Дурацкий кораблик - Алексей Лавров

Кому надеяться больше не на что. Короче, повезло мне. Беседка оказалась на месте. Беседка – это просто две петли под задницу, и ещѐ одна под спину. Чтоб я мог в ней сидеть до ночи. Здесь меня могли обнаружить, только засунув голову в дыру нужника. Или с другого судна. Но конвойный шлюп шѐл впереди, а встречи в Атлантике нечасты. Однако было совсем нескучно. Нормально качало, верѐвки врезались в мякоть и тѐрли, хотелось пить, хотя до воды было всего полметра. А когда усилилось волнение, дистанция временами сильно сокращалась, порой переходя в минус. Вдобавок нужником постоянно пользовались, и при неблагоприятном для меня ветре… А учитывая стремление моряков ходить в полный ветер, он благоприятным для меня быть не мог.

Чувствовал себя как ѐршик в унитазе – обосрут, сполоснут, потрут об борт. Ещѐ и наслушался всякого. Оказалось что, люди на толчке любят поговорить о наболевшем. Избавляются от не нужного во всех смыслах. Комната разрядки, понимаешь. Вдобавок Закари очухался. Поверил поганец, что взаправду живой и, конечно, сразу принялся жизнь критиковать. Понятно, виноватым во всѐм оказался только я, дух тѐмный и грязный. Или демон? Погубитель и истязатель славного, доброго, ни в чѐм невиноватого Захарушки.

Скоротали времечко. Как стемнело, меня сверху из сортира окликнули ломким баритоном. Они и по вечерам там надраивали.

Теперь-то я понимаю тяжесть их доли. Но почему-то мне их не жалко. Ну, ни капельки. Парни сбросили мне линь, я за него самым хамским образом подвязался и сообщил в сортир, что руководство может меня подтягивать.

Подтянули, втащили через дырку внутрь. Думал, убьют меня легендарные Длинный Джек и Пол Головня. А они обниматься лезут к мокрому, обосраному, едва стоящему на ногах подростку!

– У нас получилось, братец!

– Руда, ты так радуешься, будто не верил, – еле ворочая языком, пытаюсь поддержать беседу.

– Я не мог поверить в подобный бред, извини… Ой, тебе ж трудно говорить!

– А ты, Лют? – куражусь, опьянѐнный маленькой победой.

– Я тоже. Ведь мы не психи, как ты, – извиняется Лют.

– Зато ты верил… или тебе было пофиг?

– Не знаю, Руда. Что теперь? – выхаркиваю из себя слова.

– Теперь мы тебя потихоньку мимо вахтенных проведѐм в такелажку. Хотя бы ползти сможешь?

– Смогу, Руда.

– У тебя две задачи: главная – подготовка боцмана к вербовке, основная

– люк в трюм из такелажки.

– Дык, его ж нету!

– А ты сделай. Вот тебе инструмент, – Лют протягивает добытый мной кортик, – прячь и пошли помолясь.

Глава 7

– Добрый вечер, сэр боцман, сэр. Я тут немножко умер, сэр. Не откажетесь спасти мою шкурку ещѐ раз, сэр? – вежливо обратился Закари к боцману, когда бедняга заглянул в такелажку проведать свою заначку. Пинту рому, спрятанную в канатной бухте.

Боцман подобрал с палубы челюсть, развернулся и ушѐл. Отсутствовал пятнадцать, признаться не самых лучших, минут в жизни Зака. Вернулся с водой, сухарями, куском солонины и старым камзолом.

– Чтоб укрываться, тут бывает прохладно. До каторги собираешься прятаться?

– Хоть до Южного полюса, сэр боцман, сэр.

– Ты – ловкач, может быть, ещѐ побываешь там. Живи пока здесь, потом что-нибудь придумаем, – рожает стариковскую мудрость дядя Яша. – Как выжил-то?

– Чудом, сэр боцман, сэр, – учтиво отвечает Зак, пережѐвывая сухарь.

– Действительно, по-другому никак. Эх, жаль, сказать никому нельзя!

– Кому это, сэр боцман, сэр? – Зак аж полсухаря с перепугу проглотил.

– Джиму, недоофицерику нашему, это же он тебя в последний путь провожал. Только ему на вас даже посмотреть было неприятно. У тебя и сейчас рожа… Сэнди, старый лодырь, тоже вас не разглядывал. А с

Эдди какой спрос? Хотя ему тоже влетело.

– За что же?

– За тебя. Капитан с Дасти отчего-то тебя долго дожидались, да так и не дождались. Устроили скандал, подумали, что ты из трюма не вылез. Ну, разобрались наконец… потом. Джима Кэп чуть за борт не выкинул, чтоб в него пострелять, как в тебя, видать, хотел. Только Боу ему как-то не дал Джима обижать. Чего-то такое он Кэпу сказал, что тот подобрел дюже, аж ласковый стал. Только каторжан мордует тростью и команде линьками достаѐтся ни за что и постоянно. Все хлебнули за твои поминки, сорванец. Вот бы порадовались, узнай, что живой ты!

– Чего ж ты, Джэкоб, тянешь? Решил поиздеваться?

– Ага, не только ты шутки любишь. Когда с рейса вернѐмся, я этих придурков так ославлю! Да меня за твою историю до конца жизни во всех тавернах бесплатно будут поить.

