Эхо Мертвого озера - Кейн Рейчел

Оглядываюсь через плечо – убедиться, что Ланни уже в доме, – и быстро засовываю конверт за пояс брюк, прижимая к спине и закрывая сверху рубашкой. Когда я захожу домой, руки дрожат, я на пределе. Ланни набрасывается на меня, едва я переступаю порог. И, не дав опомниться, ехидничает, что я забыл положить в сушилку одежду, и теперь она будет пахнуть плесенью, и что, наверное, поэтому у меня мало друзей.

Обычно я не обращаю на это внимания, но письма отца всегда вызывают у меня странные чувства: и предвкушение, и страх, и головокружение, и негодование, и, главное, гнев. Я резко огрызаюсь. Моя грубость удивляет Ланни. На глазах у нее уже блестят слезы. Но она все равно кричит на меня.

У меня нет ни времени, ни терпения выслушивать ее чушь. Я отмахиваюсь, закатив глаза.

– Я к Кевину, – говорю ей и, не дослушав, хлопаю дверью.

Пройдя несколько кварталов до дома друга, чувствую, как конверт натирает поясницу. Руки чешутся от желания вытащить его и вскрыть, но я заставляю себя потерпеть, пока не доберусь до Кевина. Ему не меньше меня интересно, что же там написано.

Мне повезло иметь такого понимающего друга. Я привык, что отец только помеха: из-за него другие ребята всегда шпыняли меня и издевались. Но Кевин не такой. Он не судит обо мне по отцу.

Кевин не похож на моих одноклассников. Он читает не меньше меня, ему нравится думать о разном. Он не принимает за чистую монету все, что говорят нам учителя и другие взрослые, а сомневается. Он из интереса сам проводит исследования и может часами спорить почти на любую тему. Это он научил меня не верить паникерам, которые кричат об опасности изменений климата.

А еще Кевин научил меня не верить всему, что говорят об отце. Он подсказал, что все, что я знаю о Мэлвине Ройяле, я знаю или от мамы, или от журналистов, а они каждый по-своему предвзяты. И заметил, что, возможно, мама установила фильтры родительского контроля на наши телефоны и компьютеры, чтобы мы не искали информацию об отце в интернете, потому что ей есть что скрывать. Потому что там не только то, что она нам рассказала.

Кевин предложил мне самому провести расследование и сделать выводы. И научил пользоваться Даркнетом – целым морем информации без цензуры, которое не контролируют правительства и корпорации. Я слышал о нем и раньше, но толком не понимал, что это такое.

Даркнет выдал кучу сведений об отце. Раньше я думал, что знал, что он натворил, но, оказывается, я и понятия не имел. Те статьи в интернете, которые я читал раньше, – лишь верхушка айсберга.

Именно в Даркнете я нашел неотредактированные стенограммы судебных заседаний по делу отца и копии настоящих полицейских отчетов с фотографиями с места преступления. Сначала невозможно было увязать все это с тем образом отца, который я знал. Я не мог понять, как один и тот же человек проделывал ужасные вещи с этими девушками – и читал мне в детстве сказки на ночь и укрывал одеялом.

Я стал одержим желанием понять, что же произошло. Поэтому как-то днем я порылся в мамином кабинете, когда она уехала с Сэмом на физиотерапию, а Ланни отправилась на пробежку. Я не сразу нашел, где мама прячет файлы, но в конце концов обнаружил флешку, прикрепленную скотчем к задней стенке ящика стола. Там были сканы всех писем, которые отец послал ей за эти годы и которые, как мы думали, она уничтожила. Значит, сохранила копии на всякий случай…

Но письма отца только сильнее меня озадачили. Большинство из них показывали его темную, жестокую сторону с подробными описаниями преступлений, которые выходили далеко за рамки полицейских отчетов. Меня затошнило. Эти письма заставили меня возненавидеть его.

Но там были и письма с воспоминаниями, любовью и обещаниями счастливого будущего, когда все мы снова станем одной семьей. Они напомнили мне о времени, когда отец был моим отцом. Когда я смотрел на него снизу вверх и чувствовал себя в его объятиях любимым и защищенным.

Я не мог понять, кто же из этих двоих настоящий Мэлвин. И до сих пор не могу.

