Исторические силуэты - Станислав Отв. ред. Васильевич Тютюкин

(медеплавильные заводы на Урале, пожалованные еще М. И. Воронцову Елизаветой), организовывали мануфактурные предприятия и др.{47}.

Как видно даже из краткого обзора, хозяйство было весьма внушительных размеров.

Такова родовая предыстория принявшего, фамилию Дашковых молодого графа Ивана Илларионовича Воронцова.

Первый граф Воронцов-Дашков дослужился до действительного тайного советника, стал членом Государственного совета. Занимал должность управляющего экспедицией церемониальных дел при особой канцелярии министерства иностранных дел, был вице-президентом Капитула российских императорских и царских орденов. Имел множество наград — как российских, так и европейских{48}.

В 1834 г. Иван Илларионович женился на Александре Кирилловне Нарышкиной (р. в 1818 г.). В генеалогическое древо Воронцовых-Дашковых вплетается новая ветвь. Дед Иллариона Ивановича по материнской линии — Кирилл Александрович (1786–1836) сделал свою карьеру при дворе: обер-гофмаршал, действительный камергер, член Государственного совета. Бабка — Мария Яковлевна, урожденная Лобанова-Ростовская (1789–1854), известна своим знакомством с, Пушкиным{49}.

Дом Ивана Илларионовича Воронцова-Дашкова находился в начале Дворцовой набережной, № 1 (№ 3 по Большой Миллионной){50}, и считался в Петербурге самым модным и привлекательным. Каждую зиму Воронцовы давали бал, который удостаивался посещением двора и являлся событием в светской жизни столицы. Описание этих балов дал состоявший в родстве с Александрой Кирилловной и бывший с ней в дружественных отношениях В. А. Соллогуб. «В день, скорее, в вечер торжества дом-дворец Воронцовых-Дашковых представлял великолепное зрелище; на каждой ступени роскошной лестницы стояло по два ливрейных лакея: внизу в белых кафтанах — ливрея Дашковых, на второй половине лестницы в красных кафтанах — ливрея Воронцовых. К десяти часам все съезжались…» Ничьи балы «не имели того оттенка врожденного щегольства и барства, которым отличались приемы Воронцова-Дашкова»{51}. Самым видным лицом среди аристократов называет его А. Я. Панаева{52}.

Успех балов Воронцова-Дашкова в значительной степени определялся «благодаря очаровательности… молодой прелестной графини Александры Кирилловны», — вспоминает Соллогуб. Ни в одной из женщин не встречал он «такого соединения самого тонкого вкуса, изящества, грации с такой неподдельной веселостью, живостью, почти мальчишеской проказливостью»{53}. Именно эта черта вдохновила М. 10. Лермонтова на строки стихотворения. «Как мальчик кудрявый резва, нарядна как бабочка летом…».

Известен эпизод, связанный с приглашением Лермонтова на один из балов Воронцовых-Дашковых. Появление на балу приехавшего с Кавказа в отпуск опального поэта нашли неприличным и дерзким, Воронцова-Дашкова вынуждена была вывести поэта из зала через внутренние покои{54}. Воронцова-Дашкова послужила прототипом одного из персонажей романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» (кн. Р.), ей было посвящено стихотворение Н. А. Некрасова «Княгиня». Впрочем, оба эти образа мало соответствовали действительности.

В 1835 г. у Воронцовых-Дашковых родилась дочь. Нарекли ее Ириной, вероятнее всего, в честь бабушки, Ирины Ивановны, которая жила здесь же, в доме на Дворцовой набережной, занимая покои на первом этаже{55}.

В 1837 г., 26 мая, у Воронцовых-Дашковых родился сын, получивший традиционное для Воронцовых имя Илларион.

