Золотое дно. Книга 2 - Роман Солнцев

Хрустов почему-то побледнел, как на собраниях в прежние времена, поднялся, взял рюмку. С полминуты молчал.

— Только стихов не читай… — шепнула ему жена.

— Ну вот!.. — Сморщился Льва Николаевич. — Словно птицу сшибла влет. Зачем?! Я не собирался… А теперь специально и прочту Бойцова. Пока Утконоса нет.

Галина Ивановна удивилась:

— А что, собирался зайти?

— Да, да! — торопливо проговорил Никонов. — Да! А ты читай, читай! Вы, бабы, какие-то иногда не чуткие. Давай, Лёвочка.

— Стихи р-рабочего поэта Алексея Бойцова. — Хрустов поставил рюмку и вскинул руку, едва не сбив на этот раз бутылку со стола.

Не знаете вы, дуры, сони,начальнички, каких не мало,как мы плясали на бетоне,на жарком, словно одеяло.Как мы его вбивали в горлореке великой и могучей.И звуки золотого горнанам были б песней самой лучшей.Но здесь олень кричал на гребне,вопили МАЗы сквозь бураны,и словно телефоны в небезвонили башенные краны…Вам, будущие девы мира,такие танцы не приснятся.Наш громкий век пойдет на мыло,нас будут школьники стесняться.Но наши ночи трудовые,и голод, и счастливый бредпомянет все-таки Россия,когда погаснет Солнца свет…

Никонов и его жена поаплодировали. Хрустов, все такой же бледный, сел и, играя ноздрями, долго смотрел в некую точку. Дальневосточный гость тронул его за плечо:

— Все хорошо. А давай-таки Алешке телеграмму замахорим? Через МИД. Или прямо на посольство. Дойдет!

Хрустов словно не слышал. Галина Ивановна мягко отозвалась:

— Не стоит, мальчики, не волнуйте Алексея Петровича. Еще запьет. Майнашев как-то заезжал, говорит: беседовал с ним по телефону… как получит из России провинциальную газету или письмо, сразу заводится…

— Он за Россию страдает, — проворчал Хрустов. — Не то что.

— Да и кто нынче не пьет?! — хмыкнул Сергей Васильевич. — Врачи советуют!

— Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет! — детским голоском весело продекламировала цыганистая Татьяна. — Ой, а это грибы?!

В квадратной посуде посвечивали, плотно сложенные, мелкие маслятки, как толстенькие патроны, а рядом в узком судне — грибы крупные, с засохшей клеёночкой шапки.

— Лева собирал… видите, белые… прямо фарфор.

— А у нас японцы весь урожай лисичек скупают и папоротник, — откликнулся, жуя, Никонов. — Слышишь, Галь? Пока они там все не съели, надо к нам, поправите здоровье…

— Нам и тут хорошо, — за жену ответил Лев Николаевич. Он вскидывал глаза на дверь, напряженно ожидая прихода Туровского. — Галька медсестрой работает. Нас уважают. Нам хватает.

Галина Ивановна смущенно улыбнулась Никонову:

— Лева в стройтехникуме преподавал, но строители здесь больше не нужны, расформировали… А бруснику кто собирает? Он ее, Сережа, как бульдозер совком…

— Поскольку и есть… с-совок! — напрягаясь, пробурчал Хрустов. Он все-таки был уже пьяноват, я-то знал, сколько он выпил. Могло статься так, что с появлением Утконоса взъярится и вечер встречи испортит. Между тем, еще не чующие грозы, постаревшие красотки, сидя рядышком, смотрели друг на дружку и смахивали слезы.

Зазвонил домашний телефон Хрустовых. Галина Ивановна, как пташка, легко вспорхнула, сняла трубку.

— Кого?.. Ой, он сейчас занят… — И пояснила мужу. — Варавва. Скажу, чтобы завтра позвонил?

— Нет! — рявкнул Хрустов и перехватил трубку. — Да, нет! Не забыл… тут Серега Никонов в гостях… кое-что ему объясняю… А завтра выходим! Этих мы как перчатки вывернем! — И бросив трубку на рычажки, хотел сам себе налить в рюмку.

— Перестань. Не надо больше, — тихо попросила Галина Ивановна. — Я не хочу, чтобы ты умирал. И рабочий класс, думаю, не хочет. — Она сказала эти слова очень серьезным тоном.

— А куда ты собрался выходить? — жуя, спросил Сергей Васильевич.

Хрустов только носом повел — мол, должен сам догадаться.

— А с ягодой, Сережа, куда пойдешь? — продолжала хозяйка. — Тут у всех у самих все есть. Японцы далеко. А в Саракане на базар не пустят, там из Баку власть захватили.

