Троя. Падение царей - Уилбур Смит

Когда они проходили через темные ворота храма, Ксандер услышал ворчание Приама:

— Калеки действуют на меня угнетающе, а вокруг умирающих всегда воняет. Вонь будет держаться в носу несколько дней.

Гектор как будто не услышал его.

Они шагнули во двор, и там на мгновение воцарилась тишина, но потом израненные люди разразились усталыми приветствиями. Даже стоящие в преддверии Темной дороги возвысили голоса, встречая своего царя и своего командира.

Приам поднял руки, и приветствия зазвучали вдвое громче. Потом царь заговорил — и раздраженный скрипучий голос, который Ксандер слышал несколько мгновений назад, сменился глубоким, теплым и гулким; он отчетливо доносился даже до раненых у дальней стены.

— Троянцы! — крикнул Приам, и все смолкли. — Я горжусь всеми вами. О победе, которую вы подарили Трое, будут говорить тысячи лет. Ваши имена будут так же знакомы отцу Зевсу, как имена Геракла и Ила.

Он просиял и снова поднял руки в знак признательности за приветствия, потом вместе с Гектором пошел меж тюфяков.

Ксандер был сбит с толку. Несколько мгновений назад он слышал, как царь жаловался на этот визит, как на скучную обязанность. Может, Ксандер ослышался или неправильно понял? А теперь он наблюдал, как Приам мягко разговаривает с умирающими, как добродушно выслушивает путаные истории о святых матерях и женах, даже шутит с людьми, перенесшими ампутацию, и говорит одному из них:

— Твой царь гордится тобой, воин.

Ксандер оставался рядом с царем, время от времени истолковывая невнятные слова воина в последние минуты жизни, иногда поднимая руку какого-нибудь человека, чтобы тот мог коснуться одежды царя. Порой юноша украдкой кидал взгляд на лицо Приама, но не видел там ничего, кроме доброты, участия и сочувствия.

Гектор все время оставался на шаг позади отца и приветствовал каждого раненого по имени. Когда они медленно завершили свой обход, не пропустив ни одного тюфяка, солнце уже садилось, и Ксандер увидел, что морщины на лице Гектора стали глубже и плечи его поникли. Отец же Гектора, напротив, казалось, получил заряд бодрости.

Когда солнце исчезло за Домом целителей и вокруг двора были зажжены факелы, царь, Гектор и Ксандер вернулись к воротам, куда подогнали богато украшенную золотом и драгоценными камнями колесницу.

Приам повернулся к сыну.

— Теперь позволь нам вернуться к живым и насладиться этим днем триумфа.

— Людям было полезно увидеть нас вместе, — мягко ответил Гектор.

Приам гневно посмотрел на него. Голос царя снова стал холодным и скрипучим.

— Никогда больше не проси меня этого делать, мальчик. Царь — не нянька. И воняло там так, что меня затошнило.

Ксандер увидел, как Гектор сжал зубы, но легко взошел на колесницу и взял вожжи. Приам поднялся на колесницу вслед за ним.

— Ты должен был оставить их всех на берегу Карпеи. Они бы с радостью приняли почетную смерть за своего царя и свой город.

Гектор щелкнул вожжами, и два белых мерина налегли на постромки. Колесница легко покатила прочь, Царские Орлы бежали рядом.

Во дворе тем временем люди возбужденно говорили о посещении царя и о том, как он сказал, что гордится ими.

Ксандер, опечаленный лживостью Приама, той же ночью беседовал об этом с Зеотом:

— Он казался таким… искренним, когда ими интересовался, таким теплым, таким сострадательным! На самом же деле ему плевать на всех раненых.

Хирург захихикал.

— Ты слышал, как он сказал людям, что гордится ими, и как сказал Гектору, что он царь, а не нянька?

— Да.

— И ты решил, что он лгал тем людям и говорил правду Гектору?

Ксандер кивнул.

— Я ошибся, господин?

— Возможно, Ксандер. Приам — сложный человек. Возможно, его слова, обращенные к раненым и умирающим, были искренними, а за бессердечными репликами Гектору он скрывал истинные чувства.

— Ты так думаешь?

У Ксандера полегчало на душе.

— Нет. Приам — холодное и бессовестное существо. Хотя, — добавил Зеот, подмигнув, — теперь, быть может, лгу я. Дело в том, Ксандер, что не слишком мудро выносить суждение на основании столь малых свидетельств.

— Теперь я совершенно запутался.

