Отцеубийца - Александрова Марина

Наконец она совладала с собой и подняла глаза на Романа.

– Неужто это ты его одолел? – тихо спросила старуха, глядя то на волка, то на Романа округлившимися глазами.

– Я, бабушка, только матери про то не говори, а то испугается, расплачется еще…

– Не скажу, сыне, не скажу! Только как же ты с ним справился-то? Вон какой огроменный, да свирепый!

– Бог помог! Если бы не его святое заступничество, лежал бы я сейчас здесь с перегрызенным горлом!

– Да ты не ранен ли часом, сыне? – забеспокоилась старуха.

– Нет, цел и невредим, – ответствовал Роман. – Ну, ладно, старая, чем над зверюгой убиваться, подсобила бы мне лучше.

Старуха покорно взвалила на свои плечи добрую охапку еловых ветвей, Роман сгреб остальные, и они вместе медленно пошли назад к костру, оставив мертвого волка в сгущающихся зимних сумерках.

Мать была уже ни жива ни мертва от страха, представив себе, что с ее ненаглядным сыном произошло что-то ужасное, и он навсегда сгинул где-то в лесной чащобе, оставшись там на съедение диким зверям. Увидев сына живым и невредимым, мать, вместо того, чтобы обрадоваться, вдруг разрыдалась от пережитого волнения.

– Ну что ты, мать, – все же хорошо! – попытался успокоить ее Роман. – Посмотри, вот мы тут ветвей принесли. Сейчас шалаш сложим, тебе там удобно будет.

– Где же ты так долго был, сыне? Я уж было подумала, что с тобой что-то неладное приключилось, – все еще плача, проговорила Дарья.

– Да нет, же! Напрасны твои страхи, мать. Все со мной в порядке! Да и что могло случиться? – ответил Роман и, уловив на себе пристальный взгляд бабки Праны, подмигнул старухе. – Просто еловые ветви пилить – дело нескорое!

Шалаш получился на славу. Еловые лапы укрепили на длинных жердях, а сверху занавесили еще нашедшимися в тюках покрывалами. Внутри было тепло и уютно. Шалаш был достаточно большой для того, чтобы вместить всех. Правда, было тесновато, зато теперь не приходилось опасаться того, чтобы замерзнуть.

Пригревшись, Роман заснул, а проснулся, когда уже было светло. В шалаше остались только мирно спящие близняшки, мать же командовала служанками, хлопочущими возле вновь разожженного костра.

Роман вылез из шалаша, потянулся и подошел к костру.

– А что, дед Макар так и не вернулся? – спросил он.

– Нет, сыне! Видать, сгинул наш дед, – ответила мать.

Как раз в этот момент с той стороны, с которой пришли беглецы, донесся возглас.

– Эге-гей!

Приглядевшись, Роман приметил мелькающую среди стволов деревьев фигуру. Прошло еще немного времени, и на заснеженную поляну вышел только что похороненный матерью дед Макар.

– Ну что, как вы тут переночевали?

– Все хорошо, дед! Про нас потом расспросишь, ты лучше скажи, что там, в деревне делается? – спросила Дарья.

– А нету больше деревни, – понуро опустив голову, ответил старик. – Вся дотла выгорела, не единой избы не осталось.

– А люди-то, люди живые есть? – беспокоясь о судьбе мужа, спросила одна из молодок.

– Выходят потихоньку из лесу, – еще больше помрачнев, ответил дед. – Да только совсем немного их, живых-то, осталось.

– А Петра моего не видел ли? – вступила в разговор вторая служанка.

– Видел, как не видеть, – ответил дед.

– Что ж он с тобою не пришел?

– Ох, девонька, никуда уж боле не пойти твоему Петру. Лежит он возле бывшей Митрофаниной избы и торчит у него из сердца острая ворожья стрела, – горько ответил дед.

Молодка, потерявшая мужа, забилась в рыданиях. Вторая опасливо поглядела на деда и не стала спрашивать его о судьбе своего супруга, видать, побоялась услышать дурную весть. Она отошла в сторонку и украдкой вытирала набегающие слезы.

– А ты, красавица, не плачь! – урезонил ее старик. – Рано тебе еще плакать! Твой-то мужик жив, хотя и ранен.

– Как твои-то раны, Макар? – спросила деда Дарья.

– Болят помаленьку, но помирать пока погожу, – усмехнулся тот.

