Исторический этикет - Мария Ивановна Козьякова

этом – внезапное нападение недопустимо. Обычными были предложения о «выравнивании» позиций, т. е. более выгодное место, дающее преимущество одной из сторон, должно быть покинуто. В действительности стратегические интересы все-таки преобладали над романтическими идеями – эти предложения принимались редко. Но иногда романтика все-таки побеждала. Последствия были плачевными, как, например, в известном сражении при Наваррете: Генрих Трастамарский, будущий король Кастилии, пожертвовал более выгодной позицией и потерпел поражение.

Вплоть до начала Нового времени сохранялся обычай устраивать аристии – героические поединки перед строем войск, готовых к битве. В аристиях могла участвовать как пара, так и группы рыцарей, равные друг другу по численности. Некоторые из них вошли в историю: «Вызов при Барлетте» во время итальянских войн или Битва под Девентером во время нидерландской буржуазной революции. Своеобразным политическим шоу в рыцарском духе являются дуэли, на которые владетельные особы вызывают друг друга. Как правило, до реальной дуэли дело так и не доходит, однако подготовка к ней происходит всерьез и требует значительных затрат времени и средств.

Военные действия должны были постоянно согласовываться с нормами рыцарской этики, применявшимися во время турниров и охот. Правила игры запрещали заходить с фланга, маневрировать, отклоняться от прямого пути. Весьма весомы на военных советах были соображения типа: если мы не пойдем прямой дорогой, то не покажем себя воинами, сражающимися за правое дело. Подобная тактика, естественно, приводила к большим потерям и далеко не всегда к победе. Однако соображения целесообразности вряд ли могли остановить «бесстрашных» воинов, ведь главным являлась демонстрация отваги и доблести. Закоснелость, надуманность многих правил «благородного» поведения вступает в противоречие с реальностями войны. Так, одно из них гласит, что рыцарю запрещено отступать в полном боевом снаряжении. Это не только лишает войско маневренности, но и делает невозможным проведение разведки. Решение проблемы ищут в приспособлении военной тактики к средневековым нормам, а не в ликвидации последних. Например, Генрих V Английский распорядился, чтобы рыцари отправлялись на разведку без доспехов – в этом случае возвращение с задания не было бы позором. Или иное правило: победитель обязан заночевать на поле битвы, что являлось символом победы.

Война приукрашивается как в жизни, так и в литературе. Сражения всегда описываются в духе напыщенной патетики, для чего используется специальная высокопарная лексика. Вызываемые войной тяготы и лишения, грязь, кровь и страдания пытаются скрыть, разыгрывая роскошный спектакль рыцарского праздника. Его создает пестрый декор разноцветных одеяний, развевающиеся знамена и вымпелы, султаны на шлемах и красочные гербы. Играют трубы, звучат боевые кличи. До или после битвы совершается торжественный ритуал посвящения в рыцари, либо присвоения звания баннеретов (рыцарей со знаменем). Суровая простая жизнь, как говорится в одном трактате XV в., не подобает людям благородного звания. И потому там, где это возможно, стараются устроиться с удобствами и даже роскошью: лагерь бургундского герцога Карла Смелого под Нейссом похож на декорации для придворного праздника, где шатры знатных рыцарей изображают замки и галереи, окруженные садами.

Когда декорации ветшают и блекнут, сквозь мишуру вдруг проступают реальности времени. Они неприглядны. «Благородные» воины нападают врасплох, убивают, грабят, мародерствуют. Они бегут с поля боя, нарушая все правила чести. А на море сражаться вообще опасно, так как бежать оттуда затруднительно – так гласило расхожее мнение французского благородного сословия. Война служит обогащению, дает возможность преуспеть, выслужиться: заработать оружием приличные средства либо заслужить подвигами право на ренту или пенсию. Обогащаются за счет трофеев, грабежа и мародерства. Особые усилия направлены на захват знатных пленников, так как выкуп за них составляет главную статью доходов.

Рыцари алчны, «неутомимы и охочи до немалых денег», с нетерпением ждут выплаты причитающегося им жалованья. Меркантильную подоплеку жажды подвигов и славы никто не считает нужным скрывать, гордятся и хвастают друг перед другом добытыми трофеями. Остатки рыцарского благородства исчезают, когда дело касается низших сословий. Высокие правила чести, да и сама она могут быть забыты, ведь честь существует только в касте, только среди «своих». Простолюдинов грабят, убивают, калечат, как поступили с лодочниками из восставшего Гента, которым выкололи глаза для устрашения и отправили обратно в город.

По сравнению с рафинированной культурой Италии быт других европейских дворов более простой и примитивный. Французский королевский двор, гораздо более старый, отличался господствовавшей в нем неразберихой. Поэт Дешан в серии баллад жалуется на убожество придворной жизни: дурное жилье, дурной стол, везде шум, сумятица, брань, ссоры, зависть, издевки; это очаг разврата, врата адовы. Дворы зачастую не имели постоянной резиденции и вели кочующую жизнь, как, например, испанский, французский. Впечатляющую картину королевского кочевья оставил М. Блок: король Франциск I все время в пути[18]. Провести три месяца в одном и том же месте – необычно и не характерно для него. «Двор – на больших дорогах, в лесах, на берегах рек, на возделанных полях. Это не двор, это караван. Точнее сказать, войско на марше.

Вот «передовой отряд», который выступает загодя, чтобы все устроить и подготовить к прибытию государя… Рано утром передовые трогаются в путь и спешат к месту будущего привала – таким местом мог стать простой деревенский дом, жилище дворянина, дворец крупного сеньора. Отряд ушел, теперь приходят в движение главные силы. Сначала король и его свита: охрана, сановники, придворные. В центре ослепительной кавалькады проезжает король, когда – верхом на коне, когда – в конных носилках, покачиваясь в такт шагам крепких мулов. Следом за королем – дамы, совершающие переход наравне с мужчинами и ведущие по примеру государя походную жизнь солдата.».

«Самые старые дремлют в глубине своих конных носилок; другие покачиваются на своих кобылках или едут, втиснувшись кое-как в безрессорные повозки, влекомые по бездорожью; они бывали счастливы, если путь лежал по реке и река несла их в битком набитых наемных барках». И далее: «…двенадцать тысяч лошадей. Три или четыре тысячи человек, не считая женщин. Этот двор составлял небольшую армию.». Это впечатляющая картина поистине бесконечного странствия. Знатные сеньоры не выдерживали подобной жизни, ни проводили при дворе по нескольку недель и возвращались в свои замки и усадьбы при первом удобном случае. Ничего удивительного, что быт французского королевского двора не являлся образцом для Европы.

В первой половине XVI в. объектом подражания и восхищения стали итальянские дворы, а также двор бургундских герцогов. Последний являл собой пример торжественного церемониала и утонченного, детально разработанного придворного этикета. Для английского короля Эдуарда IV во второй половине XV в. был специально написан Оливье де ла Маршем трактат об его устройстве как образец для устройства Английского двора. Позднее этот церемониал будет перенесен Габсбургами в Испанию и Австрию.

Придворные праздники ослепляли варварской