Обратный отсчет - Бейли Саманта

Ну вот, теперь я рассказала ей обо всем. Кроме записки. А что, если и об этом ей известно? Ждать ли мне Джессику или достать листок из сумочки и признаться?

Мартинес делает глубокий вдох и скрещивает руки на груди:

— Не было ли на вас бейджика? Может быть, вы шли с ним с работы? Или какого-нибудь украшения с именем? Чего-то, где имя было указано?

Я подумала, но ничего такого на мне не было, и я ответила: «Нет».

Детектив смотрит на меня в упор, потом берет газету с края стола. Она открывает ее и показывает какую-то статью:

— Вы знаете жертву, Морган. Это Николь Мэркем, генеральный директор компании «Дыхание». Так что, вы с ней как-то связаны?

Я вскрикиваю. С фотографии на меня глядит красавица с каштановыми кудрями, длинными ногами в серебряных туфлях на каблуках, в обтягивающей юбке кораллового оттенка и белой футболке с V-образным вырезом. Успешная и очаровательная бизнес-леди. Неужели это та же самая потрепанная, до смерти напуганная женщина, которая умоляла меня позаботиться о ее ребенке, а потом прыгнула под поезд? Да, так и есть. Это превращение, как бы просмотренное в обратной перемотке, ужасает меня…

Конечно, я знаю компанию «Дыхание», кто же не знает. У меня даже есть несколько пар их леггинсов для йоги. Но с Николь Мэркем я не знакома, то есть лично я ее не знаю. Почему же она попросила меня, незнакомку, защитить ее ребенка? Откуда же она знала меня? И от кого же ей надо было спасать малышку?

— Мое имя мелькало в новостях после смерти Райана. Может быть, поэтому она меня знала? — предположила я.

Я не сказала: «Мое имя несправедливо запятнали», но не сомневалась, что детективу понятно, что я имею в виду.

— А может, «Дыхание» как-то связано с приютом «Гавань», где я работаю?

Мало кому известно о существовании приюта, он находится в неприметном коричневом здании на улице Вест-Иллинойс, и найти его трудно, поэтому женщины и дети, которые там скрываются, находятся в безопасности.

— Должно быть, вам тяжело одной, без мужа, — говорит Мартинес.

Да, это так. Ни друзей, ни семьи в Чикаго у меня больше нет. После смерти Райана я вдруг осознала, что все люди, с которыми я дружила после нашей свадьбы, были его друзьями. И он всех обманул, а меня невольно выставил сообщницей. Но даже мои друзья по колледжу и работе отсеялись после его самоубийства. Я осталась одна, со мной лишь моя боль. Но об этом я не скажу Мартинес ни слова, потому что она явно провоцирует меня на откровенность, хотя я и не знаю, на какую именно.

Я ничего не отвечаю, и она с неприязнью поджимает губы:

— Морган, мне всегда с трудом верилось, что вы были не в курсе афер вашего мужа с фондом «Освети путь», который сами и основали. Вы были вместе с ним днем и ночью. Вы женщина сообразительная. Мы, конечно, не смогли доказать вашу причастность, но что-то есть в вас такое… вы скрытная. И вот теперь это.

Она откидывается на спинку стула и снова смотрит на фото Николь Мэркем:

— Глава «Дыхания» мертва, а вы держите ее ребенка на краю платформы. Она назвала вас по имени. Ясно, почему я думаю, что вы друг друга знали?

То, что Мартинес давит на самое ужасное и больное, что произошло со мной, вдруг наполняет меня яростью. Я вскакиваю со стула, опрокидываю бутылку с водой…

— Каждый думает, что знает обо мне все, но вы ничего не знаете! — кричу я, указывая на нее пальцем.

Меня душат слезы, но я больше не хочу, чтобы их видели.

Мартинес уставилась на мой палец.

Я отвлекаюсь на стук каблуков за дверью, дрожа, падаю на стул и с облегчением обмякаю, когда входит Джессика.

Она такая высокая, что даже я, хотя мой рост выше среднего, чувствую себя рядом с ней коротышкой. Ее темная кожа гладка и чиста, голубовато-зеленое платье с ремнем очень ей идет. Когда мы познакомились, я спросила, не работала ли она раньше моделью.

Они с Мартинес вежливо здороваются, потом Джессика выдвигает стул, садится рядом со мной и кладет мне руку на плечо.

Мартинес вводит ее в курс дела, говорит о женщине, которая прыгнула на рельсы, и о том, что я главный свидетель. Джессика легонько гладит меня по спине:

— Ты в порядке, Морган?

