Полет дикого гуся. Изыскания в области мифологии - Джозеф Кэмпбелл

«И чаша ходила между ними, и носильщик сказал календарам: – а вы, о братья, нет ли у вас какой-нибудь истории или диковинки, чтобы рассказать нам?»[17] Праздный час так же отрадно наполнить интересной историей из жизни, как и традиционным преданием. Именно так мир подлинной жизни, запечатленный в рассказанной истории, которая, в свою очередь, необходимо выдерживается в таком хронотопе, чтобы с полным основанием приковать внимание, стал одним из зачатков сказки. История из жизни может варьироваться от правдивой истории, лишь слегка приукрашенной, до откровенной байки. В последнем случае диапазон тоже широк, и на одном конце стыкуется с чистой выдумкой: анекдотом, веселой сказкой, страшилкой. Опять же, слившись с мифологическим материалом традиционного героического или любовного романа, она приобретает некоторые черты легенды.

Самобытным и относительно молодым жанром является басня. Среди лучших примеров – греческие и средневековые своды, приписываемые Эзопу и другим легендарным баснописцам, а также восточные аналоги, бытовавшие среди браминов, буддистов и джайнов. Басня всегда поучительна. Она, как и миф, не призвана раскрывать перед нами трансцендентные тайны, но служит умной иллюстрацией той или иной политической или нравственной позиции. Басни остроумны: в них не верят, их понимают[18].

Немцы описывают весь спектр народных сказок, используя единый универсальный термин Märchen. Именно поэтому братья Гримм включили в свой сборник народные сказки всех возможных разновидностей. Ученые с тех пор многократно этот материал анализировали и классифицировали сказки по типам.5

Из истории сказок

Лекала, по которым скроены сказки со всех концов мира, в целом одинаковы. Обстоятельство это породило долгую и сложную дискуссию среди ученых6. В целом сегодня все согласны с тем, что общая преемственность и случайное соответствие в частностях объясняются психологическим сродством представителей рода человеческого, но при этом происходила интенсивная и непрерывная передача сказаний из уст в уста – и через книгу, – причем не только на протяжении столетий, но и тысячелетий, и на обширных пространствах земного шара. Поэтому фольклор каждого региона следует изучать на предмет его уникальной истории. Каждый сюжет, каждый мотив, по сути, прошел свой полный приключений путь.

Братья Гримм считали, что европейский фольклор – это вымолотки древнегерманских верований: мифы распадались – сначала на героические легенды и сказания о подвигах, и уже потом переплавлялись в прелестные детские сокровища. Однако в 1859 году, в год смерти Вильгельма, ориенталист, филолог и знаток санскрита Теодор Бенфей показал, что бóльшая часть европейских преданий пришла через арабские, еврейские и латинские переводы непосредственно из Индии – причем в XIII веке7. Со времен Бенфея доказательств относительно позднего развития и неоднородного происхождения народной сказки христианской Европы становилось все больше и больше.

Представители английской антропологической школы конца XIX века (Эдуард Тайлор, Эндрю Лэнг, Эдвин Хартленд и др.) считали, что иррациональный элемент сказочных преданий берет начало в дикарских суевериях. Тотемизм, каннибализм, обычай табу и представление о внешней душе они обнаруживали повсеместно. Но сегодня очевидно, что подобные иррациональные моменты почти аналогичны в сновидениях, скажем, современного европейца и туземца из Конго, и мы уже не переносим сказку в пещеры палеолита только потому, что героиня выходит замуж за газель или съедает свою мать. И все же в нескольких сказках сборника братьев Гримм можно с достаточной уверенностью выявить реальные пережитки первобытного уклада, а в полудюжине других сохранились реликты периода переселения народов[19].

Кризис в истории европейской народной традиции становится очевидным около X века. Большое количество позднеклассического материала привозилось из солнечного Средиземноморья странствующими артистами, менестрелями и чудесниками, заполнявшими тропы паломников и собиравшимися у дверей замков[20]. И трудились не только менестрели, но и миссионеры. Воинственные идеалы более ранней эпохи уступали место новой набожности и сентиментальной дидактике: Добродетель и Долготерпение торжествуют, Любовь выдерживает все испытания.

Однако, похоже, что до XII века европейская традиция была бедна на вымыслы, и пришлось ждать подкрепления из Индии и Ирландии. То была эпоха крестовых походов и роста популярности произведений артуровского цикла. Первые открыли Европе цивилизацию Востока, вторые пробудили дикий и чудесный мир волшебного царства кельтов: зачарованные сном принцессы; одинокие замки в лесах, полных приключений; драконы, дышащие огнем и охраняющие богатства в угрюмых пещерах; волшебство Мерлина и феи Морганы; хрипло посмеивающаяся ведьма, поцелуем обращаемая в прекрасную даму. Европа унаследовала почти всю свою сказочную традицию от кельтов[21].

А затем наступил час «Панчатантры». Это индийское пятикнижие было переведено с санскрита на персидский язык в VI веке, с персидского на арабский – в VIII, а с арабского на иврит – около середины XIII века. Примерно в 1270 году Иоанн Капуанский переложил произведение с иврита на латынь, и именно на основе этого варианта появились немецкий и итальянский тексты. Испанский перевод был сделан с арабского в 1251 году; английский был сделан позже – с итальянского. Отдельные истории стали популярными в Европе, и затем были быстро освоены. «Из литературных произведений, – писал Бенфей, – сказки шли в народ, из народа они возвращались, преобразованные, в литературные сборники, затем снова шли в народ и так далее, и главным образом благодаря этим хождениям они обретали национальный и индивидуальный дух – те качества национальной значимости и индивидуальной цельности, которое придают многим из них высокую поэтическую ценность»[22].

Замечательный период начался в XIII веке. Доблестные дни великих крестовых походов прошли, и вкус знати к стихотворной романтике ослаб. На смену ей пришла пылкая проза городов позднего Средневековья. Стали появляться прозаические сборники традиционных преданий, наполненные всевозможными чудесными историями – неохватные своды текстов, многие из которых еще не дошли до современной науки. Бурный, широкий, неиссякаемый поток народных сказок, приключений и злоключений, легенд о героях, святых и нечисти, басен о животных, шуток, загадок, благочестивых аллегорий и баллад резко ворвался в рукописную традицию и все увлек за собой. Почерпнув сюжеты из монастырей и замков, смешавшись с библейскими и языческими историями, преданиями Востока и древнего дохристианского Запада, этот сказочный переполох порою застывал – в кладке соборов, калейдоскопе церковных витражей, причудливых завитушках буквиц, узорах гобеленов, на седлах и оружии, шкатулках, зеркалах и гребешках. То был первый крупный расцвет народной литературы в Европе. Материал поступал отовсюду, переправлялся из одного края в другой, скрепленный печатью поздней готики, и независимо от происхождения становился плодом творчества (пусть и вторичного) народов Европы.

Бóльшая часть этого материала попала в литературные произведения позднего Средневековья, эпох Реформации и Возрождения (Боккаччо, Чосер, Ганс Сакс, «Сто новых новелл» и т. п.), а затем в переработанном виде вернулась в народ. Период изобилия продолжался вплоть до Тридцатилетней войны (1618–1648).

Позднее во Франции при дворе Людовика XIV возникла мода на тонкую переработку сказок и басен, вызванная отчасти новым французским переводом персидского переложения «Панчатантры», а также