Нормандия - Неман - Мартина Моно

«Значит, и его можно ранить в самое сердце», — подумал Кастор. И в эту минуту он почувствовал себя накрепко связанным с этим человеком, способным так страдать за свою родину.

— Ну что ж, — проговорил наконец (Марселэн, — по крайней мере никто не сможет сказать, что мы явились помочь тому, кто берет верх.

Летчики по-прежнему спали. Снег все валил. Стоя плечом к плечу, они смотрели, как занимается утро.

IV

На тот же запасной аэродром прибыл «Дуглас», чтобы доставить их на базу в Иваново. Отныне это будет их база. Всего час полета от Москвы. Огромная тыловая база, узловой пункт. Там начнутся серьезные Дела.

«Дуглас» должен был приземлиться в Иванове через несколько минут. В конце посадочной полосы его поджидали три советских офицера: генерал Комаров — командир дивизии, в которую французы войдут как самостоятельное национальное подразделение, полковник Синицын — командир полка, вместе с которым им предстоит сражаться, и капитан Сарьян — инженер. Комаров и Синицын, казалось, отдыхали, чего нельзя было сказать о Сарьяне. Хмурый, он в отчаянии без конца листал словарь.

— Думаешь, за пять минут ты много выучишь? — с улыбкой спросил Синицын.

Сарьян ответил лишь движением плеч, выражавшим безнадежность, и нечленораздельным ворчаньем, которое должно было означать: «Отстань от меня!» или: «Хотел бы я посмотреть на тебя, будь ты на моем месте».

— Кто нолетел встречать французов? — спросил генерал.

— Лейтенант Зыков, товарищ генерал, — ответил Синицын.

— Он опять будет выкидывать свои фортели?

— Он обещал мне не дурить.

Тон Синицына давал все основания отнестись к его словам скептически.

— Будем надеяться, — сказал генерал и добавил: — Впрочем, знаем мы его благоразумие.

Он обернулся к Сарьяну.

— Ну, как дела?

Капитан бросил на него загнанный взгляд, собрался с духом и мужественно, но со множеством ошибок залпом выпалил по-французски:

— Самолет «Як» вооружен двумя пулеметами и одной пушкой, стреляющей через винт…

— Браво, — сказал Комаров. — Я тебя понял;

— Да, — ответил Сарьян, — но теперь меня должны еще понять французы.

Чуть в стороне собралась группа летчиков- Механики вдруг решили, что и им необходимо быть поблизости. С не меньшим рвением отнесся к своему долгу и обслуживающий персонал — словом, вся или почти вся база ожидала «Дуглас». Комаров исподтишка наблюдал за ними.

— Никакой политики с французами, — обернулся он к Синицыну. — Все они добровольцы и прибыли бог знает откуда, чтобы сражаться вместе с нами. Это, тбль-ко это и следует принимать во внимание. Ясно?

— Ясно, — ответил Синицын.

— Совершенно ясно, — сказал Сарьян. — А вот как они “возьмутся за дело-—это не совсем ясно. Вы ведь знаете, откуда они прибыли. Северная Африка, Эритрея, Индокитай, Англия… А при минус тридцати, увидите, ни один не выдержит! Поднимется метель — все разбегутся! Хотел бы я знать, имеют ли они хоть понятие о том, что такое снег? И как они будут на него садиться? Хороши станут у нас машины! А кому отвечать? Ясно— не им, а мне!

Комаров мягко улыбнулся:

— Конечно, тебе. Ты инженер, ответственный за материальную часть… А ты, Синицын, что скажешь?

— Подожду. Вот посмотрю на них, тогда и выскажу свое мнение.

— Ждать недолго, вот они. И Зыков… Ах, сукин сын!..

Синицын и Сарьян подняли глаза. В небе показался «Дуглас» в сопровождении истребителя лейтенанта Зыкова — того самого, что обещал «не дурить». Увы, самолет лейтенанта Зыкова был похож на задорную девчонку, которая пристает к бесчувственному увальню. Он кружился вокруг «Дугласа», почти задевая его крыльями, уходил, возвращался, выделывал пируэты — одним словом, все это отнюдь не походило на почетный эскорт, высланный навстречу союзникам.

— Пять суток ареста! — разразился Комаров. — Десять! Щенок!

Тем временем Зыков приземлился на хвосте у «Дугласа». Высунувшись из кабины, он бросил на генерала полуумоляющий-полувосхищенный взгляд. Комаров погрозил ему кулаком и быстрым шагом направился к трапу, на котором уже показался Марселэн в сопровождении Кастора.

«На этот раз уже настоящий контакт, — думал Марселэн. — Этот генерал — наш генерал. Этот полковник — наш полковник. И капитан с оттопырившимся — несомненно, от словаря — карманом тоже будет иметь к нам какое-то отношение. Наша авантюра переходит в область реальности, она перестает быть авантюрой».

