Очень холодная война - Чарльз Стросс

- Скажите, а могли они быть разумными, профессор? Обладать сознанием, как мы?

- Я бы сказал, что да, - глаза Гулда блестят. - Этот, - он указывает на слайд, - не живой в общепринятом смысле. А вот этот, - он нашёл Предтечу, помоги ему Бог, Предтечу с коротким и толстым, как бочка, телом, и кожаными перепончатыми крыльями, - этот наделён неким подобием сложного ганглия. Не мозг, привычный нам, но массой не уступающий нашему. Есть и хватательные конечности; можно счесть, что они годятся для работы с инструментами. Сложите эти факторы и получите технологическую цивилизацию высокого уровня. Врата между планетами, что крутятся вокруг разных звёзд. Чужеродную флору, фауну, что там ещё. Я бы не счёл невероятной даже межзвёздную цивилизацию. - Голос профессора дрожит от эмоций. - Мы, люди, затронули самую малую часть! Что от нас останется во времени? Все наши здания обратятся в пыль уже через двадцать тысяч лет, даже пирамиды. Следы Нила Армстронга в Море Спокойствия размолотит ударами микрометеоритов всего лишь через полмиллиона лет или около того. Выработанные месторождения нефти заполнятся через десять миллионов лет, метан просочится сквозь кору, дрейф континентов сотрёт всё. Но эти! Эти строили на века. Нам есть чему у них поучиться. Интересно, достойные ли мы преемники их технологического первенства?

- Ну конечно, достойные, профессор, - бесцеремонно произносит секретарь полковника. - Скажи, Олли?

Полковник с ухмылкой кивает ей в ответ.

- А то, Фоун. А то.

Великий Шайтан

Роджер сидит в баре гостиницы "Царь Давид", пьёт второсортный лимонад из высокого стакана и потеет, несмотря на все старания кондиционера. От перелёта через несколько часовых поясов голова мутная, чувство времени сбилось, из-за спазмов в животе он только час назад смог выйти из номера, а до того как можно будет попробовать позвонить Андреа, ещё два часа. Перед его отлётом они в очередной раз крупно поссорились; она никак не может понять, зачем ему надо постоянно летать в какую-то даль. Она лишь твёрдо знает, что их сын растёт в полной уверенности, что отец - это такой голос, который иногда звонит в неурочное время.

Роджер чувствует себя несколько подавленным, несмотря на всю радость от того, что он ведёт дела на таком уровне. Он постоянно беспокоится, что же будет, если их раскроют, что же останется делать Андреа и, если на то пошло, Джейсону? Если расколется полковник, если адмирала вынудят рассказать всё как на духу перед Конгрессом, и Роджера уведут в наручниках под щёлканье вспышек - кто тогда присмотрит за Джейсоном, у которого уже больше не будет отца, который всегда на связи?

Роджер не строит иллюзий насчёт того, что губит людей из секретных контор. Слишком уж многие связаны круговой порукой, слишком много подставных компаний, номерных счетов на предъявителя в банках и сомнительных торговцев оружием с Ближнего Востока. Рано или поздно найдётся причина, кто-то заговорит, а Роджер уже слишком глубоко увяз. Он уже не простой сотрудник, приданный организации, он стал оруженосцем полковника, его тенью, человеком с диппаспортом и чемоданчиком, доверху полным героина и сертификатов конечного пользователя.

Утешает только, что эта пирамида начнёт рушиться с самого верха, думает он. Кое-кто в самых верхах ратует за полковника. Кода дерьмо попадёт на вентилятор и украсит своими брызгами первые страницы Washington Post, должны будут полететь головы министров и членов правительства: сам президент должен будет выступить как свидетель и всё отрицать. Республика будет допрашивать самоё себя.

На его плечо опускается рука, бесцеремонно прерывая его раздумье.

- Роджер, здорово! Ты чего опять такой смурной?

- Да всего понемножку, - мрачно говорит Йоргенсен, поднимая усталые глаза на собеседника. - Ты садись.

Деревенщина из посольства, Майк Хамилтон - согласно легенде, младший атташе, или что-то вроде - выдвигает кресло и плюхается в него с силой дружелюбного метеорита. Роджер понимает, что Майк совсем не деревенщина, доктора наук международных отношений в Йэле кому попало не дают. Просто он любит прикинуться простачком перед людьми, от которых чего-то хочет добиться.

- Он рано, - говорит Хамилтон неожиданно деловым тоном, глядя куда-то за Роджера. - Играй как договаривались. Я - придурковатый, но хороший полицейский. Легенду помнишь? Отговорки заготовил?

Роджер кивает, потом озирается и видит Мехмета (фамилия неизвестна), идущего к ним через всю залу. У Мехмета безупречный маникюр и ухоженный вид, а его костюм с Джермин-Стрит стоит больше, чем Роджеру платят в месяц. Усы, аккуратная бородка, оксфордское произношение. Мехмет - имя турецкое, а не персидское. Само собой, это псевдоним. Незнакомому человеку он покажется турецким бизнесменом, набравшимся западных манер, а вовсе не иранским революционером, крепко связанным с Хезболлой и (только тс-с) самим стариком Рухоллой, Кумским Отшельником. Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах - неофициальным послом Ирана у Малого Шайтана в Тель-Авиве.

Мехмет подходит к ним широким шагом. Краткий обмен любезностями прикрывает формальность их встречи - он пришёл раньше, и он сделал это намеренно, чтобы вывести их из равновесия. И они превосходят его числом, и это - тоже расчётливый ход, чтобы заставить их играть от обороны. Первое правило дипломатии - не вступай в переговоры, если соперник располагает моральным превосходством, а численный перевес - весомый психологический аргумент.

- Роджер, любезный друг, - улыбается он Йоргенсену. - И, как я погляжу, наш замечательный доктор Хамилтон. - Улыбка становится шире. - Я так понимаю, славному полковнику нужны новости от его друзей?

- В этом вы, несомненно, правы - кивает Йоргенсен.

Улыбка исчезает с лица Мехмета. На секунду кажется, что он разом постарел на десять лет.

- Я навестил их, - просто говорит он. - Вернее, меня к ним отвезли. Очень и очень печальные новости, друзья мои. Они находятся в руках опаснейших людей, таких, которым нечего терять, и которыми движет лишь ненависть.

- Между нами есть долг, - прерывает его Роджер.

- Спокойно, друг мой, - поднимает руку Мехмет. - До этого ещё дойдём. Эти люди живут насилием. На их же собственных глазах разрушали их дома и творили непотребство с их близкими. Их души исполнены гнева. Потребуется немалое покаяние, высокая цена за их снисхождение, заплаченная кровью. Таков наш закон, понимаете? Род оскорблённого имеет право стребовать с обидчика плату кровью, и разве может быть на свете иначе? Так они это видят - вам следует покаяться в своих злодеяниях и помочь им вести священную войну против тех, кто идёт наперекор воле Аллаха.