Он убивает ночью - Наль Подольский

Прокурор прекрасно все это понимал, более того, ему казалось, будто судья, старый хрен, поверил дурацким восточным басням, иначе не стал бы думать перед тем, как отклонить каракули индийской полиции. Поэтому он теперь ставил себе целью доказать не виновность подсудимого, а то, что оправдательный приговор или отправка дела на доследование могут повредить судье лично.

Он начал с того, что обнаружение рубина окончательно проясняет все обстоятельства. Ибо если до сих пор еще можно было задаваться вопросом, что же могло привести Серова, известного хладнокровием и расчетливостью, в состояние неконтролируемого бешенства, то теперь ответ налицо.

Александр Петрович насторожился: «неконтролируемое бешенство» — это состояние аффекта. Для чего же обвинитель по собственному почину выдвигает смягчающее обстоятельство?

Далее прокурор заявил, что не настаивает на обвинении по первому эпизоду, и признал ошибочность выводов следствия об идентичности обоих эпизодов. Одинаковый характер увечий жертв в двух разных случаях вполне объясняет известное в судебной психиатрии явление так называемой маниакальной фиксации. Заключается оно в том, что преступник, даже вопреки своим интересам, давая лишние нити следствию, на каждой очередной жертве воспроизводит одну и ту же картину увечий. Примечательно, что исходная картина, так сказать «клише», с которого «печатаются» последующие преступления, не обязательно дело рук самого преступника, оно может быть результатом «чужого» преступления или, например, транспортной катастрофы. Маниакальная фиксация действует на подсознательном уровне и потому наиболее наглядно сказывается в состоянии аффекта.

А, вот оно что, заметил про себя Александр Петрович.

— Каково бы ни было происхождение увечий жертвы первого эпизода, — продолжал прокурор, — соответствующая картина зафиксировалась в подсознании Серова и сработала, как только он впал в состояние аффекта.

Затем последовали еще рассуждения на ту же тему, в подтверждение каковых были предъявлены крупные, весьма впечатляющие фотографии, предъявлены так, чтобы все могли наглядеться вдоволь. Всем было ясно, что эти омерзительные снимки здесь ни к селу ни к городу, но они свое дело сделали: психологическая атмосфера резко изменилась.

Почувствовав это, обвинитель пошел в решающую атаку:

— Сегодня прекрасный адвокат, известный своей изобретательностью, и трое знаменитых ученых рассказали нам увлекательную восточную сказку. Замечу, что, по странному совпадению, мудрецов в восточных сказках обычно бывает именно трое. Но я спрашиваю, какое отношение имеет эта сказка к человеку, у которого на руках кровь жертвы, не в переносном, а в буквальном смысле слова? Не вполне понятна и научная логика этих построений. Если, например, камень А может в Индии убить человека, следует ли отсюда, что совершенно другой камень Б может убить человека в России? И с каких пор «может убить» означает «убил»? Кто-то должен был это видеть. Но свидетели видели, что убил не камень, а человек. Мы знаем судебные казусы, когда вместо подлинного преступника осуждали другого, невиновного человека. Но осудить вместо человека минерал, хотя бы и дорогостоящий, — таких новаций в юриспруденции еще не бывало. В голову сразу приходят средневековые процессы над мышами и саранчой, но они, по крайней мере, существа живые. Если же мы научимся сажать на скамью подсудимых неодушевленные предметы, если мы создадим такой прецедент, с правосудием, как таковым, будет покончено.

Прокурор покинул кафедру, и настала очередь защитника. Судья его речь слушал вполуха, хотя и доброжелательно. Он даже рассеянно кивал, когда адвокат говорил о том, что самого момента нанесения тяжких телесных повреждений никто не видел, и что улик недостаточно, и что подсудимый никакими маниакальными синдромами не страдает, о чем имеется заключение психиатрической экспертизы. Александр Петрович сказал все, что ему полагалось сказать, но чувствовал: его слова не достигают сознания судьи. Тот уже полностью сориентировался в сложившейся ситуации.

Суд удалился на совещание.

Александр Петрович исподтишка наблюдал за прокурором, который выглядел весьма довольным. Еще бы, ведь он сумел нажать одновременно на две уязвимые точки судьи: нежелательность осложнений с начальством за два года до ухода на пенсию и всем известную нелюбовь к новаторам и оригиналам. Прокурор скорее всего не понимал, что главное-то было не в этих конкретных соображениях, хотя они, конечно, работали, а в жесткой запрограммированности мозга судьи на отграничение рационального от иррационального. Все, что делал адвокат на процессе, по сути, было попыткой внушить судье, что иррациональное — всего лишь чужое рациональное, и, к сожалению, неудачной попыткой.

