Журнал «Вокруг Света» №11 за 1973 год - Вокруг Света

Прошло несколько лет, и Япония содрогнулась, узнав о преступлениях маоистской группы «Рэнго сэкигун». И хотя ни Итиро Иосида, ни его приятелей среди «рэнгосэкигуновцев» не оказалось, их духовное родство очевидно, и я с полным правом провожу параллель между ними.

Из журнала «Сюнан асахи»: «На совместном заседании, устроенном неподалеку от горного озера Харуна, был создан верховный орган группы «Рэнго сэкигун» — «центральный комитет» из восьми человек во главе с «председателем», его заместителем и «генеральным секретарем».

Какие причины побудили участников группы искать убежище в горах?

Их вынудила к этому полиция, устроившая массовые облавы в городе. Кроме того, для подпольной военной организации «Рэнго сэкигун» глухие горы служили безопасным местом для изготовления бомб и тренировки в стрельбе. Горы привлекали экстремистов и с точки зрения идеологии — они исповедовали идеи Мао Цзэдуна, и хождение по горам казалось им повторением «великого похода». Но самой важной причиной «исхода в горы» была изоляция «Рэнго сэкигун».

— Вы у себя в России совершили социалистическую революцию, но не хотите, чтобы такая же революция произошла у нас, — сразу же взял быка за рога Итиро Иосида.

— Да, да! Вы добились хорошей жизни для рабочих: они имеют машины, холодильники, телевизоры, а нам не даете добиться того же! — поддержал его сын «отца-контрреволюционера и матери — домашней хозяйки».

— Почему вы решили, что мы против социалистической революции в Японии? — возразил я. — Но для успеха революции требуется революционная ситуация. Так учил Ленин. Есть ли такая ситуация в Японии?

— Есть! — выкрикнул «революционный бунтарь». — Я говорю вам — есть! Дайте нам оружие, и мы выступим.

Из журнала «Сюкан асахи»: «Рэнго сэкигун» собиралась отметить восстанием годовщину своего удачного нападения на оружейный магазин. Потом, уже в ходе следствия, один из участников группы рассказал о подготовке налета на полицейский участок. Неясно, как отнеслись к этому плану отдельные члены «Рэнго сэкигун», известно только, что «член ЦК» Ямада стал жертвой «подведения итогов». Его казнили на том основании, что он «только рассуждает, пренебрегая практикой». Ямада осмелился возражать «председателю» Мори и его заместительнице Нагата, настаивавшим на немедленном вооруженном восстании с применением уже имевшегося запаса винтовок и бомб. Ямада считал восстание преждевременным и призывал начать с организационной работы.

«Подведением итогов» Мори и Нагата называли линчевание. По их словам, «подведение итогов» помогает «искоренять остатки буржуазного мировоззрения и воспитывать «борцов революции». Мори и Нагата говорили: «Когда дискуссия не дает возможности довести «подведение итогов» до конца, то приходится помогать силой. Если же насилие приводит н гибели критикуемого, то это означает его поражение». На деле же «подведение итогов» всегда означало смерть. Один из членов «Рэнго сэкигун» подвергся «подытоживанию» за то, что «слишком любил женщин и не обращал внимания на революционную практику», другой — потому, что «вел себя как супруг, а не революционный боец: при переездах с места на место помогал жене укладывать пеленки».

— Я хочу напомнить вам, что говорил Ленин о революционной ситуации, — продолжал я. — Чтобы быть точным, я даже прочту вам высказывание Ленина. Я специально выписал его, так как предполагал, что разговор наш коснется именно этого вопроса.

— Нечего нам лекции здесь читать! — продолжал кипятиться «революционный бунтарь». — Время лекций кончилось. Говорите прямо, хотите, чтобы мы совершили социалистическую революцию, или нет!

— Все же я прочту слова Ленина о том, какие признаки характерны для революционной ситуации, — сказал я и прочел хорошо известную любому советскому старшекласснику цитату, где говорится о низах, которые не хотят жить по-старому, и о верхах, которые по-старому жить не могут, об обострении чужды и бедствий угнетенных классов и о значительном повышении из-за этого активности масс.

— Оружие! Оружие дайте! — впервые подал голос «борец за чистоту марксизма».

