Житие Одинокова - Дмитрий Калюжный

Всех событий — на три, самое большее — четыре месяца. Нет, на три. Если сегодня начинать серийное производство реактивной техники, то к октябрю мы получим машин и ракет в достатке. Они просты в изготовлении, дёшевы, а при стрельбе залпом накрывают площадь гектарами. Очень хорошо. На третьем этапе тех, кто прорвётся, окружаем и методично уничтожаем ракетами. Это ещё два-три месяца. А там и русский Дедушка Мороз придёт, поможет. И мы реализуем наши планы, предусмотренные военной доктриной от 1940 года, малой кровью…

В Кремле он сначала прошёл в свою квартиру. Принял порошки, прополоскал горло. Подышал. Полежал. Температуру мерить не стал — ясно, что жар. Ничего, уж как-нибудь… Нет таких ангин, которых не могли бы превозмочь большевики.

Позвонил секретарю:

— Молотов в Кремле?

— Да, товарищ Сталин.

— Сейчас буду…

…Пройдя в свой кабинет, Сталин опустился в кресло, посмотрел на трубку. Понял, что курить не сможет. Кивнул вошедшему Молотову:

— Здравствуй, Вячеслав. Что из Берлина?

— Никаких новостей. Деканозов каждые полчаса звонит в германский МИД. Там отвечают: «Министра фон Риббентропа нет в городе». Вайцзеккер тоже не отзывается.

— Прячутся. Вручим эту бумагу Шулленбургу здесь. Обязательно сегодня!

— Это понятно… Слушай, Коба, что-то у тебя вид нездоровый. Не заболел?

— Нет, ничего. Устал…

Говорить ему было трудно, больно. Говорил короткими фразами. Понимал, что сейчас не время жаловаться на болезни. Слишком важная шла политическая игра.

Гитлер нуждался в поводе для начала войны, чтобы не выглядеть агрессором, а даже наоборот, выставить таковым Советский Союз. Значит, или он устроит военную провокацию, как в случае с Польшей, или совершит дипломатический манёвр, придравшись к каким-то нашим якобы агрессивным действиям. Чтобы переиграть его, требовалось задокументировать сходные действия с германской стороны, да так, чтобы эти документы были убедительны для всех дипломатов мира.

Та страна, которая в глазах мировых лидеров предстанет агрессором, никогда, ни за что, ни от кого не получит поддержки — моральной, дипломатической или материальной. А та, которая подвергнется неспровоцированному нападению — лучше нежданному и даже вероломному, — может рассчитывать на многое.

Создать дипломатическое основание для обвинения Германии в агрессии предстояло послу Владимиру Деканозову. Ещё вчера ему в Берлин переслали текст «обвинительной» вербальной ноты для вручения германскому правительству. И второй день Риббентроп избегал встречи! Сталин понимал, почему.

Он сел за свой стол, открыл папку, глянул на копию отосланного Деканозову документа. Вздохнул, придвинул к себе и перечитал некоторые абзацы:

«…Советское Правительство должно заявить, что нарушения советской границы германскими самолётами в течение двух последних месяцев, а именно с 19 апреля сего года по 19 июня сего года включительно, не только не прекратились, но и участились и приняли систематический характер, дойдя за этот период до 180, причём относительно каждого из них советская пограничная охрана заявляла протест германским представителям на границе.

Систематический характер этих налётов и тот факт, что в нескольких случаях германские самолёты вторгались в СССР на 100–150 километров и более, исключает возможность того, что эти нарушения были случайными…»

Поднял голову:

— Что с Японией? Подготовил проект ноты?

— Да. И письма. Посмотри… — Молотов вынул из портфеля документы.

Сталин прочитал. Это была заранее заготовленная нота правительству Японии с сообщением об агрессии со стороны Германии, с просьбой, чтобы Япония выступила посредником в политических и экономических отношениях между Россией и Германией. Вручить её надлежало сразу после нападения немцев. Суть была в том, что Япония обязалась одновременно с Германией вступить в войну против Советского Союза, но только в том случае, если Союз будет агрессором. После подписания пакта о ненападении между Германией и СССР Япония к этой идее охладела, а теперь Сталин намеревался окончательно вывести Японию из игры.

— Исправь, — сказал он, стараясь меньше напрягать горло. Просто указал карандашом на слово «агрессия». — Напиши: «вооружённый конфликт».

— Лучше усилить…

Он покачал головой:

— Оставим Адольфу шанс отыграть назад.