Впрочем, Александр Петрович испытывал в основном положительные эмоции: как-никак, он за эти три дня заставил обвинителя совершенно изменить свою цель. Если в начале тот имел в виду максимальное наказание и надеялся даже вырулить на расстрел, то теперь ему было на подсудимого наплевать, и хотел он одного — не допустить, чтобы вместо человека осудили камень. Ради этого он оставил судье лазейку в виде относительно мягкого приговора. А вот профессор Горн, наоборот, добивался осуждения камня-убийцы, и только этого. Получалась забавная ситуация. В случае мягкого приговора, в чем адвокат был почти уверен, получится, что защитник и обвинитель, оба сразу, хотя каждый по-своему, выиграют, а профессор, в общем-то в этом деле посторонний, — проиграет.

Адвокат нашел взглядом Горна и поразился. Профессор был в ярости: губы плотно сжаты, нижняя челюсть подалась вперед, на скулах играли желваки мускулов, по всему лицу проступили красноватые пятна. Этот человек не привык и не умел терпеть поражения. Он был, видно, из тех, кто, проиграв теннисный матч, разбивает ракетку об землю тут же на корте.

— Суд идет, — объявил секретарь.

Горн чуть помедлил и потом не встал, а, казалось, был выброшен пружиной из кресла и сразу застыл в упругой стойке. Боец, воин, подумал Александр Петрович, недаром предки мечами размахивали.

Судья огласил приговор. По первому эпизоду подсудимый оправдан, по второму — признан виновным. Мера наказания — восемь лет строгого режима.

Александр Петрович сразу же подошел поблагодарить судью за прекрасное ведение процесса: он никогда не пренебрегал мелочами.

— У вас тоже получилось неплохо, — ответил тот, флегматично пожевав губами, — вам бы режиссером работать… в театре.

Далее адвокат успел сказать осужденному ободряющие слова насчет апелляции, тот выслушал его равнодушно и, ничего не ответив, отвернулся. Примерно такая же реакция последовала на попытку поговорить с ним его жены, Дианы, что ее, как показалось Александру Петровичу, не очень огорчило. Условившись с ней обсудить дальнейшие действия завтра, он отправился искать Горна.

Профессор беседовал в коридоре со своими коллегами и, когда адвокат попробовал обратиться к ним с несколько церемонными словами благодарности, беззаботно засмеялся:

— Не смешите нас, Александр Петрович. Здесь все — нормальные люди. Я думаю, раз уж нас обозвали восточными мудрецами и вообще записали в одну команду, нам надлежит вместе поужинать.

По пути адвокат подметил небольшую странность в поведении Горна. Обычная для него легкая рассеянность уступила место собранности, взгляд внимательно отслеживал обстановку на улице, а движения сделались экономными и пружинистыми. Горн скорее всего бессознательно привел свой организм, как биологическую машину, в состояние готовности к любым неожиданностям. Александр Петрович с огорчением думал, сколько же адреналина сейчас в крови у этого человека: вот так и случаются инфаркты.

За столом все четверо сначала избегали говорить о камнях и убийствах, но в конце концов, по извечным законам психологии, и то и другое проникло в их беседу. Однако об этом никто не жалел, настолько интересные вещи рассказывал доктор Косамби. Адвокат понимал по-английски с трудом, и Горну приходилось давать ему пояснения. Речь шла о воспитателях камней. Тайны этой редчайшей профессии передавались в семье от отца к старшему сыну, и за всю историю Индии было только два таких рода. Известны не только камни-стражи и камни-убийцы, они использовались и для других целей, как-то: защита от яда в пище и от укусов змей, поддержание мужской силы, остроты зрения и лечение некоторых болезней. Применялись помимо красных камней изумруды, сапфиры, топазы и бирюза. Отсюда, надо думать, и пошли многочисленные поверья, что такие-то камни оберегают от таких-то болезней — это уже фольклорная интерпретация. Случаи воспитания алмазов неизвестны, — возможно, они ему не поддавались. Любопытно, что сами воспитатели охранных камней не боялись и могли входить к ним ночью, — правда, при условии соблюдения предписанных ритуалов и постов.