Третья жизнь - Станислав Никоненко

Прошлая религиозная мораль была разрушена, прошлый буржуазный брак, часто основанный не на истинной любви, а на купле-продаже, с его фальшью и ханжеством, был отвергнут. Зарождалась новая семья, основанная на любви мужчины и женщины, на их общих интересах. Разумеется, не все шло гладко, не все было ясно.

Споры, дискуссии, точки зрения отразились в письмах персонажей повести Ю. Слёзкина.

Используя эпистолярный жанр, Слёзкин сумел создать изумительно яркие характеры.

Странные отношения двух отдыхающих в Крыму — музыканта Николая Васильевича Тесьминова и жены профессора Марии Васильевны Угрюмовой — вызывают напряженный интерес окружающих. В разнице восприятия и понимания этих отношений, которую мы видим в письмах, обнаруживается и разница характеров, мировосприятий, мироощущений, отношения к себе и другим людям.

Слёзкин своей повестью говорит: никаких рецептов любви и семьи быть не может. Пришел новый мир, новые люди, и они по-новому и каждый по-своему будут любить и создавать семью.

Повесть оптимистична, жизнерадостна. От нее веет прочностью, уверенностью. Написана она легко и весело.

Особый интерес представляет письмо Валентина Медынцева, прототипом которого явно был Максимилиан Волошин (у него в течение нескольких месяцев гостил Слёзкин в 1925 году).

В повести «Разными глазами» Юрием Слёзкиным великолепно схвачены особенности языка нового времени — насыщенность современными словами, оборотами, техническими терминами, канцеляризмами. Блестящий, ярко индивидуальный язык, литературный и разговорный, и даже научные термины вплетены в него естественно, органично.

В повести «Козел в огороде» Слёзкин дает сатирическую картину нэповской России. Он показывает, как в заштатном городке нелепое происшествие всколыхнуло и выплеснуло наружу всю глупость, все ничтожество мещанства, мелкобуржуазной стихии, еще живучей, еще полностью не уничтоженной революцией.

5 марта 1932 года Юрий Слёзкин сделал запись в дневнике о силе мелкобуржуазной стихии, мещанства. И сегодня она звучит злободневно, служит ярким свидетельством писательской проницательности и даже прорицательности: «Велика сила мелкобуржуазной стихии — она гнется, съеживается под ударами, но не ломится, не умирает — напротив того, растет… наперекор силе оружия, пропаганды, власти… Она надевает любую личину, приспосабливается к любому лозунгу…

Ее питомцы ударничают, читают лекции в комакадемии, разоблачают уклонистов, клеймят позором гнилой либерализм, проводят кампании и каются, каются, каются по любому поводу, за общественной шумихой обделывая свои дела, скидывая помаленьку со счета честных, искренних людей, подлинной социалистической закваски, они пролезают всюду — получают ордера, пропуска в закрытые распределители и интурист, командировки за границу, откуда возвращаются с патефонами и трескучими фразами о гибели империализма — всегда возвращаются, лелея свой советский паспорт, потому что они крепко верят в свое право процветать в СССР, они крепко уверены, что в конце концов все эти „реконструкции“ — для рекламы, а суть осталась старая и любезная — расти, питайся, жирей, жизнь дана вам один только раз, какая бы философская и политическая гипотеза ни пыталась объяснить ее назначение и классовую направленность. Питомцы мелкобуржуазной стихии настолько пронырливы и вертки, настолько мимикрийны, что подчас с трудом можно поймать их самоуверенный, острый взгляд в глазах с виду стопроцентного коммуниста, перестроившегося в доску союзника, премированного ударника…»

Затравленный рапповской критикой, которая видит в нем чужака, сомнительного попутчика, Слёзкин все-таки продолжает работать. С конца 20-х его перестают печатать. Издательства отклоняют его рукописи. Из репертуаров театров исключаются его пьесы, более пяти лет не издают его книги.

Он вынужден обратиться, подобно многим другим писателям, с письмом к Сталину. Слёзкин подчеркивает, что все его творчество отдано родине, народу, что хочет быть полезен. Неизвестно, получил ли это письмо Сталин, но резонанс все же был. Писателя пригласили в ЦК, и через некоторое время рукопись первого тома эпопеи «Отречение», произведения, которое Слёзкин считал главным делом своей жизни, была принята к печати.

В эпопее автор хотел отразить эпоху, XX век со всеми его потрясениями.