Что нам известно о его детских годах? Надо полагать, что они были типичными для людей круга, к которому принадлежал юный граф. Он получил хорошее домашнее образование и воспитание. Сохранились ученические сочинения Иллариона Ивановича по отечественной истории и русской словесности. Их темы: «Слово о полку Игореве», «Слово о Данииле Заточнике», «Завещание Владимира Мономаха», о Мамаевом побоище, о М. В. Ломоносове и т. п.

Сочинения выявляют стремление их автора к самостоятельному мышлению. В своем сочинении о ««Пугачевском бунте» Пушкина» он пишет: «Одно из лучших наших исторических сочинений — это «Пугачевский бунт» Пушкина». Быть может, его отношение к Пушкину формировалось в атмосфере поклонения перед поэтом, которое культивировалось в семье. Ему, вероятно, не раз приходилось слушать рассказ матери о ее встрече с Пушкиным, ехавшим на дуэль с Дантесом. Она часто и с горечью вспоминала этот эпизод и охватившие ее, тогда девятнадцатилетнюю девушку, дурные предчувствия, увы, оправдавшиеся{56}.

Свою работу о Фонвизине автор предваряет следующими словами: «Есть ли у нас театр? На этот вопрос можно ответить, что у нас когда-то был театр, что теперь у нас почти все театральные сочинения так ничтожны, что и нс стоит об этом говорить». Весь последующий анализ современной комедии склоняет юного автора к мысли о том, что лучшие русские комедии были написаны в XVIII в. (из сумароковских — «Опекун» и «Трессотиниум», «очень занимательные комедии «Хвастун» и «Чудаки» Княжнина, некоторые из комедий Клушина), и жаль, что «комедии наших главных писателей пришли в забвение». Пытаясь определить причину снижения уровня комедий, он пишет: «Теперь у нас нет комедии, если комедию считать зеркалом нравов. В наших комедиях нет ничего оригинального: она пустой разговор, лишенный остроумия французских, которым подражали. Не должно ли искать причину этого в самом характере народа, а не только в том, что у нас еще не родилось великого комика, который бы создал комедию истинно русскую?». Что же, не откажешь молодому человеку в независимости суждений.

Илларион Иванович хорошо рисовал. Многие его черновики, оборотная сторона сочинений{57}, записи сопровождались карандашными набросками. Эта привычка сохранялась у него на протяжении всей жизни. Он собственноручно выполнил и предложил Александру III рисунок шапки для него{58}.

Детство его проходило в доме на Дворцовой набережной и на каменноостровской даче, принадлежавшей бабушке по отцовской линии — Ирине Ивановне. Воронцов-Дашков был воспитан в традициях уклада жизни того круга, к которому принадлежали его родители. В 1855 г. он поступает в Московский университет, по уже в следующем году прерывает обучение и в разгар Крымской войны увлеченным военной службой 19-летним юношей вступает в русскую армию.

В 1858 г. он производится в корнеты, однако неудовлетворенный жизнью в столичном гарнизоне, подает ходатайство о переводе его на Кавказ и вскоре туда уезжает{59}. Именно 1858 г. датируется начало первого этапа служебной деятельности Воронцова-Дашкова, квалифицируемой как военная. Ибо до назначения на первую административную должность его гражданской службы — министром императорского двора и уделов в 1881 г. — главным направлением деятельности Воронцова было военное.

Воронцов-Дашков попал на Кавказ, когда там шел завершающий этап Кавказской войны. Во главе армии с 1856 г. стоял кавказский наместник кн. А. И. Барятинский, с именем которого связаны крупные военные операции против горцев и пленение Шамиля. Воронцов-Дашков принимал активное участие в военных действиях в отрядах Адагумском, Шапсугском, Даховском, а также Дагестанском{60}, которому принадлежала решающая роль в окружении чеченского аула Ведено и Гуниба, куда бежал Шамиль{61}. Воронцов-Дашков командовал конвоем Барятинского, таким образом, как отмечали биографы Воронцова-Дашкова, молодой граф «имел полную возможность выказать свои недюжинные и разносторонние способности». За особенные отличия в войне Воронцов-Дашков был произведен в