет ли чего-нибудь покрепче?

– Удивляюсь, как с вами жил Лев Абрамович, – холодно говорит Елизавета Петровна.

– Половой жизнью!

– Налейте девушке водки, – усмехается Иван Таранов. – Жалко, что ли?

– Я не пью водку! Фу! Мне бы чего-нибудь сладенького.

– Желаете портвейн, мадеру? – почтительно склонившись, предлагает Зигмунд.

– Да хоть бы и портвейн.

– «Три семерки», – язвит Елизавета Петровна. – Тоже раритет. Зигмунд, поищи в подвалах.

– И карамельку на закуску, – смеется Таранов.

– Бычки в томате, – вторит ему Сивко.

– Все мы помним бычков, – замечает хозяин замка. – И «три семерки».

– На газете в темном подъезде, – подхватывает Елизавета Петровна.

– Потому что лампочку вывернули, – это Сивко.

– Я их сам выворачивал, – хмыкает Таранов.

– Значит, привычка с детства осталась, – усмехается Воронов. – Сначала по мелочи воровал, потом вошел во вкус и начал по-крупному. До заводов дело дошло.

– Я их не воровал, – обижается Таранов.

– Скажи: приватизировал.

– Да ну вас! Я в подъездах с девушками целовался. И мне нужна была темнота.

– Бог мой, Ваня! – всплеснула руками Елизавета Петровна. – Целовался! Скажи, заваливал!

– Елизавета Петровна, не делайте из меня негодяя!

– Ладно скромничать, – грозит пальцем Воронов. – Мы знаем твои способности.

– Нальет мне уже кто-нибудь? – просит Бейлис.

Зигмунд приносит бутылку ликера:

– Я знаю, мадам, чего вы хотите.

– Это уже лучше! – с энтузиазмом говорит Бейлис, разглядев этикетку. – А то с вашего вина все равно не забалдеешь, зато писать сильно хочется.

Пауза. На этот раз дешевая, как пластиковая бутылка. На нее наступает ногой Елизавета Петровна, раздается треск:

– Ну, это уже слишком! Дима, зачем ты ее пригласил? Она не наш человек!

– Ха! Да у меня денег больше, чем у вас всех, вместе взятых! – возмущается Бейлис. – И таких бутылок в подвалах – завались!

– Каких таких? – тихо спрашивает Воронов.

– Навроде той, что вы так быстренько убрали. Жалко, что ли? А мне вот не жалко! Эти ваши Матиссы… Фи! Захочу, и не продам ни одной! А захочу, вообще переколочу все! А вино спущу в сортир! Что хочу, то и сделаю!

Зигмунд при этих словах содрогнулся. А Бейлис продолжает солировать:

– Вы все – помешанные! И Левчик был такой же! Жадина! На нас с ребенком экономил, зато на вино денег не жалел. Ладно бы он его пил, я бы поняла. Сама выпить люблю. Но запирать в подвалах? Если бы я знала, никогда бы не вышла замуж за старого козла!

Она хватает бутылку, сама наливает чуть не полбокала ликера и залпом пьет.

– Одно слово: порнозвезда, – презрительно говорит Елизавета. – Что ни слово, то стриптиз. Милочка, вы плохо кончите.

– А ты вообще кончать не умеешь! За меня не волнуйся, у меня с этим порядок.

– Испортила нам дегустацию, – жалуется Елизавета Петровна. – Ты сначала отсуди свои несметные богатства. Они пока не твои.

– У меня хороший адвокат.

– С которым ты спишь.

– Это мое дело. Я свободная женщина.

– А говорила – вдова.

– Это одно и то же! Овдовела, значит, освободилась.

– Но надо же соблюдать приличия! Хотя бы год вести себя скромно, носить траур, а не вызывающе яркие наряды и делать вид, что скорбишь об усопшем. Хотя бы в благодарность за те деньги, что муж оставил.

– Я свое богатство выстрадала. И не притворяюсь, как вы. Сами-то кто? Тоже подзаборные! И бычки в томате помните, и портвейн «три семерки». Я-то лампочки не тырила. И заводы не тырила. Зарабатывала на жизнь честным трудом. Да, да! И нечего ржать. Я лучше вас всех! И вообще: подавайте жрать.

– Даме надо закусить, – усмехается Сивко.

– И закусить тоже! – с вызовом говорит Бейлис.

Зигмунд приносит закуски, предлагает гостям. Все едят и понемногу успокаиваются. Вдруг в полной тишине Бейлис произносит:

– Я дико извиняюсь. Что-то на меня нашло.

– Ликер, должно быть, – усмехается Елизавета Петровна.

– Ты тоже водку глушишь, мадам. Когда тебя никто не видит. Дома, в одиночку. Все вы так. Запираетесь и глушите.

– Я? Водку?!

– Ну, коньяк. Или виски. Хватит уже. Левчик мне про вас такое рассказывал! Про всех! Придется вам меня терпеть. А вообще: я дико извиняюсь.

– Как мило!

– Бейлис, ты прелесть! – целует кончики ее пальцев Иван Таранов. – Приходи ко мне ночью.

– Обязательно! Ты тоже прелесть. Хотя он мне нравится больше, – кивает Бейлис на сидящего напротив светловолосого гостя. – Не обижайся, Таранов, тебя-то я знаю как облупленного. Мы друг другу слегка поднадоели. Я на новенького. Тоже миллионер?

– Нет.

– Врать умеешь, значит, миллионер. Я вас по вранью распознаю. Миллионеры всегда прибедняются. У кого гроша за душой нет, тот орет во всю глотку и непременно дорогой мобилой размахивает. А кроме этой мобилы, у него ничегошеньки и нет. Квартира в кредит, мебель тоже, машина принадлежит фирме, часики приятель одолжил. Одетый вроде бы человек, а как начнешь раздевать – взять с него нечего. Ну, показывай мобилу!

– Я не взял с собой телефон, потому что это бесполезно. Здесь сети нет, – скромно говорит он.