«„Отречение“ была последняя и самая настоящая моя вещь — то, что я обязан был как человек и писатель, делать, потому что знал до конца предмет моего анализа и, пожалуй, теперь оказался единственным из писателей, который имел право описывать ту среду… Я остался единственным из сыновей, который видел агонию и смерть своего отца (дворянства и старой интеллигенции) и который сознает, понимает неизбежность, закономерность этой смерти.

Алексей Толстой не знал тех, кто вершил политику, он знал только чудаков-помещиков, забившихся в свои медвежьи углы, и потому его „Сестры“ так мало освещают эпоху и трагедию смерти целого класса» (дневник, 25 сентября 1932 г.).

История жизни нескольких человек на фоне мировых исторических событий разворачивается на страницах романа «Отречение». Люди эти по преимуществу составляют среду столичной интеллигенции и чиновничества, отчасти студенчества.

В «Отречении» впервые у Слёзкина в качестве активно действующих персонажей появляются рабочие.

Идея классового антагонизма, обреченности старого строя пронизывает роман, передается всем дыханием широкого полотна.

В первом томе показано развитие событий в 1912—1914 годах, во втором — события первых четырех месяцев 1915 года.

В романе цитируются манифесты, прокламации. Создается впечатление документальности и широты охвата событий. Наиболее удачные сцены, где Слёзкин рисует кулисы буржуазной журналистики, среду столичных литераторов, кормящихся возле меценатов и коммерсантов.

Воздух эпохи передан в романе великолепно. В «Отречении» показана и «связь времен», переход одной эпохи в другую, чреватость одних проблем и событий другими проблемами и событиями. Развитие действия идет двумя потоками — исторический фон подан сжато, четко, направленно.

Однако многое из семейной событийной ткани не поднято до уровня, равного тем социальным событиям, о которых говорится в романе. Это создает впечатление некоторой диспропорции.

Автор не страшился «верно» и «точно» передать хронику 1914 года, а пытался средствами искусства внушить читателю обреченность старой жизни, показать рост новых сил, приход наследников.

Над эпопеей Слёзкин работал до конца своей жизни. В суровые годы войны он увидел свой патриотический долг в том, чтобы выдвинуть на передний план третьего тома фигуру Брусилова. Некоторые главы романа печатались во время войны. Отдельной книгой роман «Брусилов» вышел в марте 1947 года. В нем реализовалось все, к чему стремился Слёзкин на протяжении писательской жизни,— слились воедино мысль, идейная ясность, художественное мастерство.

26 июля 1947 года Юрий Львович Слёзкин скончался.

А 25 июня 1932 года Юрий Слёзкин записал в дневнике: «У каждого большого художника есть мечта — иногда одна строка, строфа, фраза, пятно, выражающие человеческое какое-либо чувство — страсть, гнев, страх, печаль, нежность — с предельной прозрачной ясностью и чистотой, и только потому эти художники прекрасны. И только эта предельная чистота и ясность оправдывают тяжкий труд мастера и дают ему право называть свое творение — искусством…

Подслушать в себе то чувство, которое звучит полнее в твоем существе, отвечает ему, и найти, добиться, поймать, украсть у какой-то минуты высочайшего напряжения это чувство и быть готовым с предельным мастерством — кратко, скупо и четко, как эссенцию, как жемчуг, показать его человеку — вот задача, вот цель, вот честолюбие мое…»

Дважды сызнова начинался творческий путь Юрия Слёзкина, его жизнь в литературе. Сегодня, спустя почти семь десятилетий после смерти писателя, его литературное наследие возвращается к новым поколениям читателей. Наступает третья жизнь.

Составитель выражает глубокую благодарность РГАЛИ, который на протяжении тридцати лет предоставлял возможность пользоваться хранящимися там рукописями. Особая признательность вдове писателя Ольге Константиновне Слёзкиной (1895—1981), еженедельные встречи с которой в течение десятка лет позволили мне хорошо постичь личность, творческие устремления Юрия Слёзкина, а предоставленные ею дневники, альбомы, книги дали возможность ощутить ту творческую атмосферу, которая и была смыслом жизни Юрия Львовича Слёзкина. Большую роль для реализации проекта сыграли многочисленные беседы с сыном писателя доктором исторических наук Львом Юрьевичем Слёзкиным, который с готовностью отвечал на все мои вопросы, возникавшие по мере работы. И ему я буду всегда благодарен. Неоценимо участие в осуществлении настоящего издания внука писателя Юрия Львовича Слёзкина, крупного ученого-историка.