Кто последний к маньяку? - Марина Серова

Да, соображал он действительно быстро. Единственный вопрос, который он задал, касался перспектив развития ситуации, а не ее оценки.

– И если я не отдам вам эту пленку…

– …то вряд ли у вас когда-нибудь будет еще одна возможность встретиться со мной, – закончила я за него его фразу.

Я знала, что говорила, потому что давно обратила внимание на то, как он на меня по-мужски смотрел – плотоядно и агрессивно.

– Тогда я согласен, – улыбнулся он. – Берите вазу. Дарю.

– Я знала, что мы с вами договоримся, – прощебетала я самым невинным тоном. – Осталось обменять пленку на деньги…

– А вот это – элементарно, – усмехнулся Виктор одними только тонкими нервными губами. Глаза оставались холодно-спокойными.

Он включил магнитофон, достал из внутреннего кармана своей куртки кассету, вставил, и на экране застыл в паузе перекресток улиц Пражской и Таборной. Затем включил режим ускоренной перемотки.

Замелькали фигуры, бросившиеся к «Ауди», стоящей на перекрестке, затем отскочили от нее, из машины тоже кто-то выскочил, произошла молниеносная драка, кто-то упал, кто-то вновь запрыгнул в машину, и она рванула с места через перекресток по Пражской прямо на снимавшего. Неизвестно, как сложилась бы его судьба дальше, поскольку его не могли не заметить из машины, но вдруг путь «Ауди» преградила «Волга» канареечного цвета, обе машины резко затормозили, из «Волги» выскочили трое милиционеров с автоматами и, взяв «Ауди» под прицел, застыли в ожидании. Я не сразу сообразила, что это Виктор остановил их, нажав на кнопку паузы.

Он нажал на кнопку пульта, кассета выехала из магнитофона. Виктор взял ее и протянул мне. Я полезла в свой пакет за деньгами.

– Нет-нет, – возразил мне Виктор, – не здесь. Деньги отдадите там, при ней. А кассету спрячьте.

Он открыл дверь, и мы вышли в коридор. Его Ольга сидела на полу в коридоре, прислонясь спиной к стене, и бессмысленным взглядом смотрела на нас.

Виктор присел перед ней на корточки, потрепал ее по щекам.

– Оля, – сказал он, – вставай. Возьми у нее деньги за вазу…

В глазах у нее появился интерес, она оттолкнулась спиной от стены и неуклюже, некрасиво поднялась с пола, цепляясь за ободранные стены.

– Я когда-нибудь убью тебя и всех твоих баб… – бормотала она, принимая из моих рук пачку долларов и пытаясь их пересчитать.

Виктор взял из ее рук деньги и сунул, не считая, в карман своей куртки. Я, придерживая вазу обеими руками, направилась к двери.

– Кстати, – сказал мне в спину Виктор, – как ваше имя?

– Татьяна, – ответила я, чувствуя, что это начало нашего знакомства. – Впрочем, можете называть меня Ведьмой, если так вам больше нравится…

ГЛАВА 6

Пристроив красавицу вазу на заднем сиденье своего «пежона», я решила прежде всего осмотреть место, где произошло убийство Ирэн Балацкой. Мне пришлось проехать по Пражской несколько кварталов и, оставив машину, пройти немного пешком по пешеходной зоне, потому что подъехать к «Клондайку» можно было только со двора, который выходил на соседнюю улицу, а мне очень не хотелось привлекать к себе внимание персонала казино и расположенного здесь же ресторана.

Вычислить проходной двор, в котором было найдено тело, не представляло особого труда. Три квартала Турецкой я знала как свои пять пальцев вместе с проходными, полупроходными и тупиковыми дворами. Кстати, «полупроходной» двор – это мой личный термин. Означает он двор, выход из которого на соседнюю улицу известен ограниченному числу людей и представляет собой не проторенную тропу, как в обычном проходном дворе, а какую-нибудь плохо прибитую доску, невысокий заборчик или дверь, неприступную на вид, но на самом деле никогда не запирающуюся.

На участке Турецкой, на котором был расположен «Клондайк», был только один проходной, в полном смысле этого слова, двор – буквально метрах в десяти от главного входа в казино. Собственно говоря, это был даже не двор, а что-то вроде проезда с Турецкой на Грушницкого или, вернее, выезд на Турецкую, которым пользовались, особенно по утрам и вечерам, автомашины, подвозящие товар к расположенным в пешеходной зоне магазинам.

Полукруглая арка, закрытая воротами из чугунной решетки, – никогда, впрочем, не запиравшимися, – вела с Турецкой в темный и мрачный кирпичный коридор, который составляли высокие глухие стены старых, вековой постройки, зданий. Коридор упирался в кирпичную стену, и проезд поворачивал сначала налево, затем направо и расширялся небольшой внутренней площадью, образованной стенами четырехэтажных зданий, уныло тянувшихся поперек квартала от Турецкой в сторону улицы Грушницкого.