Обратный путь показался беглецам не в пример короче. Все торопились домой, тревожась о судьбе родных и близких.

Вот уже позади остался лес, промелькнула безлистая, скучная березовая роща. Вот уже виден дом… Да полно, нельзя уж это назвать домом!

На месте крепкого сруба дымится обугленный остов. Пахнет гарью и, почему-то, паленой шерстью.

Подойдя поближе, Роман понял, откуда разносится запах. Среди превратившегося в угли коровника лежат обгорелые останки всеобщей любимицы – Милки. Бедная скотинка! Все про нее позабыли в суматохе, не отворили дверей, вот и погибла она лютой смертью…

Мать и служанки начали рыдать в голос. Близняшки, испугавшись, тоже заплакали.

Роман отошел к склону холма и принялся вглядываться в снежную круговерть, пытаясь рассмотреть то, что осталось от деревни. Однако за поднявшейся метелью можно было разглядеть только черные пятна на белом снегу.

– Нужно спуститься в деревню, – сказал Роман, вернувшись к месту, где до сих пор стоял его родной дом, а теперь лишь грудились черные головешки.

– Пойдем, хлопец, посмотрим, что там к чему, – откликнулся дед.

Внизу их не ожидало ничего хорошего. Почти все жители деревни погибли, а те, что остались в живых, успев спрятаться в лесу, потеряли все, что у них было.

Мужчин, не считая деда Макара и Романа, осталось пять человек, и двое из них были ранены. К счастью, уцелело три коровы и несколько кур. Больше не осталось ничего, а до весны было еще ой как далеко…

ГЛАВА 3

Однако постепенно люди начали обживаться. Зиму пришлось доживать в наспех вырытых сырых землянках. Многие хворали, заходились в кашле. Бог миловал, никто не помер – пользовала их старая Прана целебным настоем сосновых игл и почек. Дожили до весны, а там начали отстраиваться заново.

Первым делом срубили новый дом для Дарьи с семейством, однако ж прежнего достатка уже не было. Перебивались как могли, иногда перепадала лесная дичь, за которой ходил Роман с дедом Макаром. С деревенских брать было нечего, да и не с руки – они сами чуть ли не голодали. Хорошо хоть уцелели запасы зерна да семян, оставленные на весну. Хранились они в ямах, оттого и не сгорели со всем остальным, и не нашли их вороги.

Но этих семян нельзя было есть – ведь что-то надо сеять! А чем жить в ожидании нового урожая? Избалованный Роман, да и мать его, жизнь прожившая в тереме, пропали бы наверняка, кабы не дед Макар, не преданные служанки. Хотя какими уж они теперь были служанками – всех сравняло несчастье. Теперь мать почитала их за подруг. Именно они и помогали господской семье – приносили разные травы и коренья, которые на первый взгляд и есть-то нельзя было! Ан нет – варили, парили, жарили, и оказывалось – можно! Потом стало полегче: в лесу появились ягоды.

Сроду Роман не занимался таким бабьим делом, чтоб ходить по ягоды, а теперь с радостью увязывался за матерью и ее подругами. Лазил по зарослям, выискивая ягоды костисто-сладкой малины, ползал по земле, собирая душистую землянику, и часто черны бывали его ладони и губы от ежевики. Нередко, отстав от своих попутчиков, ложился Роман в высокую, сочную траву и смотрел на белые облака, плывущие по безбрежной голубизне неба, слушая далекое ауканье и думая о нехитрой жизни своей.

Ему-то в радость, он быстро привык к новой жизни. А вот мать, не привыкшая к труду, грустила и старела на глазах. Из госпожи и хозяйки терема превратилась она в обычную мужичку. Хоть и несладко жилось за буйным, вечно пьяным мужем, а все же… Только подрастающие близняшки не давали ей совершенно потерять интерес к жизни.

Гости в доме бывали нечасто. Да и не больно их ждали – чего гостей принимать, коли клети пусты, а хозяевам того и гляди придется по миру побираться.

Однако время от времени наезжала в дом кое-какая родня, уцелевшая после татарского нашествия. Теперь, к слову сказать, все знали, что вороги, спалившие и разграбившие половину России, были татарского неисчислимого племени.

Брат матери, Иван, состоял в дружине князя Ярослава. Теперь, Ярослав стал великим князем, и Иван шибко гордился своим почетным местом. Наезжал он в гости и ранее, да редко – только когда дела где поблизости были, но уж коли приезжал, то весь дом с ног на голову становился.