– И долго жить собрался, сэр Джэкоб, с таким пассажиром-то?

– Сказал же, придумаем что-нибудь. Доедай и спрячься за канатами, отдыхай. А я рому хлебну и пойду, служба ж у меня.

Ну-ну, послужи пока, служака-юморист. Придумывать он что-то собрался, ага. Не догадывается даже, что детки уже всѐ придумали, и что их замысел сработает с неотвратимостью детонации ВВ. Время на мягкую вербовку у нас есть. У меня дня три на подготовку визита Пушка. Что делаю? Перепиливаю потихоньку доски палубы под люк и английский учу. Меня Зак натаскивает, обучаясь основам русского. Очень эффективно, когда учитель и ученик в одной голове. Круглосуточно. Урок не прогуляешь и на уроке в тетрадке не порисуешь. Днѐм пилим палубу, или прячемся. Ночью немножко разминаемся. Прививаю Заку привычку к преодолению боли и усталости, ещѐ к ножику привыкаем, не всѐ ему дубиной махать. Скулежу было! Не могу, грит, и всѐ. Давай тогда я, – отвечаю. Он, типа, – ну-ну. А я его тушку принудил ещѐ к полусотне отжиманий. Бедняга решил, что сдохнет так скоро. Прям уверен был, пока сам топиться не собрался – я ж нашу голову побрил, вши в конец достали. Нормально получилось, правда, порезался слегка без зеркала. Мальчик испытал стыд и настоящую боль. Как облегчить боль? Смейся, Зак!

А как же боцман? Дозревает. Ему, бедняге, в компании стариков неинтересно, а тут молодые, не опухшие, уши без дела валяются.

Приносит пожрать и свежие новости. Кэп всѐ никак успокоиться не может. Траур по Заку затягивается. Боцманюга от души веселится. В общем, «жить стало лучше, жить стало веселее». Как чудесно спится на канатах! Не верите? Поспите с месячишку в гамаке в протухшем трюме, убедитесь. Ещѐ и дело сдвинулось. Как и планировали, на третий день. Проснулся я раньше Захара, умотал малыша ночью до нервного вздрагивания. Лежу с закрытыми глазами. Толи грѐзы, толи мысли, у Зака перенял привычку.

Тут Джэкоб притопал, присел рядом на канаты, вздохнул и свою чѐрную клешню на мою порезанную голову положил. Смотрю на него сквозь ресницы, а у самого кол поперѐк грудной клетки от его несчастного и одинокого образа.

– Дядя Яша, ты чего? – вырвалось по-русски, а он мне: «Why?» Не «what», а «why»! Закари не бужу, нахватался немного. Спрашиваю на дрянном английском, мол, ты меня понял, чтоли? Жуткое зрелище.

Жуткое и душераздирающее. Здоровенный, седой, с изуродованной харей мужик плачет, закрывая лицо почерневшими клешнями и плечами трясѐтся. Не лезу, не мешаю. Вроде, отпустило его. Подышал, забормотал что-то. Разобрал только «слышта». Ага, сейчас англичане так поморов зовут. А я ему. – Асэй?

Тут его чуть по новой не скрутило. Спрашивает, почему я слова коверкаю, нормально же говорил? Отвечаю, что убогий, накатывает на меня, поэтому судья пожалел. Дядя Яша пригорюнился. Рассказывать начал. Убогому-то можно. Ходил он в Архангельск. Глянулась ему там одна вдовушка. Малец у неѐ был, как Захарушка. Подарки, встречи, расставания. Понесла она от него. А когда на другую навигацию пришли, не нашѐл никого. Оспа.

Посидели, помолчали. Спрашивает, а как сейчас, на тебя часто накатывает? Отвечаю, что бывает.

– А по-московитски хорошо говоришь?

– Хорошо.

– Давай говорить. Мне и наука, и как будто с ними. Эх, дети ж вы ещѐ, … так еѐ и сяк, а вас убивают, и вы убиваете… Ты всѐ, что я сказал, разумеешь?

– Всѐ, отче, я ведь каторжанин. Дети, говоришь? Может, ты думаешь, что Жѐлтого без крови можно было отшить?

– Стервец он был, ад ему потеплее. Ещѐ в таверне. Ну, «У Конюха», королевское серебро пропивали перед морем-то. Тебе понятно?

– Поньятно-о-о.

– Не дразнись. Жѐлтый спьяну грозился вас всех огулять. Его за нехороший случай вообще хотели списать. Плакался, что ему пришлось выбирать. Или сюда, или под забор, а там таких «режьют ножьикам». Так?

– Так, дядя Яша. У тебя хорошо получается.

– Как э… spirit отдыхаю. Душой? Ещѐ лучше. Ну вот. Шкипер Джон, ты его видел, по доброте объяснил Жѐлтому, что за деточки в трюме. Тот поскучнел, но, видать, пакостных мыслей не оставил. А тут ты смазливый, как девке дай Бог. Не совладать ему было с его натурой. Даже если б он живой остался и всѐ про тебя понял, другого б стал нагибать. Продали б? Ух, раскраснелся! Сдох он, и думать ни о чѐм не надо. Только понимай, что ты его ещѐ за всех вас зарезал.