— Из Баку? — И гость, грузный, нависший над столом, подмигнув, пропел дребезжащим «козлетоном»:

Граждане, я тоже из Баку…Дайте пободаться старику…

При этих легкомысленных словах, да еще с эвфемизмом на лукавом месте, его жена привычно расхохоталась.

— Уже наклюкался?! Ну-ну! Теперь у них все пойдет про «это»…

— Про «это» уже поздно, или нет? — отвечал Сергей Васильевич, хрустя огурцом и толкая локтем Хрустова. И тут же, переменив лицо. — А что, иноземцев много?

— От России откололись, — пробурчал Хрустов. — И все равно — к нам десантами! И все деньги домой.

— Если выделят место, — продолжала хозяйка, — полвыручки отнимут… остальное — наша милиция…

— «Помидоры» в погонах, — Лев Николаевич махнул рукой, толкнул в губы пустую рюмку. — Погубили державу…

— Вот и я говорю, Левка, — Никонов кивнул и раз, и два, добавляя значительности своим словам. — Надо собираться и — с нами… Я всё сделаю, не последний там человек. Бросайте эту дыру… и аля-улю. Столько сил отдано, пора и отдохнуть.

Никак не отвечая, супруга Льва Николаевича раскладывала гостям и мужу рыбки и грибов. Хрустов же, вдруг согнулся на стуле и загудел, как шмель или пылесос:

— Ну, даже если я сойду с ума… с тобой полечу, как последний предатель! А жить? Ну, отдохнем у тебя месяц… а потом? Эту квартиру никто не купит, отсюда бегут.

— Я, я у тебя куплю ее! И там тебе выдам новую! Ой, какой же упр-рямый! — Никонов тяжело поднялся, обошел стол и потрепал по голове седого, исхудалого, как подросток, Льва Николаевича. — Лёвка?!

Хрустов, играя желваками на скулах, молчал.

— Ой, а пельмени-то зябнут, — воскликнула Галина Ивановна и принялась добавлять в тарелки. — Мы так рады видеть вас, часто вспоминаем… особенно, когда у вас там циклоны, ураганы…

— Циклопы… уркаганы… — отозвался эхом насмешливо Никонов.

— Да где? Это редко!.. — возразила старой подруге Татьяна Викторовна. Она быстро-быстро моргала, как это делала и прежде, в молодые годы, когда отстаивала какую-нибудь мысль. — У вас тут нынче куда тревожней… нам рассказали по дороге…

Галина Ивановна пристально смотрела на мужа.

— Прожили четверть века — и ничего. Скоро пенсию начнем получать… что еще надо?

— Да, да, — вяло отозвался Хрустов.

— Закусывайте, всё со своего огорода, — хозяйка пододвигала вазочки с малосольными огурцами и помидоринками, каждый из которых похож на маленький выстреливший парашют.

— Что за сорт? — деловито спрашивала Татьяна Викторовна.

— Нравится? Фонарики.

— М-да, вкусно… — хвалили гости. — А вот у нас там… все большое, мэм, как в Мемфисе, хе-хе. — Никоновы острили одинаково.

И они, и Галина Ивановна заговорили со знанием дела про свои огороды, про сорта овощей, про цветы, про кедровые орехи… на Дальнем востоке ядра орехов крупнее саянских раза в два! А лимонник за лето взвивается аж до крыши дачи…

— А у тебя, Родя? — иногда вспоминали и обо мне, и я тоже что-то говорил, все тревожнее поглядывая в сторону двери — мне передалось злое нетерпение молчащего Хрустова. Что-то будет?!

Его состояние чувствовал и Никонов. И видимо, вконец разозлился. Отведя руку Татьяны Викторовны, налил себе в рюмку «кедровой» и махом выпил. И налил еще. И вдруг со стороны налившегося багровой силой здоровяка начались странные шуточки в адрес тщедушного Хрустова.

— Ну, какой ты Лев Николаевич? Ты Лёвка, мальчик… Писатель Толстой — да, был Лев, с бородой. Конечно, бог отпустил тебе голос… непонятно — зачем?

Хрустов буркнул:

— А ты ти-ти-ти… вроде девицы всю жизнь. Не сменил ориентацию?

— Я в этом ничего не понимаю, — как бы слегка обиделся Никонов. — И шутки твои не русские. Случайно не еврей? Это у них все больше Лёвы…

— Я русский! И этим плох! Я бы мечтал стать марсианином.

— Ого! Чтобы весь мир умилялся, президенты считали за честь пригласить?

— Сережа, перестань!.. — взмолилась Галина Ивановна. — После болезни не надо его заводить… Слабый стал.

— А я что? Я ничего. — Сергей Васильевич хмуро помолчал и, пересилив себя, воскликнул. — Как хорошо, что мы собрались! Слышишь, ты, «дрожжит магния»? Галка, сейчас и Валерка придет. Насчет вертолета договаривается… на Горб слетаем… помнишь, Таня, гору? Вроде великана каменного…