И это нежное прикосновение вдруг словно прорывает плотину, за которой так долго бурлили эмоции. Передо мной снова возникает несчастное лицо женщины, ее потрескавшиеся губы, безумные глаза, ее отчаяние. Я начинаю плакать, я плачу о ее ребенке, и о ней, женщине, которую я не знала, и о себе.

Джессика мягко похлопывает меня по плечу, пока я не перестаю всхлипывать.

— Спасибо, — говорю я.

— Мне нужно побыть наедине с моей клиенткой, — говорит мой адвокат и, взглянув на потолок, добавляет: — С выключенной камерой.

— Ладно. — Мартинес встает, выходит и закрывает за собой дверь.

Мне вдруг кажется, что комната стала меньше, голова начинает кружиться, и я, согнувшись, зарываюсь лицом в колени.

Джессика молча ждет, пока я выпрямлюсь.

— Так, я обобщу все, что мне известно, — говорит она, глядя на газету. — Я слышала, что глава «Дыхания» покончила с собой на станции «Гранд-Стейт», отдав незнакомке ребенка. Незнакомка — это ты?

— И да, и нет.

Джессика смотрит на меня удивленно:

— Расскажи мне все.

— Я ждала поезда, эта женщина схватила меня за руку, попросила забрать девочку и позаботиться о ней. Она была просто вне себя от страха, словно пыталась спастись от кого-то. А потом она назвала мое имя. «Люби ее за меня, Морган». Я рассказала Мартинес обо всем, кроме этой части разговора. А Мартинес уже это было известно, свидетели это слышали. Как будто та женщина специально пришла туда за мной, а я просто стояла там и ждала поезда, — я закрываю лицо руками. — Не знаю, почему я ей не сказала. Прости.

— Ох, ну ничего. Ты пережила сильный стресс и до сих пор в шоке. Уверена, что все это вызвало у тебя ужасные воспоминания.

Райан, истекающий кровью, оружие в моей руке… «Нет, нет, этого не может быть, такого просто не может случиться!»

— Да, это так, — ответила я. — Но она выбрала меня защитницей своего ребенка. И я…

— Тс-с. Я поняла. Все нормально. Ты была в шоке. Ты не сделала ничего плохого. И ты знаешь, что моя работа — тебя защищать. Мы ведь уже проходили через это, Морган. А теперь достаточно разговоров. Тебе сейчас надо прийти в себя. Ты не в себе и без меня не можешь говорить ни с Мартинес, ни с журналистами, ни с кем-либо еще, — она быстро пододвигается ко мне. — Так, времени у нас сейчас немного. Если тебе еще есть что мне рассказать, вдруг что-то мне надо знать, а ты это упустила, — скажи сейчас.

Я откидываю с лица волосы, и меня прошибает пот. Потом я шарю в сумочке, достаю листочек и отдаю Джессике:

— Это было приклеено к моей сумочке, я потом увидела. Может быть, это имя девочки?

Джессика с любопытством разглядывает записку, вертя ее в руках.

— Нет, в новостях сказали, что ее зовут Куинн.

Не Аманда. Куинн. Чудесное имя для крошечной девочки, которую я держала на руках.

— Кто же тогда Аманда? — спрашиваю я. — Что, если Куинн в опасности? Ее мать считала, что так и есть. Она умоляла меня защитить ребенка. Она вела себя так, будто за ней кто-то гонится. Думаю, надо показать это Мартинес.

Она резко качает головой и отдает мне листочек:

— Нет, точно не надо. Убери это. Пусть Барри, мой следователь, займется этим. Мы не выяснили, почему Николь знала твое имя и почему она заговорила именно с тобой, а если мы скажем сейчас Мартинес, она подумает, что ты с этим как-то связана. Судя по твоим словам, Николь Мэркем не выглядела нормальной, — Джессика придвигается слишком быстро, будто припирает меня к стенке. — Есть ли вероятность, что Николь знала Райана? Возможно, она была связана с его аферой?

Внутри у меня все переворачивается. Хотя я постоянно думаю о Райане, говорить о нем выше моих сил.

— Я до сих пор не знаю всех, кого он обокрал. Вероятно, среди них была Николь или ее знакомые. Она могла взять в долг у нечестных людей, чтобы покрыть потерю денег. Она могла быть замешана, и ее просто не вычислили. Я ничего не знаю, — мой голос срывается, — он ничего мне не оставил, кроме вопросов, боли и гнева. Я никогда не знала его, совсем не знала, — внезапно меня накрывает новая тревога: — Джессика, а вдруг я в опасности?