Докладывать мне лично! Тревожные весна и лето 1993 года - А. Орлов

— Не знаю, Сергей Александрович.

— Хорошо. Теперь давайте поговорим о том, что вы должны будете делать здесь. Перед вами стоит очень важная задача. Первое— это прекратить наконец утечку информации из Кремля и со Старой площади. То, что происходит сейчас, не лезет ни в какие ворота. У меня такое ощущение, что здесь сеть люди, которые передают служебные сведения на сторону… Или просто их продают…

Когда Орлов вышел из кабинета Филатова, толстячок все также сидел за круглым столом с вазой и лениво читал газету, «прикрепленный» замер, уткнувшись в книгу, а секретарь продолжала свой бесконечный телефонный разговор с потенциальными посетителями. С того момента, как Андрей вошел в кабинет Руководителя Администрации Президента, прошло всего лишь двадцать пять минут. Но за это время в судьбе подполковника Министерства безопасности Орлова произошел очередной крутой поворот, определивший ему свое место в драматических событиях 1993 года.

13 марта 1993 года, суббота, день

Москва. Рублево-Успенское шоссе.

Бывшая дача ЦК КПСС

— Господа, мы не должны упустить шанс получить пятьсот миллионов баксов. Это было бы просто глупо! Если уж сам Джохар сказал мне, что готов принять эту африканскую обезьяну!

— Он сказал это тебе в прошлом году!

— Какая разница, Боря? Что, в этом году заложников стало меньше? Вот, наш друг Раджаб, человек знающий, подтвердит…

Сидевший в кресле маленький, коренастый мужчина с восточными чертами лица в затемненных очках в металлической оправе еле заметно кивнул.

— Риска никакого! Пятьдесят процентов нам, пятьдесят — им! Африканец этот потом еще отвалит… У него денег немерено! Наш друг, этот бригадефюрер, сказал, что речь идет не менее чем о шестнадцати миллиардах! Игра стоит свеч, господа! В результате проведения операции мы можем получить такой канал финансирования для нашего движения, что… Тогда жидам-демократам и партократам-большевикам придет каюк! Тогда пробьет наш час и наступит «русское время»!

Столь откровенно нацистская тирада в устах молодого человека, вальяжно развалившегося в глубоком кожаном кресле, выглядела несколько странной. Да и сам вид его явно диссонировал с тем, что он говорил. Элегантный импортный костюм, белая рубашка с галстуком, аккуратная короткая стрижка, поблескивающая золотом печатка-перстень на правой руке, наручные часы с изящным браслетом — все это выдавало в нем скорее преуспевающего бизнесмена, нежели «пламенного борца за свободу» или политика с ультраправыми взглядами.

В большом зале старого цековского особняка находилось пятеро — только что настойчиво выступающий за проведение какой-то «операции» парень, которого все называли Григорием; лысый таджик в темных очках по имени Раджаб; Борис, высокий седовласый мужчина с простецким лицом, в отличие от остальных без галстука, в темно-синей водолазке под пиджаком. Двое других были явно вместе, правда, один, безликий человек в дорогом, ладно сидящем костюме, был, скорее всего, старшим по положению, «боссом», а второй — его помощником или охранником, а может быть, и тем и другим.

Двери гостиной были плотно прикрыты, как, впрочем, и окна, за которыми раскачивались голые ветки деревьев. Здесь за городом было ветрено и совершенно не чувствовалось наступление весны.

Обстановка в комнате была, несомненно, старой и вызывающе помпезной — массивный книжный шкаф с секретером, за поблескивающими стеклами которого виднелись корешки полных собраний сочинений классиков, энциклопедических справочников и толстых альбомов с художественными репродукциями; громоздкий кожаный диван и несколько таких же кожаных кресел, произвольно стоящих вокруг стола, устланного тяжелой скатертью, испещренной тонким узором; большая мебельная горка с дорогой фарфоровой и хрустальной посудой. Над столом висела тяжелая пятирожковая люстра из темного металла, напоминающего бронзу. Пол же был устлан громадным, во всю ширину помещения, ковром, бледным и слегка потертым в отдельных местах.

На стенах висели картины в толстых, потерявших золотой блеск, багетовых рамах. Сюжеты с горными пейзажами и романтическими замками не оставляли сомнения в том, что это — картины немецкой школы мастеров XV–XVI веков или, но крайней мере, их хорошие копии. Все это придавало казенному помещению довольно интеллигентный вид, однако никоим образом не свидетельствовало об интеллигентности его обитателей.

— Вот ты, Григорий, предлагаешь взять бабки у этого африканца. А как ты объяснишь, ёханый бабай, своим людям, что русские националисты, защитники русского народа от засилья всяких там… — человек в водолазке сделал неопределенный жест рукой и брезгливо сморщил нос, — от них же и получают бабки на нужды своего движения?

