Древности Константинополя - Никодим Павлович Кондаков

Но куда же девались, спрашиваешь себя невольно, все здания обширного монастыря? «И было это прекрасное место, – говорит биограф Св. Феодора о Студийской обители, – подобно тогда цветущему саду, где воспитывались растения разумные, несущие плоды всякого познания; и питомцы этого вертограда изучали и словесные науки, занимались грамматикою, философией и научением отеческих мыслей». Из них выходили умные писцы и певцы, авторы песнопений, стихотворцы и отличные чтецы. Равно, занимались они и почти всеми ремёслами; были свои в монастыре ткачи и портные, сапожники и палаточники, художники и архитекторы, рабочие, сплетавшие корзины, и мастера в разных художественных производствах, литейщики и железники. Многочисленные ямбы Феодора Студита, – который если и грешил, то виршами, написанные им к эконому, канонарху, таксиарху, келларию, инспекторам, повару, портным, сапожникам и пр. и пр., – сами по себе очень скучны, но говорят о богатстве учреждения. Где же следы всех церквей, обступивших кругом их главу – монастырь Студийский – и тянувшихся до самых стен?

Рис. 13. Рельеф из Студийского монастыря в Оттоманском музее

Русский Археологический Институт в Константинополе произвел в Имрахор любопытные раскопки в 1909 году: их результатом были, помимо обследования самого храма и развалин монастыря, три замечательные рельефные плиты древнехристианской эпохи (рис. 10, 11 и 12). Плиты были найдены на позднейшем, открытом в подполье храма, склепе для хранения костей братии, и служили для поперечного перекрытия склепа, при чем изваянные на них рельефы были обернуты вниз и сравнительно хорошо сохранились, хотя самые плиты исполнены из белого известняка. Одна из этих плит представляет Спасителя на троне, с раскрытым Евангелием в левой руке, среди предстоящих Ему верховных апостолов Петра и Павла (последнего недостаёт). Сбоку от группы стоит дерево, наподобие кипариса, но с листвою из купы аканоов; за деревом завеса, указывающая на отсутствующую колоннаду портика или палат. Если бы на Евангелие читалось какое-либо изречение Спасителя или место Евангелия, представленная тема могла бы быть определена яснее, как например «вручение закона», но из-за недостатка такого указания она должна быть отнесена к роду схематических сокращений древнехристианской темы представления Спасителя с апостолами; вряд ли возможно переносить самую тему в разряд изображений «Славы Господней», «Величия Господа», и т.п. и объяснять древо «райским», тогда как оно заступает место обычной палестинской пальмы, и завесу считать символическим образом небесного Рая. Особо любопытен юный безбородый лик Спасителя, обрамлённый длинными волосами, с рядом завитков по краю, и остроконечные, восточные башмаки (ср. пиксиду в Градо, VI века, на изображении Богоматери). Правая рука Спасителя, как бы выдвигаемая из-за пазухи гиматия, отвечает более ораторскому движению и перенесена в рельеф из образа Спасителя, стоя произносящего слово, но она особым оборотом как бы прижимается к груди и потому не отвечает теме «вручения закона», но иному слову. Чрезвычайно характерен и своеобразен плоский рельеф изображения, с мелочными, омертвелыми складками: похожи на своего рода насечку. Орнаментика дополняет эти характерные черты, указывая на сирийский оригинал, особенно в толстых побегах лозы, тяжёлых фигурах голубей, массивных аканеах. Второй рельеф представляет «Вход в Иерусалим», тоже лишившийся правой стороны городских ворот, от которых сохранилась боковая башня, и третий – группу апостолов, безбородых, присутствующих стоя при каком-либо чуде Спасителя. Все три плиты принадлежали, вероятно, древнехристианскому саркофагу (на что указывает акротирий третьего рельефа) и по своему стилю должны были быть исполнены не позже конца VI века для надгробия в окрестностях Студийского монастыря.

Но если пропала вся жизнь этого чудного уголка, то опустел и кажется руиной также и сам Семибашенный замок: посетитель ничего не вынесет из зрелища его громадного внутреннего двора, где под горами мусора скрыты памятники греческого Киклобиона, а в западной стене ещё можно видеть тройные триумфальные ворота, фланкированные мраморными богинями и известными под знаменитым именем «Золотых ворот», хотя и доселе недоказанным. Внешние ворота заложены наглухо, и по деревянным доскам их забора намалёваны воинственные эмблемы; но и доселе видны ещё по бокам колонны с прекрасными капителями. В 1798 году известный путешественник по Востоку Пукевилль делил здесь скучное заключение с французским консулом, посаженный в Семибашенный замок по случаю успехов Франции в Египте, и описал «Золотые ворота» со всею их обстановкою. И тогда уже какой-то ага, начальник замка, устроил в середине памятника цистерну, а на верху башни – кофейню. С тех пор место глохло более и более, не оживленное, как прежде, толпою заключённых и ежедневными казнями; но подозрительные турки, веря преданию, что чрез эти ворота войдёт будущий восстановитель христианской империи, наглухо заделали снаружи и закрыли полою стеною самые ворота изнутри.

Но какой чудный вид представляется на эти Золотые ворота и сухопутные стены Константинополя, если, пройдя под аркою железной дороги, выйдешь из города и, взобравшись на руину оград, окаймлявших глубокие рвы перед стеной, оглянешь разом и стены и окрестности города, – эти уходящие вдаль долины, разбегающиеся холмы, покрытые рощами кипарисов, и чудную кайму моря! При первом впечатлении – а оно сильнее и живее последующих – даже забываешь совсем о древности стен, о том, что Феодосий II в 413 году окончил их постройку, что перед этими стенами совершалась судьба Византии и окружавших её народов, что здесь разбивали свои станы крестоносцы, что стены эти – важнейший памятник Византии, – наслаждаешься только их величием, их строгою красотою удивительными перспективами уходящих вдаль гигантских башен. Всё – и практическая потребность в монументальных оградах города, и причудливая неровность места, и счастливый выбор пунктов, – всё содействует здесь, прежде всего, художественному эффекту. И если бы эту эффектность византийского памятника требовалось объяснить себе, то сравнение этих стен с Колизеем показало бы, что и здесь имеем дело с произведением ещё античного духа и греко-римского искусства. Эти стены столько же делали столицу Римской империи неприступною, сколько и поражали взоры варваров. Ничего подобного этим стенам не найдём ни в Италии, ни в самом Риме, – и разве только колоссальные пилоны египетских храмов, тоже рассчитанные на декоративный эффект, могут с ними равняться. Более 60 метров в ширину занимает эта ограда, кроме широкого шоссе, проложенного и так отлично сохранившееся, что оно и доселе служит местом обычных воскресных прогулок для жителей предместья. Глубокий ров, наполнявшийся некогда водою, окаймлён двумя крылами – каменною кладкою; за ним, после широкой полосы земли, наружная стена с башнями; за нею вновь междустенное пространство или перивол и вторая, более высокая стена с башнями, более массивными, снабженная некогда изнутри города каменными