Молотов передал ещё пачку бумаг:

— Проекты писем Черчиллю и Рузвельту о неожиданном нападении на нас Германии.

— Хорошо, — сказал Сталин, прочитав документы. — Что ещё?

— Уже несколько дней европейские дипломаты не могут дозвониться из Москвы в свои страны. Берлинская станция саботирует транзитные связи из Москвы.

— Понятно…

В семь часов вечера к ним присоединились Маленков, Вознесенский, Тимошенко, Берия, заместитель генпрокурора Сафонов и замначальника Политуправления РККА Кузнецов. Быстро приняли решение о развёртывании серийного производства реактивных снарядов М-13 и пусковой установки БМ-13, о начале формирования ракетных войсковых частей. Благо Ворошилов документ подготовил давно, осталось подписать. Вознесенский принял к исполнению. Берии было указано на необходимость обеспечения особой секретности.

Тимошенко доложил о мерах, намеченных для выполнения решения Политбюро о преобразовании Западных военных округов, как зоны наиболее вероятных главных ударов немецкой армии, во фронты. Собственно, Юго-Западный и Западный округа уже с мая 1941 года в некоторых документах именовали фронтами, но требовалось формальное утверждение.

— Какие соображения по руководящим кадрам? — спросил Сталин.

Без особых споров утвердили командующих новыми фронтами: Ф. И. Кузнецова, Д. Г. Павлова, М. П. Кирпоноса и И. В. Тюленева, и членов военных советов при них.

Перешли к важному для Сталина вопросу об организации второй стратегической линии. Постановили ввести единое командование над семью армиями этой линии. Командующим назначили первого заместителя наркома обороны С. М. Будённого, членом военного совета — члена Политбюро Г. М. Маленкова, начальником штаба — генерал-адъютанта наркома обороны А. П. Покровского.

Согласились вернуть Л. З. Мехлиса на пост начальника Политуправления РККА.

Каждый смог высказать своё, в том числе и военные. Единого мнения: будет война или нет — всё ещё не было. Решили ещё раз воззвать к дипломатам. Нарком иностранных дел Молотов отправился в свой кабинет — он был на том же этаже, но в другом конце здания, — чтобы вызвать к себе германского посла Шуленбурга. Пусть тот внесёт ясность.

Члены Политбюро Сталин и Маленков, собрав листы с записями, ведшимися в ходе обсуждения, начали составлять постановление Политбюро. Писал его от руки, сразу зачитывая вслух, Маленков, время от времени посматривая в сторону Сталина. Тот кивал или вносил короткие поправки.

Когда закончили, Сталин вышел из кабинета в полутёмный коридор личных покоев, неспешно зашагал по мягкому ковру. Кажется, то, к чему готовились так долго, чего страшились и старались избежать, — приблизилось вплотную. Вот она, война. «Враг в железные шеломы нарядил свою дружину…» — произнёс он шёпотом по-грузински фразу из поэмы Шота Руставели. Шёпот его утонул в полумраке коридора.

Подумал: «Всё придётся менять».

Немногие могут понять его умение принимать быстрые и неожиданные решения. А почему? Потому что большинство людей из известных им фактов склонны делать простые, очевидные выводы. Смотрят вокруг: там горизонт и там горизонт. Ходят по ровному. Для них Земля плоская. А у него она не плоская. Почему? Он замечает больше других, запоминает лучше, учитывает сразу многое. Наверное, поэтому.

За каждой угрозой таятся тысячи других возможных угроз, и, отражая одну, приходится заранее думать, как отразить следующие. Вот почему каждая перемена тянет за собою череду других перемен. В условиях ужасной нехватки времени приходится решать уравнения со многими неизвестными, в которых неизвестно даже количество самих неизвестных. Как поведут себя японцы и англичане? Как сработают командующие? Какая будет погода? Возникнет ли паника? Не случится ли авария на железной дороге?..

Трудно дышать… Скорее надо выпить аспирин и стрептоцид.

А мысли бежали сами собой. То, что умением предвидеть развитие событий он превосходил своих соратников, давно стало общим местом. А вот то, что он видит дальше своих, так сказать, коллег — лидеров государств, было предметом его гордости. Никак не обозначенной словами или поступками, но всё же гордости. А дело в чём? Дело в том, что он понимал, как устроен мир. И успевал подготовиться к возможным переменам и угрозам. И — самое главное — подготовить к ним свою страну.