— Да поймите же вы, политические лозунги — это одно, а реальная практика, борьба — совсем другое. Я усвоил это еще когда проходил основы марксизма-ленинизма. Для достижения целей нашей организации любые средства хороши. Сейчас всякий, кто нам даст «капусту» или окажет какую другую услугу — наш друг. Потому, что он помогает нам прийти к власти. И только тогда, когда мы будем сидеть не здесь, в этом провонявшем старьем сарае, а в Кремле и на Старой площади… только тогда мы откажемся от подачек всяких там африканцев или азиатов!

Выпалив все это, Григорий смутился. Он только тут вспомнил о Раджабе, сидящем напротив. Таджику вряд ли могли понравиться столь откровенные высказывания молодого человека, явно свидетельствующие о лицемерии собеседника и его людей. Но тот продолжал сидеть как ни в чем не бывало. Лицо таджика оставалось невозмутимым, и даже черные брови, придающие его облику жесткое выражение, не шелохнулись. Он как будто и не слышал того, что сказал Григорий.

— Боря, сегодня главная задача — не упустить шанс и посадить наших людей на ключевые посты. Кто нам в этом поможет — спасибо! Мы их не забудем! Кто поможет деньгами — тоже спасибо, они вернут свое потом, когда мы станем сильными. И не только вернут, но и получат хороший навар! Это же рынок! Я правильно говорю, Михаил Юрьевич?

Он повернул голову в сторону «босса». Тот среагировал сразу же:

— Борис, вы не во всем правы! Я не разделяю радикальные идеи нашего молодого коллеги… — Михаил Юрьевич строго посмотрел на Григория, — и все-таки я абсолютно согласен с ним, что для приобретения необходимых рычагов влияния нам надо использовать все средства. И, конечно же, поменьше шума, трескотни, воплей… Мы же не на улице среди этот быдла, которое возомнило себя народом! Мы умные люди и должны действовать с умом! Впервые история распорядилась так, что к власти могут прийти талантливые, способные, предприимчивые люди. Их уже и так немало в бывших цековских кабинетах. Но — это так называемая первая волна радикальных демократов. Они, прямо скажем, в большинстве своем оказались не готовыми управлять этой страной. Новые кухарки! Да это и попятно! Одно дело — выступать против режима, защищать Белый дом от танков, громить символы тоталитаризма, и совсем другое — взять на себя руководство целыми отраслями производства, армией, правоохранительными органами… Здесь уже нужны другие люди! Со знаниями, опытом…

Это тирада была первой, которую услышали присутствующие из уст «босса». До сих пор он только молчал, внимательно наблюдая за перепалкой Григория с Борисом. Он говорил неторопливо, мягким голосом, чуть назидательно, как будто читал лекцию перед студенческой аудиторией. Все с благоговейным выражением смотрели на Михаила Юрьевича, демонстрируя ему своим видом глубокое почтение и уважение. А тот, нисколько не сомневаясь в подобной реакции, продолжал:

— Вот вы, Борис, говорите: не надо брать денег у этого африканца. Но почему? Если это поможет реализации ваших замыслов, то… простите, всякие там рассуждения о чистоте «русской идеи» остаются пшиком! Сначала надо добить коммунистическую гадину, укрепить позиции демократии в России, добиться того, чтобы собственность перешла в руки тех, кто может грамотно распорядиться ею, а потом уже рассуждать о национальных интересах и приоритетах!

Борис буквально внимал словам «босса», вежливо кивая и демонстрируя тем самым свое абсолютное согласие со словами Михаила Юрьевича. Он сидел скрестив на груди руки. На запястье одной из них красовались великолепные часы, скорее всего швейцарские.

— И даже, Борис, если вы со мной не согласны…

— Да что вы, Михаил Юрьевич! Я с вами полностью согласен! Я…

«Босс» хитро прищурился и погрозил ему пальцем:

— Не пытайтесь меня обмануть! Это невозможно! Ваши руки… — он еле заметно кивнул в сторону Бориса, — ваши руки выдают вас! Вы должны знать: если человек переплетает руки на груди — значит, он не согласен с собеседником!

Борис от неожиданности даже приоткрыл рот и туг же, будто спохватившись, убрал руки, неестественно наложив их перед собой на стол. То же самое проделал Григорий. И только Раджаб продолжал сидеть с невозмутимым видом. По лицу таджика нельзя было определить его отношение к словам Михаила Юрьевича. Оно оставалось непроницаемым на всем протяжении разговора. А руки он продолжал держать на коленях, ничем не выдавая своего состояния.