Наследники - Олег Юрьевич Рой

так воняет, – сморщился брезгливо сержант. – Как будто обосрался кто-то.

– Неизвестно, какой ты сам будешь после смерти, – сурово, почти неприязненно заметила Мирская. – Расслабление сфинктеров – дело при умирании обыкновенное. А уж при асфиксии и вовсе почти обязательное. Ну и сам по себе труп тоже не фиалками благоухает. Так что ты бы язык-то свой придержал, товарищ сержант. И вообще, чего ты тут отираешься?

– Ну… так… положено, чтоб участковый… а Алексей Степаныч по делам пошел, меня оставил… Чего это я пойду?

– Тогда рот не разевай, ясно?

Почему Ярослава сердилась, Арине было ясно. Смерть требует как минимум уважения. И если иногда она кажется закономерной – среди крыс в гнилом подвале или в ободранной, типично «алкашной» комнате – то здесь смерть выглядела шокирующе неуместной.

На большом столе справа еще красовались остатки чаепития. Должно быть, того, про которое упоминала девушка-соседка. С любимыми пирожными… Последняя трапеза. Как перед казнью.

Ни о каких экзистенциальных кризисах, депрессии и прочем отчаянии обстановка не говорила. Уютная, обустроенная для удобной жизни комната.

Почти напротив двери, под выходящим на балкон окном, к стене был пристроен еще один стол – длинный, наподобие верстака. Часть его составляла ножная швейная машинка – на «зингер» похожа, подумала Арина – над которой нависала прикрученная слева лампа-гармошка, а перед ней мягкое «компьютерное» кресло. Еще левее, уже вдоль соседней стены, располагался стеллаж с многочисленными дверцами, открытыми полками и ящичками. Под «верстаком» тоже виднелись тумбы с ящиками. Правее «верстака» стоял еще один стеллаж, поменьше левого и не такой затейливый, состоящий только из полок. На двух нижних – пестрые бумажные корешки, не то детективы, не то дамские романы. Среднюю часть занимал плоский телевизор, две полки над ним были заставлены разноформатными и довольно потертыми книгами. К корешкам кое-где прислонялись фотографии в узких деревянных рамках, пейзажные и портретные – жанра «я и Эйфелева башня». Между «Карнавальными масками» и безымянным корешком, украшенным фотографиями вышитых и вязаных элементов, виднелся край еще одной. Арина подцепила его, вытащила снимок.

На фоне утопающего в зелени дачного домика улыбались трое. В женщине справа Арина узнала ту, над которой склонилась сейчас Мирская, только изрядно моложе, еще не грузную, а просто слегка полноватую. Женщина слева выглядела на ее фоне почти худышкой, светлые волосы торчали двумя задорными хвостиками. Мужчина в центре – круглолицый, крепко сбитый – обнимал своих спутниц за плечи, только худенькую, пожалуй, несколько крепче. По-хозяйски обнимал. Арина сразу решила, что перед ней супруги. Интересно, где они сейчас? Расспросить бы. Повесившаяся ночью хозяйка квартиры с ними явно дружила.

Арина сунула рамочку с неприлично радостной фотографией назад, пробежалась взглядом по книгам. Ни одной художественной, не то что внизу. «Справочник швейника», прочитала она на одном корешке. «Костюм разных времен и народов. Том 1» – на соседнем. «Батик» на третьем.

– Она портнихой, что ли, была?

– В театре работала, по костюмам, – сообщил присмиревший Сидорчук. – Эти сказали, которые нас вызвали.

– В котором из театров? – уточнила Арина. Театров в городе имелось не меньше десятка: драматический, оперный, юного зрителя, кукольный и какие-то студии и сцены, известные, что называется, в сугубо узких кругах. К делу это отношения не имело, да и дела-то никакого не было, но – спросила.

– В самом главном, в драматическом, – доложил Сидорчук.

Не зря спросила. Впрочем, самоубийство костюмерши вряд ли могло иметь отношение к скандальной пятничной эксгумации, да и скандал тот, как подумать, с собственно театром связан лишь опосредованно. Размышления прервал оклик криминалиста:

– Протокол-то будем писать, госпожа следователь? С чего начнешь, с тела или с обстановки?

– Давай с тела, – вздохнула Арина.

– Леди вперед, да? – фыркнул Зверев, впрочем, вполне беззлобно.

* * *

– Тело пожилой женщины расположено… – размеренно диктовала Мирская. – Узел простой… Лерыч, ты узел сфотографировал?

– Обижаешь!

– Ладно-ладно, я так. Узел за правым ухом, странгуляционная борозда слабо выраженная, косовосходящая, незамкнутая.

– Слав, а почему слабо? – Арина на мгновение перестала писать.

– Ну дама-то более чем рубенсовского сложения, а в жировой ткани сосудов мало. Ну и шнур довольно толстый, не струна какая-нибудь.

– Время смерти?

– Так, навскидку, суток двое, может, даже и трое.

– И мухи еще не успели развестись? – недоверчиво уточнила Арина.

– В закрытой со всех сторон квартире? Откуда бы им тут взяться, они ж не самозарождаются в трупах, кто-то должен прилететь и яйца отложить, а тут разве что из вентиляции, но это от дома зависит. Кое-какая энтомофауна имеется, конечно, но, с учетом всех обстоятельств, неудивительно, что скудная.

– Пятница?

– Пятница примерно, да, – кивнула Ярослава, почесав поднятым плечом ухо. – Может, суббота. Но скорее вечер пятницы.

Протокол осмотра тела оказался недлинным. Обстановка тоже, при всей Арининой дотошности, уложилась меньше чем в две странички.

– Записки нет?

– Не-а. Но ты ж знаешь, как бывает.

Арина знала. Не все, ох, не все самоубийцы оставляют прощальные послания. А эта тем более одинокая, кому последнее «прости» говорить?

– Арина Марковна, это снимаем?

– Ты про стул?

– Да ну! Стул я снял уже, как лежит, она ж на него вставала. Вот, возле стола. Может, сделать покрупнее?

На гладких досках виднелась царапина или скорее ссадина: не линия, а как будто сбитая чем-то полоска.

– Как будто она вместе со стулом двигалась?

– Ну… может, и двигалась. Поплохело, трудно было встать. Пожилая, грузная.

– Или стул сдвинулся, когда она на него встала. Или когда оттолкнула.

– Оттолкнула она его в другую сторону. И сама смотри, где след, а где она на стул вставала. И, кстати, не факт, что это вообще с самоубийством связано. Царапинки-то свежие, но вполне могли и днем-двумя раньше образоваться.

– Но на всякий случай щелкни, да.

– Шнур изымаешь?

– Изымаем, конечно. Не то чтобы… но это, как не крути, а орудие смерти.

– Жалко тетку, – криминалист покачал головой. – Не бомжиха, не алкоголичка, театральные костюмы… Может, ей нахамил кто? А она расчувствовалась и… Или врач что-то ужасное сказал…

– Почему ты так думаешь? – спросила Арина.

– Шнур-то новехонький. То есть что-то ее до такой степени расстроило, что она пошла и веревку купила.

– Может, и нахамили. Или врач, ты прав… А может, у нее любовь всей жизни имелась.

– Она ж одинокая вроде.

– Ну так, может, ее ненаглядный на другой женился, а о ней и не думал. А недавно помер, вот она и решила, что дальше жить сил нет.

– Зачем она, кстати, веревку к батарее привязывала? Почему не прямо к крюку?

– Ты на нее посмотри. Потолки четыре метра. Даже со стола трудно дотянуться, не то чтоб чего-то там завязывать. Дама все-таки пожилая, грузная, трудно ей