Говорят, что здесь когда-то был расположен женский монастырь. Надо сказать, архитектура вполне соответствовала такому предположению. Стены были выложены раскрошенным временем и непогодой красным кирпичом, а их однообразные плоские поверхности «украшали» лишь несколько рядов маленьких, метр на метр, окошек, тоже заложенных красным кирпичом. С этой «монастырской» площади дорога сворачивала налево мимо двух рядов каких-то сараев или складов и через небольшой дворик жилого дома выходила на тихую улицу Грушницкого, малолюдную и темную, особенно вечером, часов после десяти.

Я прошла с Турецкой через арку, повернула налево и сразу поняла, что убийство было совершено именно здесь. Место было абсолютно глухое, со всех четырех сторон закрытое стенами из красного кирпича. Стоя в этом кирпичном колодце, в который не выходили ни одно окно, ни одна дверь, даже закрытая, не верилось, что буквально метрах в двадцати-тридцати отсюда по многолюдной пешеходной Турецкой каждую минуту мимо решетчатых чугунных ворот проходят сотни людей, за столиками прямо против арки сидят люди, едят мороженое, пьют пиво и кока-колу, каждые десять минут проходит милицейский патруль.

Здесь же – кричи, не кричи – звук голоса будет лишь биться о глухие «монастырские» стены и улетать вверх, в безразличное городское небо, равнодушное ко всему, что происходит под ним.

Одно, по крайней мере, мне было ясно – как убийца скрылся с места преступления. Конечно, в сторону улицы Грушницкого, ведь на этом пути у него было девяносто девять шансов из ста никого на своем пути не встретить. А если бы он выходил из этого проходного двора на Турецкую, его в момент выхода из арки могли бы заметить как минимум человек двадцать, ведь Турецкая не пустеет чуть ли не до самого утра.

Я повторила его путь, и даже сейчас, в середине дня, не встретила на своем пути ни одного человека, если не считать двух пьяниц, расположившихся с бутылкой водки и пластмассовыми стаканчиками на сломанной скамеечке дворика, выходящего на Грушницкого.

Обойдя по улице до угла Пражской и Турецкой, я влезла в свой «Пежо» и, несмотря на то, что голова моя была занята совсем другим, не могла не залюбоваться на лежащую на заднем сиденье «Парижанку». Она и впрямь очень напоминала, как я теперь разглядела, женскую фигуру. Причем отсутствие рук, ног, головы нисколько не мешало воспринимать ее как символическое изображение женского тела, прекрасного и загадочного.

Меня охватило нетерпение от желания увидеть ее стоящей у стены моей спальни. Я представляла, как, проснувшись и едва открыв глаза, буду видеть прежде всего прекрасную «Парижанку».

Вспомнив о вазе, я тут же вспомнила и о человеке, который ее сделал, о Викторе. Меня всегда волновал момент обретения человеком истинного знания. Будь то моя интуитивная догадка об истинном мотиве преступления или создания художником прекрасной формы, а писателем – прекрасной афористичной фразы. Себя я всегда считала не менее творческим человеком, чем любого из гениев мировой литературы или искусства. Откуда это рождается в нас? Этот вопрос давно не давал мне покоя. Что такое моя интуиция? Дар небес? Талант, обретенный от бога? Или доскональное знание жизни, людей и обстоятельств? Откуда у того же Виктора это чувство прекрасной формы? Ведь его ваза действительно прекрасна…

Я не смогла удержаться и осторожно провела рукой по ее нежной ажурной поверхности. Как будто по своему телу провела…

Нет, в этом человеке есть какая-то загадка. И она меня почему-то волнует. Так ли уж не права была пьяная Ольга, когда ревновала его ко мне? Во мне она что-то уловила или просто хорошо знала своего Виктора?

Размышляя обо всем этом, я не заметила, как подъехала к своему дому.

«О черт! – тут же вспомнила я. – Я же запланировала на сегодняшний вечер представление, которое хотела устроить Славке Кирееву. Раз уж я достала эту видеокассету, не стоит отказываться от своего плана. Пусть лишний раз убедится, кто из нас чего стоит…»

А пока нужно как следует подготовиться. Не знаю уж, какого рода эмоции предстоит сегодня испытать майору Кирееву, а я предвкушала немалое психоэстетическое удовольствие. Мне кассета досталась практически бесплатно, если не считать денег, истраченных на бинокль, подаренный старушке-наблюдательнице в качестве гонорара за предоставленную информацию.