— Честь имею, господин генерал, — произнес он.

— Я счастлив пожать вашу руку, — ответил Комаров по-французски.

Синицын и Сарьян в свою очередь тоже обменялись рукопожатиями с Марселэном.

— Лейтенант Кастор, наш переводчик…

Затем, обернувшись, Марселэн указал широким жестом на своих товарищей, стоявших около «Дугласа».

— А это группа «Нормандия».

«Нормандия» — так назвали они свою группу. В качестве эмблемы они взяли герб Вильгельма Завоевателя: два леопарда на алом фоне. А эскадрильям дали названия трех больших городов: Руан, Гавр и Шербур. Это принесло капитану Сарьяну новые непреодолимые затруднения, поскольку он не мог правильно произнести ни одного из этих названий. Но Кастор его утешил:

— Ничего, — сказал он ему, — важно, что это леопарды, они кусаются!

Пятнадцать летчиков выстроились рядом с «Дугласом». Генерал Комаров говорил с паузами, чтобы Кастор мог переводить.

— Надеюсь, это не затянется, — шепнул Шардон Бенуа. — Я замерзаю.

Бенуа ничего не ответил, у него не было настроения шутить. Замечание Шардона ему не понравилось, хотя он тоже ненавидел приказы, официальные речи и лозунги. Рядом с ним стоял Перье, с застывшим лицом, словно Жанна д’Арк, услышавшая Голоса. В обычное время его вид вызвал бы у Бенуа желание выкинуть какую-нибудь глупость — из тех дурацких фокусов, которые во французской армии можно было выкидывать, если имеешь на своем счету немало «мессершмитов». Но здесь, как ни странно, у него такого желания не появилось.

— От имени советского командования, — говорил Комаров, — я приветствую летчиков сражающейся Франции.

«Вперед, за то-то и за то-то!» — подумал Бенуа.

Но Комаров продолжал, сделав паузу, чтобы Кастор успел перевести:

— Ночью мне сообщили о том, как вы одеты. Поэтому вместо того, чтобы приготовить для вас речь, я приказал приготовить экипировку. Вольно!

— Вольно! — заорал Кастор. — И пошевеливайтесь!

В нескольких метрах от них, здесь же, на летном поле, остановился грузовичок. Солдат, который его привел, оказался девушкой. Две другие девушки, в кузове, приглашали французов подойти, размахивая сапогами и полушубками на козьем меху. Они называли предметы одежды по-русски и громко хохотали. Началась настоя-щая свалка!

— Как видите, переводчиков не требуется, господин майор, — сказал Кастор Марселэну.

Тот молча улыбнулся. Синицын и Сарьян смеялись от всей души. Лейтенант Зыков, видя общее оживление, счел ситуацию благоприятной. Выйдя из тени грузовичка, он направился к Марселэну с летным комбинезоном и унтами в руках. Не заметив предостерегающего знака Синицына, смущения Сарьяна и яростного взгляда Комарова, он протянул свои подарки французскому майору. Потом, повернувшись к Комарову, застыл в безупречной стойке «смирно».

— Товарищ генерал, разрешите мне преподнести майору Марселэну комбинезон и унты. Мой личный подарок.

— Ах ты!.. — побагровел Комаров и вдруг рассмеялся. — Позвольте представить вам лейтенанта Зыкова. Одиннадцать сбитых машин. И пять суток ареста за лихачество.

— Товарищ генерал, — жалобно взмолился Зыков, — ради франко-советской дружбы…

— А, бандит!.. Хорошо. Ради франко-советской дружбы’скину трое суток! Но двое отсидишь.

Зыков делал достойные похвалы усилия сохранить пристыженный и смущенный вид. Искорки в глазах Кастора убедили его, что это ему не удалось. А Комаров тем временем говорил Марселэну:

— Это ради вас.

Кастор перевел и добавил:

— Личный подарок!

Марселэн переложил из правой руки в левую обмундирование, переданное ему Зыковым. Затем он дружески пожал лейтенанту руку.

— Спасибо, унты великолепны!

Зыков стиснул протянутую, ему руку, улыбнулся, что-то быстро пробормотал, еще раз пожал руку французу, отдал честь генералу и отправился под арест, который, видимо, не был слишком уж суровым наказанием.

— Что он сказал? — спросйл Марселэн.

— Русский обычай, — ответил Кастор. — Он сказал: от всего сердца.

Ажиотаж около грузовичка достиг своего апогея. «Мы похожи на толпу женщин в универсальном магазине в день получки», — думал Вильмон. Впрочем, это вовсе не мешало ему, подобно товарищам, примерять сапоги и ушанки. Рядом с ним Буасси примерил уже семь полушубков, когда русская девушка-солдат решительно накинула ему на плечи еще один.