В дом Кевина я всегда вхожу без стука. Его отец валяется на диване, в телевизоре орут какие-то спортивные передачи. Отец Кевина приветственно машет рукой и спрашивает, не хочу ли я посмотреть матч вместе с ним. Вежливо отказываюсь.

Иногда в доме Кевина я невольно наблюдаю за его отцом. Он кажется нормальным мужиком – обычным папой. Волосы немного поседели, живот обвис несколько лет назад, вокруг глаз морщинки. Он любит воскресный футбол и уговаривает Кевина смотреть его вместе, но мой друг не увлекается спортом и каждый раз закатывает глаза, прежде чем отпустить какое-нибудь ехидное замечание.

Иногда я спрашиваю себя: а если б тот пьяный водитель не врезался в наш гараж и тайную жизнь моего отца не раскрыли, смотрели бы мы вместе футбол вечером по воскресеньям? Появились ли бы у нас свои традиции: жевать попкорн или чипсы с соусом, надевать в дни матчей футболки нашей любимой команды, чтобы она победила?

Я помню вечера, когда мы всей семьей смотрели фильмы на диване и я сворачивался калачиком, прижавшись к крепкому теплому отцовскому телу. Конечно, временами он бывал суровым, требовательным и наказывал, если мы его не слушались. Но он заботился о нас.

Для него были очень важны семейные обеды, и он редко пропускал наши школьные мероприятия.

Мой отец любил меня.

Мой отец был монстром.

Вряд ли и то и другое может быть правдой одновременно. Но я не могу понять, что же из них ложь.

Когда добираюсь до комнаты Кевина, я уже достал и вскрыл коричневый конверт. Как только друг видит, что у меня в руках, то ставит на паузу компьютерную игру и поворачивается в кресле ко мне.

Я устраиваюсь в другом кресле у стола и читаю письмо вслух.

Дорогая Джина!

Помнишь те ночи после рождения Брэйди, когда он плакал без перерыва и никак не мог успокоиться – только если носить его на руках кругами по дому? Наверное, нет. Ты была тогда такой подавленной, такой измученной и тратила последние силы на Лили, предоставив мне заниматься новорожденным Брэйди…

Я не возражал. Я дорожил нашим с ним временем. Это только укрепляло нашу связь. Мы часами ходили по кругу: на кухню, вокруг стола, обратно в гостиную, вокруг стула, снова на кухню. Я разговаривал с Брэйди. Я давал ему обещания. Например, обещал, что всегда буду о нем заботиться. Что сделаю из него настоящего мужчину, которым все будут восхищаться и уважать.

Я поклялся, что никогда не брошу его. И не бросил. Это ты мешаешь нам встретиться.

Я знаю, ты настраиваешь детей против меня, Джина. Представляю, какую ложь ты рассказываешь им обо мне. Что ты за мать, если поступаешь так со своим ребенком? С собственным сыном? Что ты за мать, если заставляешь детей поверить, что отцу наплевать на них? Как ты можешь быть такой жестокой?

Это не должно было произойти. Ты не должна растить детей одна. Я должен быть рядом. Я – их отец. Мой долг – воспитывать их. Сделать из Брэйди настоящего мужчину.

Ты слишком мягкая, Джина. И детей вырастишь такими же. Боюсь представить, что станет с Брэйди под твоим крылышком. Он уже такой же слабый и жалкий, как ты? Позволяет себя контролировать? Беспрекословно тебе подчиняется? Ты вообще позволяешь ему быть самим собой?

Кто научит его быть настоящим мужчиной, Джина? Научит брать то, что ему причитается? Когда я приду за тобой, Джина, я хочу, чтобы ты поняла, почему я это сделаю. Потому что ты должна быть наказана за то, что творишь с моим мальчиком. За то, что скрывала его от меня и заставляла поверить во все плохое, что говорят обо мне. Когда он снова станет моим, я воспитаю его таким, каким, уверен, он сможет стать.

Этот мальчик для меня важнее всего на свете. Он – моя единственная ценность. Я не позволю тебе отнять его у меня. Я буду бороться за Брэйди до последнего.

Я приду за тобой, Джина. И за своим сыном тоже.

Дочитав, не отрываю глаз от отцовской подписи, пытаясь унять жжение в горле. Меньше всего сейчас мне хочется расплакаться перед Кевином.