Кузьма Минин на фоне Смутного времени - Валерий Перхавко

С чиновно-должностной иерархией было тесно связано местничество, которое оформилось в период формирования объединенного Российского государства в конце XV в. и на протяжении последующих двух столетий играло роль стабилизирующего фактора в отношениях между аристократическими родами, а также между царской властью и аристократией, хотя и сопровождалось распрями при дворе и в вооруженных силах{74}. Оно широко применялось на протяжении большей части XVII в. и в аристократической, и в приказной среде, но к концу столетия стало сильно тормозить военные реформы, прежде всего создание на постоянной основе полков «нового строя» во главе с офицерами-профессионалами (как иностранными наемниками, так и русскими), чьи чины не соответствовали местническим порядкам{75}. За его искоренение стали выступать и высшие церковные иерархи. «А до сего настоящего времени от отечественных местничеств, которыя имелись меж высокородными, велие противление той заповеданной Богом любви чинилось, и аки от источника горчайшего вся злая и Богу зело мерзкая и всем нашим царственным делам ко вредительному происходило, и благая начинания, яко возрастшую пшеницу, терние подавляло и до благополучного совершения к восприятию плодов благих не допускало, и не точию род, егда со иным родом за оное местничество многовременныя злобы имел, но и в едином роде таковое ж враждование и ненависть содевалась; и аще бы о всех тех противных случаях донести вашему царскому величеству (царю Федору Алексеевичу. — В. П.), то б от тягости ваша царская ушеса понести сего не могли», — изрекал патриарх Иоаким в Соборном деянии об уничтожении местничества (12 января 1682 г.){76}.

В число служилых людей «по прибору», получавших только жалованье и занимавшихся наряду с военно-гарнизонной службой также торговлей, ремеслами, промыслами, входили стрельцы, пушкари, воротники, городовые и сторожевые казаки{77}.

Особое место занимало вольное казачество Дона, составлявшее своеобразные военно-служилые общины с архаичной для России XVII в. организацией и стремившееся сохранить свои вольности{78}. Казачья грабительская вольница буквально захлестнула в Смутное время и Центр Европейской части России, способствуя еще большему ожесточению развернувшейся тогда Гражданской войны, которая сопровождалась иноземной интервенцией. Казачество в XV–XVII вв. существовало преимущественно за счет грабежей и практически не занималось крестьянским делом — землепашеством. Как писал в Москву на исходе Смуты, 16 октября 1618 г., нижегородский воевода Б. М. Лыков, казаки, забравшись в очередной раз в пределы вверенного ему уезда, «многие села и деревни разорили, и крестьян и всяких людей грабят, и побивают, и ломают, и жгут»{79}. Чуть раньше, впрочем, в феврале 1613 г., казачество сыграло первостепенную роль в выборах царя Михаила Федоровича на Земском соборе. И клан Романовых щедро расплатился за эту поддержку, наделив 33 казачьих атамана и есаула земельными пожалованиями в Вологодском и Галицком уездах{80}. В XVI в. на Северном Кавказе зародилось Терское казачество, а в XVII в. — Сибирское казачество{81}.

На вершине церковно-монашеской иерархии находились патриарх, митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты и настоятели крупнейших монастырей. Среди монашества выделялись игумены и игуменьи, келари, строители, казначеи, иеромонахи{82}. Роль поверенных в делах монастырей и церковных иерархов играли стряпчие, от которых требовалось не столько знание российского законодательства, сколько изворотливость, умение за счет «посулов» нужным людям уладить дело. Более низкое положение занимали служки, деловые (зависимые) люди, монастырские детеныши (наемные работники). Белое приходское духовенство и причт состояли из попов, дьяконов, дьячков, псаломщиков, пономарей, звонарей, сторожей, проскурниц (просвирниц, пекущих просвиры). Хотя П. В. Знаменский подчеркивал преобладание в XVII в. наследственного характера передачи мест священниками преимущественно своим сыновьям, П. С. Стефанович, проанализировав приходскую жизнь допетровской эпохи, пришел к выводу, что духовенство тогда еще не оформилось в отдельное сословие{83}. Приходское духовенство выполняло ряд обременительных для него повинностей в пользу самой церкви, а также казны. Сельские же дьячки и пономари наравне с крестьянами несли государево тягло{84}.

К беломестцам относились приказные люди, гости, служилые люди «по прибору», население частных (до 1649–1652 гг.) и государевых слобод, казенные ремесленники, жители слобод, записные каменщики, кирпичники, ямщики (ямские охотники). Вот перечень беломестцев Белоозера, согласно дозорной книге 1617/18 г.: «В городе на осадных дворах и за городом на посаде 3 человека подячих, 12 человек пушкарей, 50 человек стрелцов, 17 человек каменщиков, 7 человек кирпищиков, 11 человек розсылщиков»{85}. Часть казенных ремесленников (кузнецов, оружейников, каменщиков, кирпичников и др.) проживала в государевых слободах, другие же — на посадах, вперемешку с посадскими людьми. Во второй половине XVII в. в Оружейную слободу Тулы переселялись местные кузнецы-оружейники, стремившиеся освободиться от посадского тягла{86}.

Еще в XVI в. власти создали три корпорации служилых людей по финансово-хозяйственной части — гости, Гостиная и Суконная сотни, — пользовавшиеся, как и «московские торговые иноземцы», за выполнение казенных служб определенными привилегиями{87}. Как считает В. Д. Назаров, гости еще со второй половины XV — первой половины XVI в. «возглавляли институты самоуправления тяглых горожан», распределяя между ними денежные и натуральные налоги, а также казенные повинности (военную, подводную, строительную и др.), контролируя городское благоустройство{88}.

Гости, как правило, располагались на лестнице чинов ниже дьяков. Однако в 1649–1659 гг. это положение ненадолго изменилось. В 1649 г. гости подали иск с претензией, что дьяки «хотят их затеснить, написали в Уложенной книге (Соборном уложении 1649 г. — В. П.) после всех чинов людей последними людьми, а свой чин написали выше их, гостей, многими места»{89}. В обстановке социально-политического кризиса 1649 г. царское правительство удовлетворило притязания гостей, перепечатав тираж Соборного уложения, и в перепечатанных экземплярах гости были названы выше дьяков. Но в 1659 г. местническое дело разгорелось вновь, и дьяки вернули себе положение в чиновной лестнице выше гостей, которое существовало до 1649 г.{90} В отличие от дьяков, гостей не включали в боярские списки и книги{91}. Ряд приказных дьяков XVII в. (Алмаз Иванов, Аверкий Кириллов, Назарий Чистой и др.) происходили из гостей{92}. Сыновья гостей, не удостоенные звания гостя, стали именоваться «гостиными детьми», а внуков гостей в первой половине следующего XVIII в. назвали «гостиными внуками». В «Повести о Горе-Злосчастии» добра молодца, прогулявшего в кабаке купеческий капитал, сажают на пиру «за дубовый стол, не в болшее место, не в меншее, садят ево в место среднее, где седятдети гостиные»{93}.

В таможенных книгах Вологды 1634–1635 гг. не раз упоминаются приказчики гостей Григория Никитникова, Андрея и Василия Юдиных, Надей Светешникова, а в отношении других торговцев нет указаний на принадлежность к Гостиной или Суконной сотням