Из журнала «Сюкан асахи»: «Подножие горы Харуна превратилось в общую могилу «Рэнго сэкигун». Здесь обнаружили восемь трупов тех, кто подвергся «подытоживанию». Бойцы, которым «подвели итог», — это солдаты, а не командиры. Стоило главарям «Рэнго сэкигун» сказать, что тот или иной «боец» допускает «контрреволюционное отношение» к делу, как над ним устраивали коллективный самосуд…

Годовщина нападения членов «Рэнго сэнигун» на оружейный магазин стала не днем восстания, а днем краха группы, полиция обнаружила убежище «Рэнго сэкигун» — в горной пещере валялись китайские консервы с утиным мясом, книжки Мао Цзэдуна, китайские словари — и арестовала Мори и Нагата. Оставшаяся пятерка членов «ЦК» «Рэнго сэкигун» забаррикадировалась в горном пансионате «Асама сансо». Полиция начала поливать здание пансионата водой из мощных автомобильных брандспойтов, забрасывать в окна гранаты со слезоточивым газом. На десятый день полиция пошла на штурм пансионата. К подъезду подкатили автокран и чугунной болванкой, прикрепленной тросом к крану, разбили входную дверь. Преступники отстреливались с чердака, потом укрылись в спальне. Их мучил слезоточивый газ. Они высадили окна, и в комнату хлынул свежий воздух. Когда тридцать полицейских ворвались в спальню, они увидели пятерых молодых людей, которые, укрывшись ватными одеялами, стреляли без разбору, высунув наружу одни только руки. Преступников вытащили из-под одеял и связали».

— Предположим, найдутся такие, что подымут оружие, но многого ли они добьются? Что они сумеют сделать против полиции, против армии? Поддержат ли их трудящиеся? Мне кажется, что в нынешних условиях не поддержат.

Они ненадолго притихли. Потом вдруг Итиро Иосида сорвался с места, разметал кипу журналов, сваленных в углу, вытащил один — это был порванный, измятый номер журнала «Советский Союз», — развернул его и, тыча пальцем в фотографию, злорадно сказал:

— А это, полюбуйтесь, что?

На фотографии был изображен спуск на воду танкера, построенного на японской верфи для Советского Союза. Традиционная бутылка шампанского уже разбита о борт корабля. Советский посол жмет руку представителю компании.

— С кем это ваш посол, а? С монополистическим капиталом?

Я понял, что дальнейшая дискуссия бессмысленна, и вышел из комнаты. У порога случайно наступил на соломенную веревку. «В дом вошло зло, и «симэнава», действительно, не место над входом», — мелькнула мысль. Меня никто не провожал...

Советская промышленная выставка закрывалась в девять вечера, и все, кто на ней работал,— наши специалисты и японские гиды — на автобусах возвращались в гостиницу, из окон которой по одну сторону открывался вид на чуть прогнутые склоны Фудзиямы, а по другую — на вознесенную над зелеными квадратиками полей железнодорожную эстакаду — сигарообразные серебристые поезда скользили по ней стремительно и бесшумно. Гидами были студенты. Без «арбайто» — этим искаженным немецким словом «работать» в Японии называют побочный заработок — большинству студентов не обойтись: стипендий они, как правило, не получают, а за пребывание в университете надо платить.

После двенадцатичасового трудового дня в огромном павильоне, наполненном шумом действующих станков и механизмов, гулом голосов тысяч людей, после бесчисленных ответов на бесчисленные вопросы любознательных и дотошных посетителей не было сил, чтобы пойти, скажем, в кино, почитать книжку или даже посмотреть телевизор. Я заглянул в номер, который занимали гиды.

Как и во многих японских отелях, номера делились здесь на «европейские» и «японские». «Европейские» комнаты с их стандартным люминесцентно-пластиковым уютом не отличались от номеров современного московского или, скажем, парижского отеля. Переступив порог «японского» номера и задвинув за собой «сёдзи» — тонкую раздвижную стенку из дерева и плотной, как пергамент, бумаги, — я словно перенесся в другую эпоху, когда японцы путешествовали не в сверхскоростных экспрессах, названия которых — «Хикари» («Свет»), «Кодама» («Эхо») — воспринимаются почти буквально, а в паланкинах, когда целью восхождения на Фудзияму было «очищение шести чувств», а не приобретение посоха с клеймом: «Вершина Фудзи, 3776 метров», как доказательства туристского усердия.

На желто-золотых соломенных циновках никакой мебели. Только низкий полированный столик с единственным цветком в высокой керамической вазе, изогнувшим стебель так грациозно, что невольно подозреваешь в горничной, которая поставила этот цветок, выпускницу художественного вуза. В простенке свисает «какэмоно» — длинный и узкий свиток. На белом фоне ветка сосны. Кажется, что дунет ветерок, и ветка шевельнется, и, ожидая этого, не можешь отвести от нее глаз. Номер гидов так и назывался: «Сосновый».