Накануне 22 июня 1941 года. Документальные очерки - Олег Вишлёв

Стремясь предотвратить дальнейшее нарастание антисоветизма в политике Хельсинки, Кремль попытался продемонстрировать добрую волю и подчеркнуть свою заинтересованность в сохранении мира с Финляндией. В СССР знали о критической ситуации с обеспечением хлебом, возникшей у северного соседа[100], и попытались воспользоваться этим обстоятельством для того, чтобы повлиять на его политику. 30 мая 1941 г. Сталин дал аудиенцию Паасикиви перед его отъездом в Хельсинки и в ходе беседы заявил, что советское правительство придает большое значение добрым отношениям с Финляндией и со своей стороны готово к их улучшению. В доказательство этого оно решило дать Финляндии 20 тыс. т хлеба сверх ранее сделанных поставок[101], не считаясь с тем, что Финляндия плохо выполняет свои обязательства по поставке товаров Советскому Союзу. В первых числах июня 1941 г. Финляндии в срочном порядке было отгружено свыше 7,5 тыс. т хлеба[102].

Весной — в начале лета 1941 г. советское правительство с помощью экономических мер попыталось заинтересовать в сохранении мира с СССР и главных союзников Германии по Тройственному пакту — Италию и Японию. В конце апреля 1941 г. оно предложило итальянскому правительству возобновить двусторонние переговоры о поставках из СССР в Италию нефтепродуктов[103], а в начале июня парафировало проекты торгового соглашения и соглашения о товарообороте и платежах с Японией, сделав при этом Токио определенные уступки[104].

Стремление СССР предотвратить столкновение с Германией и ее союзниками, продемонстрировать свою добрую волю и устранить все то, что могло быть использовано в качестве повода для конфликта, не осталось незамеченным в Берлине. Однако там никак не реагировали на действия советского правительства. Своих планов в отношении СССР нацистское руководство менять не собиралось, а действия Кремля с усмешкой квалифицировались как "невроз на почве страха"[105], лишний раз свидетельствовавший о военной слабости Советского Союза.

Оценивая политику правительства СССР, германские дипломаты и германская разведка однозначно отмечали отсутствие у него агрессивных намерений в отношении "третьего рейха", его стремление с помощью политических и экономических мер предотвратить войну либо, по меньшей мере, выиграть время, необходимое для того, чтобы завершить мероприятия по укреплению обороны[106]. Суворов и его единомышленники, пытающиеся доказать, что Советский Союз летом 1941 г. готовил нападение на Германию, по понятным причинам игнорируют эти оценки и предпочитают не затрагивать вопрос о характере внешнеполитической деятельности СССР весной — в начале лета 1941 г., поскольку как то, так и другое опровергает миф об агрессивных замыслах Москвы.

Политика устрашения

Подавая Берлину сигналы о желании сохранить мир, советское правительство в то же время понимало, что одних дипломатических средств и дружественных жестов может оказаться недостаточно для того, чтобы повлиять на нацистское руководство. Поэтому наряду с демонстрацией миролюбия оно использовало другой традиционный инструмент большой политики — устрашение, с помощью которого рассчитывало отрезвить сторонников войны в Берлине.

Проводя огромную работу по укреплению обороноспособности страны, советское правительство к весне 1941 г. добилось определенных успехов в развитии отдельных видов вооружений, в частности авиационных. Боевые качества новых советских самолетов, которые начали поступать на вооружение в 1941 г., довольно высоко оценивались германским военным командованием. Неслучайно в первый же день войны нацистские "люфтваффе" нанесли особенно мощный внезапный удар по местам дислокации советской авиации. Весной — в начале лета 1941 г. Кремль попытался использовать мощь советских военно-воздушных сил в качестве фактора сдерживания Германии.

Отнюдь не "беспечностью" и "доверчивостью" правительства СССР объяснялось, например, то, что в апреле 1941 г. оно продемонстрировало делегации германской авиационной промышленности новейшие советские авиазаводы и выпускавшуюся ими боевую технику. За этим стоял совершенно определенный политический расчет, и немцы это хорошо поняли. Заместитель германского военного атташе в СССР полковник Г. Кребс доложил в Берлин 9 апреля 1941 г.: нашим представителям "дали посмотреть всё… Очевидно, Россия хочет таким способом устрашить возможных агрессоров"[107]. Днем раньше Шуленбург специальной телеграммой передал в министерство иностранных дел Германии слова главного конструктора первого авиационного завода Арт. И. Микояна, произнесенные им на банкете, "видимо, по поручению сверху": "Вы видели грозную технику Советской страны. Мы мужественно отразим любой удар, откуда бы он ни последовал"[108].

