Папа Сикст V - Эрнесто Медзаботта

Монтальто вытер капли холодного пота, струившегося с его морщинистого лба, и глухо прошептал:

— Послушай! То, что ты мне рассказываешь, — не есть ли плод твоей фантазии, адский вымысел? Разве могут быть терпимы небом подобные ужасы и, огонь свыше не сразит злодеев?

— Нет, святой отец, то, что я рассказываю, не вымысел, а сущая правда. Я вооружила руку сына против отца. И борьба, происходившая между ними во мраке, удары кинжалом и предсмертное хрипение старика нежили мой слух, как самая приятная музыка.

— Несчастная, все-таки ты великая грешница и должна раскаяться, — сказал Перетти.

— Да, я раскаюсь, но прежде отомщу. Пока еще злодей отцеубийца Атилло Браччи благополучно здравствует, наслаждается всеми благами житейскими и пользуется уважением общества. Надо, чтобы этого ничего не было. Тогда я принесу покаяние.

Кардинал ничего не сказал. Диомира продолжала, воодушевляясь все более и более.

— Я хочу, чтобы проклятое гнездо совсем было разорено, чтобы от замка не осталось камня на камне; для меня не достаточно, что убит старый злодей, я хочу собственными руками вырвать сердце из груди Атилло Браччи и с величайшей радостью буду смотреть, как оно затрепещет в моих руках, это мне доставит такое же высокое наслаждение, как предсмертный хрип зарезанного старика Браччи. Не правда ли, я навожу на вас ужас, святой отец? — прибавила Диомира.

— Нет, дочь моя, ты не наводишь ужас, — отвечал кардинал, — я тебя жалею, ты не более как жертва злодейства этой гнусной касты вельмож, угнетающих бедный народ. Боже великий! — вскричал после некоторого молчания Перетти. — Дай мне возможность вырвать с корнем все эти ядовитые растения и бросить их в огонь.

— Значит, святой отец, если вы будете папой… — начала Диомира.

— Ты, дочь моя, сумасшедшая, — прервал ее Перетти, — могу ли я, ничтожный монах, быть папой, когда есть двадцать кардиналов, добивающихся папской тиары.

— Если вы будете папой, — продолжала Диомира, не обращая внимания на замечание Перетти, — не правда ли, вы положите конец злодействам синьоров?

— О, да, если бы эта несбыточная мечта осуществилась, — отвечал с воодушевлением кардинал, — и Господь призвал бы меня к власти, клянусь моей душой, моей первой обязанностью было бы дать почувствовать огонь и железо всем синьорам, угнетающим простой народ.

— Благодарю вас, святой отец, — сказала, вставая, Диомира, — теперь я совершенно спокойна. Позвольте же мне, недостойной грешнице, присоединить мою молитву к молитве народа, дабы Господь Бог даровал вам власть, которой вы вполне достойны.

Проговорив это, она вышла из церкви никем не замеченная.

— Странная женщина! — прошептал Перетти. — Но она жертва, а не виновная, виновны те, кто толкнул ее на этот путь.

— Он будет папой, — рассуждала сама с собой Диомира, выйдя из церкви, — он вполне достоин быть им. Как его великая душа возмущалась при моем рассказе! О Атилло Браччи, трепещи в своем замке, скоро придет твой черед.

Придя домой, Диомира послала любезное письмо австрийскому принцу Андреа, приглашая его к себе на вечер.

БАНДИТ И ПРИНЦ

В конце царствования папы Григория XIII между Тосканой и папскими владениями была средь гор местность, не принадлежавшая ни Флорентийскому герцогу, ни святейшему отцу папе. Пользуясь слабостью герцога тосканского Франциска, известный кондотьер Малатеста занял эту местность со своей бандой и сделал свой лагерь неприступным ни со стороны Флоренции, ни со стороны Рима. Он происходил от Малатеста из Риминни, могущественных князей средних веков, нередко спасавших святой престол или превращавших папские владения в руины. Их потомок, о котором идет речь, Ламберто Малатеста, не поднял знамя претендента, опираясь на свое знатное происхождение и древние документы, он признавал только один документ — шпагу. Это был просто бандит, господствовавший в Умбрии и Компаньи и даже угрожавший стенам Рима. Окружные феодалы после борьбы с Малатестой, наконец, были вынуждены признать его преимущество, и даже некоторые из владельцев неприступных замков на Аппенинах вступили с ним в союз. Малатеста защищал своих союзников от римских баронов. Он был не только человеком необыкновенной храбрости, но еще и замечательным дипломатом. Союзы Малатеста распространялись до самой Болоньи. Фамилия Пеполи, одна из могущественных в Болоньи, была очень предана Малатесте. Но не в одном этом заключалась сила его; сцена, при которой мы попросим присутствовать читателя и, которая могла бы показаться невероятной, если бы не была подтверждена множеством исторических документов и писем папы Сикста V, послужит доказательством влияния князя-бандита. В этот момент лагерь Малатесты мы застаем в Тибрской долине, против Борго Сан-Сеполькро. Вся долина была усеяна палатками, кругом расставлены часовые, без пароля нельзя сделать шагу. Словом сказать, лагерь бандитов имел характер прекрасно дисциплинированного регулярного войска. Малатеста с большим нетерпением прохаживался около своей палатки. Время от времени он поднимал голову, смотрел на молодую луну и шептал:

«Вот уже четвертые сутки, а он не идет, значит, дело не удалось! О, если это так, клянусь предать пламени сам Ватикан. Но нет, они не осмелятся, не рискнут».

В этот момент точно из-под земли вырос человек и проговорил:

— А вот и я!

— Ты, Пьеро! — вскричал радостно Малатеста. — Значит, дело удалось, если ты вернулся, здоров и невредим?

— Все хорошо, но войдите-ка в палатку, надо поговорить о многом.

Палатка начальника банды отличалась своей простотой. Кроме складной кровати, стола и стула в ней ничего не было.

Малатеста предложил Пьеро стул, а сам сел на кровать и проговорил:

— Ну, рассказывай все по порядку.

— Когда вы уехали из Рима, — начал Пьеро, — многие из наших бандитов были арестованы, а Карл и некоторые укрылись во дворце Орсини. Но дворец был осажден, трех или четырех синьоров убили, взяли Карла и препроводили к римскому губернатору, который приказал подвергнуть его пытке и потом, конечно, отдать в распоряжение Бойа, палача.

— Что же вы, отомстили убийцам Карла?

— Конечно. Прежде всех генерал Викентий Вителли, который обещал доставить всех скованными в Рим, убит тремя пулями прямо в горло.

— Быть не может! Кто его убил?

— Людовик Орсини.

— Ты в том уверен?

— Капитан! Когда же я говорил вам неправду?

— Далее?

— Далее, проходя по плацу св. Ангела, я видел, как ставили виселицы.

— Черт возьми, это меня возмущает до глубины души! — вскричал Малатеста.

— Затем, на другой день после казни Карла, — продолжал Пьеро, — я отправился к благочестивейшему кардиналу Комо, государственному секретарю св. Престола, и велел доложить о себе как о лейтенанте и посланнике всемогущественнейшего князя Малатесты, предводителя всех бандитов Италии…

— Браво! Браво! Великолепно, — вскричал, смеясь, Ламберто. — Что же тебе сказал кардинал?

— Я заявил его имененции, что мой господин всемогущественнейший князь Малатеста очень опечален казнью бедного Карла и оскорблен насилованием домашнего очага палаццо Орсини; в первом случае князь Малатеста лишился храброго солдата, а во втором получил личное оскорбление как принц крови и дворянин, так как нарушены самые священные права его собрата, ввиду всего этого мой всемогущественнейший господин князь Малатеста потребует удовлетворения.

— И тебя кардинал не вышвырнул в окно?

— Нет, не вышвырнул. Но Джиакомо Бонкомпаньи герцог Сора, присутствовавший тут же, спрашивал у меня о ваших намерениях и о военной силе, которой вы располагаете. Я объявил, что вы в скором времени думаете поднять всех плебеев Рима и, если будет нужно, пожертвуете самим папой.

— Великолепно! Ай да молодец, Пьеро! Я не знал, что у меня есть такое сокровище!

Пьеро с достоинством скромно поклонился.

— Государственный секретарь святого престола, — продолжал рассказчик, — при моем заявлении побледнел, а синьор Джиакомо стал расспрашивать меня, правда ли, что вы страшно мстите врагам и оказываете помощь друзьям. Я сказал, что, правда и что если вы пожелаете, то под ваши знамена явятся плебеи целого света.

— Ну а результат всего этого?

— Результат тот, что товарищ казненного Карла, уже приговоренный к виселице, выпущен на свободу и благополучно пришел вместе со мной в лагерь.

Кончив свой рассказ, Пьеро ожидал похвал, но Малатеста уже думал о другом.

— Да, — шептал он, — совершается то, что я предвидел, — старое здание треснуло, шатается, скоро совсем рухнет и от папства останется только одно страшное воспоминание!..

— Теперь позвольте мне уйти? — спросил Пьеро.

— Ах, прости, мой друг! — живо вскричал Малатеста, — Я весь вдруг погрузился в думу под влиянием твоих рассказов. Ступай, отдохни, завтра ты узнаешь, как Малатеста ценит услуги. — И, пожав руку верному слуге, он отпустил его.