— А я и хотел тебя запутать. Ты прекрасный парень, Ксандер, честный, прямой, в тебе нет вероломства. Приам — человек настолько пропитанный ложью, что он сам уже не знает, какие его слова искренни, если такие вообще есть. Но в конце концов это неважно. Люди, которые услышали его похвалу, воспрянули духом. Теперь некоторые из них, может быть, даже поправятся, и будет справедливым сказать, что это Приам их вылечил. Поэтому пусть тебя не удручают несколько бессердечных слов пьяного царя.

Андромаха поднималась по высокому холму к дворцу, лунный свет блестел на ее золотистом, украшенном драгоценностями хитоне. В ее длинные, пламенно-рыжие волосы была вплетена золотая тесьма с изумрудами.

Она устала. Устала не физически, потому что была молодой и сильной, но ее смертельно утомил день, проведенный в бурлящей толпе, она пресытилась разговорами, полными неискренности. Андромаха до сих пор слышала музыку и смех, доносившиеся с площади. В этих звуках не было веселья. Атмосфера праздника была напряженной, смех — вынужденным и резким.

Люди разговаривали о победе, но Андромаха слышала в их голосах страх, видела, как страх светится в их глазах. Приам воодушевил толпу могучей речью, в которой превозносил героические достоинства Гектора и Троянской конницы. Но действие речи оказалось кратковременным. Все собравшиеся на празднике знали, как на самом деле обстоят дела.

Многие семьи торговцев уже покинули город, большинство складов стояли пустыми. Богатство, текущее в город золотой рекой, замедлило свой ток. Вскоре оно начнет сочиться жалкой струйкой. Сколько времени пройдет, прежде чем враг встанет лагерем у городских стен, готовя лестницы и тараны, оттачивая мечи и готовясь к убийствам и грабежу?

Андромаха знала: именно поэтому все хотели быть поближе к ее мужу Гектору, разговаривая с ним, хлопая его по спине, рассказывая, как молились о его благополучном возвращении домой. Последнее, вероятно, было правдой. В Гекторе заключалась самая большая надежда Трои на то, что нападение будет отражено — надежда более великая, чем огромные стены города, чем сила их воинов, чем богатство их царя. Отовсюду приходили мрачные вести: торговые пути перерезаны, союзники побеждены или подкуплены, вражеские армии буйствуют за горой Ида и по ту сторону пролива, во Фракии.

Андромаха продолжала идти; два воина, шагающие рядом с ней, держали горящие факелы, чтобы осветить ей путь. Еще два воина, Орлы Приама, следовали сзади, держа руки на рукоятях мечей. С тех пор как на нее напали микенские наемные убийцы, за Андромахой тенью следовали вооруженные люди. Это раздражало, она так и не смогла к привыкнуть к постоянному эскорту.

Ей вспомнилась давняя ночь в бухте Голубых Сов, когда, переодетая, она шла среди моряков и шлюх и слушала, как Одиссей рассказывает свои истории. Той ночью она повстречала Геликаона — ночью насилия и смерти, ночью пророчества.

Теперь у нее больше не может быть таких ночей. Ее лицо слишком хорошо известно в Трое. Иначе она могла бы вернуться во дворец, переодеться служанкой и отправиться в нижний город, чтобы потанцевать и попеть с простыми людьми.

Приблизившись ко дворцу, Андромаха увидела нескольких пьяных, спящих прямо на улице. Сопровождавшие ее воины настороженно взглянули на них. Один из пьяных проснулся, когда они проходили мимо, и уставился на Андромаху. Потом протер глаза; на его лице было написано изумление. Он с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, шагнул к ней. Немедленно мечи Орлов зашуршали в ножнах.

— Все в порядке! — крикнула Андромаха. — Не трогайте его!

Пьяный остановился перед ней, уставившись на ее золотистое одеяние; свет факелов блестел на вплетенных в ткань драгоценных камнях.

— Я думал… думал, ты одна из богинь Олимпа, — сказал пьяный.

— Я Андромаха. Тебе лучше пойти домой.

— Андромаха, — повторил он.

— Проваливай, — приказал пьяному один из воинов.

Тот попытался выпрямиться, но пошатнулся. Негодующе посмотрев на воина, он поднял правую руку и сказал:

— Я был у Кадеша.

В мерцающем свете Андромаха увидела, что человек этот искалечен: у него не хватает большого, указательного и среднего пальцев.

— Троянская конница, — продолжал он. — Для меня — никаких шествий, мальчик. И теперь я мочусь в горшок для мастера, делающего краску, и сплю на улице. Но я мог бы помочиться и на тебя, ты, высокомерное дерьмо!

Андромаха быстро шагнула между этим человеком и рассерженным воином. Отцепив золотую брошь от плеча своего платья, она вложила ее в искалеченную руку.

— Прими этот подарок, воин, от жены Гектора, — сказала она, — как дань уважения твоей храбрости.