В мае-июне 1941 г. советская сторона продолжала использовать фактор мощи своих военно-воздушных сил для сдерживания Германии. В частности, усиленно распространялись слухи о том, что в случае германского нападения советская авиация немедленно нанесет ответный удар возмездия по Берлину и другим немецким городам[109], о возможности применения ею химического и бактериологического оружия[110].

Грозные предостережения в адрес Германии делались также по дипломатическим и агентурным каналам[111].

Не только военные, но и политические цели преследовало начатое советским правительством в мае 1941 г. выдвижение войск из внутренних округов в западные приграничные районы. Немцам давали понять, что в случае войны на легкую победу им рассчитывать не стоит, что вермахту противостоит грозная сила и что Германии лучше выяснить отношения с СССР не на поле боя, а за столом переговоров. Показательно, что свои военные мероприятия на западной границе советское правительство не только не скрывало, а скорее, наоборот, подчеркивало. 9 мая 1941 г. было опубликовано опровержение ТАСС, в котором Москва отрицала факт ослабления своей группировки на границе с Германией[112]. 17 мая советское правительство ввело ограничение на передвижение по стране иностранных дипломатов и журналистов, прежде всего установило запрет для них на поездки в западные приграничные округа[113], чем лишний раз дало понять, что занято очень серьезными военными приготовлениями. Расчетом на устрашение и сдерживание Германии были продиктованы проведенные в мае 1941 г. на территории всей страны крупные учения воздушнодесантных частей Красной Армии и подразделений гражданской обороны, призыв на сборы "нескольких сотен тысяч резервистов" для обучения их пользованию новыми образцами вооружения. Эти мероприятия, как отмечалось в донесениях германских дипломатов, в отличие от той практики, которой советское руководство придерживалось в предшествующие годы, были широко разрекламированы[114].

Однако попытки воздействовать на Берлин с помощью военного устрашения, равно как и дружественных жестов, успеха советскому правительству не принесли. Нацистское руководство было твердо убеждено в том, что даже при численном превосходстве Красной Армии над вермахтом в два — три раза (не говоря уже о том соотношении сил, которое было в действительности) она не сможет противостоять ему[115], что демонстративные мероприятия СССР у границы — это признак его военной слабости, желания предотвратить войну.

О характере группировки Красной Армии в западных приграничных округах

Начатое советским правительством 13 мая 1941 г. выдвижение войск из внутренних округов к западной границе СССР[116]приверженцы тезиса о "превентивной войне" преподносят как свидетельство подготовки Советским Союзом нападения на Германию. При этом они, однако, обходят полным молчанием вопрос: какие действия Германии предшествовали этому решению? Стоит напомнить некоторые факты, что бы убедиться в несостоятельности такого рода утверждений.

Сосредоточение вермахта против СССР началось с лета 1940 г. С конца января 1941 г. Германия приступила к переброске главных сил к границе с Советским Союзом, причем передислокация войск производилась ею во все более ускорявшемся темпе. По данным советской разведки, к 4 апреля 1941 г. военная группировка Германии на границе с СССР состояла из 72–73 дивизий, к 5 мая — 103–107, а к 1 июня — уже из 120 дивизий, не считая войск, которыми располагали Румыния, Финляндия и Венгрия[117]. К началу мая 1941 г. соотношение сил между Германией и СССР, сосредоточенных по обе стороны границы, несмотря на принимавшиеся советским правительством меры по укреплению армий прикрытия, начало изменяться в пользу немцев. Как свидетельствует в своих воспоминаниях Г. К. Жуков, расчеты, произведенные в это время Генштабом РККА, показали, что наличных войск приграничных округов становится недостаточно для отражения возможного удара немцев. Поэтому было принято решение для укрепления обороны на западе срочно отмобилизовать несколько армий за счет внутренних округов и выдвинуть их на рубеж рек Днепр и Западная Двина. Всего в мае 1941 г. из внутренних округов ближе к западной границе перебрасывалось 28 стрелковых дивизий и четыре армейских управления. Все дивизии были сокращенного состава (по 8–9 тыс. вместо 14,5 тыс. человек) и не располагали всей предусмотренной по штату боевой техникой[118]. Эти войска должны были составить второй стратегический эшелон и располагаться на значительном удалении от границы — до 400 км.