Русская нарезка - Павел Кушнир

декорациях и лежащий парусом зеркалом стеной для письма пустыней рисовал молчание твоей чистоты снег и в твоих рукавах и капюшоне комками снег.

Вернулся и вошёл — тяжёлая дверь, броня, пластиковый предбанник, почта, охрана, мухый зал свиданий, загорожен­ный этаж, не пролезть и не пройти... Делал точки за пианино и стал уходить в коридор где пылающий мрак и ёлочные огоньки. Каждый видел его уходящим от себя он же уходил внутрь себя потом темнота закрылась мягко за ним, как губы.

Вечером в малом зале филармонии на пианино играл Свиридова Баха вышел и слышу снизу со сцены большого зала рояль фраза из Баха говорится неуверенно повторяется обрыв снова кусок мысли огрызок соль минор спустился вниз дочь Коробецкого Полина играет в темноте пустой зал отец рядом смотрит за ней — крепко пожал руку — чего-то стесняясь — чего? Всё хорошо. В ту минуту, только минуту, может быть, меньше. Уже уходящая, с трудом понятная музы­ка чувствуешь особенно красивая как раньше может быть ни­когда светлая на прощание.

Снег в лицо яростно торжественно всюду Виталя закутан шарф шапка перчатки капюшон утеплённый морщится снег сечёт ему лицо нос каменеет губы трескаются рядом распах­нутый без шапки перчаток и тем более шарфа легко это лег­ко и он сначала ждёт когда начну мёрзнуть потом: «Ты — сумасшедший!»

серый

синий

твоих глаз но цвет ещё если долго то постепенно могу вспомнить

холод в комнате холод в коридоре сортире душевой, по­этому в общаге тише чем обычно, на улице холод и под ок­нами никто не бухает, но по-настоящему тихо здесь не быва­ет никогда. Издалека Елена приветствует радостно иду ближе но увидев небритый мятый немытый она рисует лицом пре­зрение безразличие уходит

щетина пугает их, захожу в концертный отдел и пальто на кресло сажусь читаю она выходит и за дверью

Что он делает?

Просто вошёл, сел! Сидит!.. — испуганно как если не просто болен — опасен, заразен

и глуп как в smells like teen spirit

Юля с Андреем в машине. Теперь у них другая новая хо­рошая машина. Сажусь к ним в машину. Юля рассказывает взахлёб и грубо, путая слова. Андрей следит за ней, как за шальным, она тянет пунцовые неровные ногти, губы, выго­няет на мороз говорить, когда на мобильный звонят Анд­рею — они поменялись — в то же время раскрылись, осо­бенно вырос Андрей теперь могу оценить его ответствен­ность и вышел из их новой машины пошёл по хрустящему беззащитные руки Повесил у себя на стену рисунок Лерки. Открытая синяя ладонь поверх двух шаров, красного поменьше лилового по­больше. Если над красным не прикасаясь то лилового косну­лась мизинцем и свободный яркий оранжевый следом свет на шаре в мизинце соединил их исполнил рисунок свеже­стью движением и тонкая синяя линия от ладони косо вниз — что не перчатка, что за ней — невидимая рука — глубокий радостный

Елисей трахался при мне а я развернув кресло к окну и воткнув наушники музыку пил девятку и честно мыслями был далеко, не с ними. Думаю о первых двух сезонах в Мо­скве всё чаще кажется ищу не поворотную точку но выход, именно выход. Чуть не кусал пальцы смешно тогда ему на­писал письмо нарисовал шприцами с тремя красками на двух кусках картона картины абстрактного экспрессионизма не зная ничего привинтил шурупами к стене считал эти скрипы, стоны — поражением. Смелость и чистота не от отчаяния? Есть ли

Тишина сверху решили поспать отдохнуть чем ты можешь теперь понять от холодного ума послушай это дешёвка служебная искра

Беру Андрея, сына Витали, на руки — долго смотрит мне в глаза успокаивается затихает чуть испуган и мы с ним долго говорим без слов. Ему нет ещё года...

Снег падает и ты спиной чёрная рамка запах шпрот и холод

подростку светошумовой гранатой руку на евромайдане в толпе разбило и разорвало и оторвало стянули маску блед­ный не хочет поверить и больно растерян история что если смерть огонь — тридцать четыре действующих лица — пес-

ня портит уход после бритья мягкий молчание власть потери самолюбие — рана и разменивался в этой комнате тесно грязно холодно набираясь в эти часы минуты сил для через месяц, меньше, будет три года, как в этой общаге Марина говорит её самка попугая может истощиться если станет чересчур из себя часто выкатывать яйцо

Сначала Вика, Валя и Люся из пятьдесят третьей, потом год урывками теперь снова она, четырнадцатая комната в че­тырнадцатом году. Первый раз опустился до чтобы написать такое вслух. Ничего не чувствую. Это ненадолго. Но могу и разделить. А Гарик умер знаешь и Кристина умерла кстати верю в воскресение мёртвых только некому

может быть незачем: похоронили, приняли скорбный факт и швыряли землю горстями.

Представляю лежу в яме на спине снизу чувствую как близкие по краю ямы неловко швыряют в лицо горстями пе­сок и землю — самые близкие — вот отец с убитым лицом и не выходя из роли земля летит как пародийно утрированный звездопад в рыло

друзья тоже по очереди швыряют землю зачем и кому воскрешать

Кристина. Ты её помнишь правда помнишь она не счита­лась красивой почему же красивая не было наглости напоказ или было что-то ещё. Толкали не веря что последний широ­кий шаг презирая нас может сделать и сама. искренность её смерти меня поражает

а мы ни о чём не жалеем во всяком случае чувствую что не хотел бы переиграть

по словам Абрамса, осталось завершить давно уже старто­вавший кастинг, после чего можно будет приступать к про­изводственному процессу. Олег на вахте несколько часов просидел в компании незнакомого, вижу впервые, парня, мальчика почти, с пушком на лице, они заварили «Роллтон» и натопили до запаха старого бомжа. Бах, Айвз, Вила-Лобос,

Свиридов — смотрю на твоё имя на столе недавно вырезал по пьяни.

Ходил на кухню жрать готовить мимо комнаты соседа сбоку слушал стоны всё более громкие зашёл дверь он не запирает. Накрылся одеялом без пододеяльника (как и у ме­ня), с головой, поджал ноги в носках, лицом в угол, весь во­гнутый, лежал на койке без постельного белья — стол с быч­ками, литровой бутылкой хорошей водки. Тут бы и уйти но разбудил его, нет ему не плохо просто наебошился вчера хо­тя согласен что и так бывает когда умираешь и стонешь а мимо комнаты по коридору ходят и не заглянет. Вызов и ёр- ничество в речи, жестах, мимике, а глаза трезвые, умные, спокойные