Людовик XIV - Франсуа Блюш

Злые языки намекают, однако, что настоящая королева Версаля — не супруга короля, потомственная наследница Карла V, а его любовница и фаворитка Франсуаза-Атенаис де Рошешуар, маркиза де Монтеспан. Для нее Людовик XIV заказывает Лево построить по его плану (1670–1672) дворец в миниатюре, фарфоровый Трианон, отделанный на китайский манер, то есть из фаянса. Для нее же, чуть позже, он заказывает Ардуэну-Мансару построить дворец в Кланьи — «особнячок», который восхищает мадам де Севинье. Еще до этого красавице Атенаис предоставили, исключительно для нее, самые приятные комнаты во дворце, а для совместного проживания со своим королевским любовником самые восхитительные апартаменты в замке.

Апартаменты фаворитки находятся на самом верху главной лестницы, там, где будет построена в 1685 году галерея Миньяра. Пять окон выходят в королевский двор, и маркиза имеет прямой доступ в апартаменты короля. С 1671 года галерея и комнаты, или салоны, мадам де Монтеспан украшены позолотой и картинами. В течение 16 лет, несмотря на полунемилость, в которую она впала к 1680 году, любовница короля царствует в этих привилегированных апартаментах. Но у нее есть дополнительные жилые комнаты на первом этаже дворца, под апартаментами короля; эти знаменитые апартаменты фаворитки называются Банными. Обустройство этих комнат занимает долгие годы (1671–1680). Они будут служить для мадам де Монтеспан местом временного изгнания (1685–1691). Раньше эти апартаменты были преимущественно местом личной жизни Людовика XIV. Король туда приходил и там встречался с Атенаис в салонах, декорированных «неслыханной роскошью»{291}. Росписи Лебрена, скульптуры Темпорити, Леонгра, Тюби, Жирардона, Дежардена и других, бронза Каффьери, резьба Кюччи делают эти изящные и изысканные комнаты достойными королевских апартаментов, которые находятся этажом выше. В «дорический вестибюль» с росписями, сделанными на плафоне Лемуаном, можно входить с южной стороны через королевский двор, а с северной — со стороны сада. Затем следует «ионическая комната», или зал Дианы, которую украшают двенадцать мраморных колонн, статуи Палласа и Флоры и два ложа для отдыха. Затем идет освещенный с запада и с севера восьмиугольный салон, или кабинет Месяцев: здесь мастерской рукой расставлены статуи по замыслу Шарля Лебрена. По левую руку располагается спальня Банных апартаментов, которая еще более роскошна — альков и кровать украшены самой красивой парчой, вытканной в Великий век «с рисунками пастухов и пастушек». Наконец, Банный кабинет, который оправдывает название, — последняя комната в этих апартаментах.

В ней находится большой восьмиугольный таз, «вырезанный из одного куска мрамора из Ранса», который стоил всего лишь «каких-то» 15 000 франков. В 1678 году Людовик XIV соединит здесь две длинные ванные из белого мрамора, в которые подается вода из скрытого резервуара{291}.

Многие сокровища исчезли, но самый незначительный инвентарь доносит до нас даже через триста лет беспримерный блеск этого строения. Через 15 лет после праздника «Забавы волшебного острова», вероятно, скажут, что король, как волшебник, с помощью своего штаба художников создал еще раз дворец Алкионы и, чтобы лучше им любоваться, разместил этот дворец, украшенный мрамором, позолоченными плитами для стен (имитацией под мрамор), колоннами, резной бронзой, в огромном помещении, необычном для тех времен, в помещении, которое милый Фелибьен называет «волшебным дворцом».

Глава XI.

И НА СОЛНЦЕ ЕСТЬ ПЯТНА

Он не безупречен, ведь и на солнце есть пятна. Но солнце — всегда солнце…

Взбунтовавшиеся крестьяне — всего лишь бедные «кроканы».

Вопрос о благодати — один из сложнейших вопросов теологии.

Поскольку блистательное и претенциозное имя Король-Солнце может дать несколько превратное представление о царствовании Людовика XIV, следует срочно, теперь же противопоставить этой столь совершенной гармонии контрапунктную главу. «И на солнце есть пятна», и король может ошибаться, и королевство не претерпело изменений в 1661 году как по мановению волшебной палочки. Едва скончался Мазарини, а уже полно проблем и иногда ошибок. Дело Фуке отнюдь не возвысило короля.

Бесславный процесс

Мы оставили неудачливого суперинтенданта Фуке 5 сентября 1661 года под стражей королевского мушкетера д'Артаньяна. Людовик XIV сделал удачный выбор: в течение трех лет этот офицер (которого Дюма сделал героем своего романа) будет охранять своего пленника, проявляя по отношению к нему гуманность и благородство{83}. Однако это не помешало королю с ожесточением терзать свою жертву. Рассуждая над этой устойчивой ненавистью, видишь в ней прежде всего мотивы политические. «Пушкам Сен-Роша, — напишет позднее Стендаль, — обязан Бонапарт спокойствием своего царствования». Уничтожение Фуке обеспечит абсолютную власть молодому монарху. Для того, чтобы укрепить ее, ему не нужно было ни подталкивать, ни поощрять Кольбера — настолько последний горел желанием уничтожить своего несчастного предшественника.

Король издает в ноябре эдикт, «устанавливающий создание и учреждение судебной палаты для проведения следствия по делу лихоимства и злоупотреблений, совершенных в финансах Его Величества, начиная с 1635 года». Затем 15 ноября он подписывает решение, «содержащее имена судей и прочих должностных лиц, которые составят палату правосудия{201}. Этот чрезвычайный суд гораздо более представительный, нежели предыдущий (в 1601 и в 1648 годах), будет действовать семь лет и восемь месяцев. Это была воистину «охота на лихоимцев»{17}. Результатом ее деятельности стало обогащение казны благодаря штрафам, которым подверглись самые отдаленные провинции; она была призвана внушить финансистам мысль о том, что Кольбер и король хотят вести дела по-новому и собираются принести искупительные жертвы народу, и прежде всего вынести обвинительный приговор Фуке.

При посредничестве канцлера Сегье, который ни в чем не мог отказать королю, Кольбер собрал судейских, которых он считал очень послушными. Первого президента Ламуаньона посчитали чересчур умеренным, и его в период сессии заменили на самого Сегье. Что касается дядюшки Кольбера, Анри Пюссора, он стоял во главе клики яростных противников прежнего суперинтенданта. И дело тут вовсе не в принципе работы Палаты правосудия: назначенная указом короля и королевскими решениями, она всего лишь законная форма королевского судопроизводства. Дело «в правонарушениях во время дебатов и в правонарушениях вовсе не невинных»{170}. В течение трех лет судейские «крючки» стараются выявить преступления Фуке, пытаясь при этом не бросить тень ни на кардинала, ни на Кольбера, ни на его, Кольбера, ставленников, подобных Луи Беррье. Можно себе представить, к каким хитрым и коварным уловкам прибегали во время следствия, проводимого в таком духе. Уловки должны были быть тем более изощренными, что во время раскручивания дела «различимыми становятся лица исполнителей главных ролей в этой денежной игре… а также лица, держащиеся в тени и манипулирующие королевскими финансами»{170}.

Посвященные опасаются такого процесса, который мог бы обернуться против обвинителей (Кольбера, Беррье и других) и пролить слишком много света на всю финансовую систему, которая втягивает большое количество сильных мира сего (путем «партнерства», займов, непосредственных и тайных вкладов) в получение прибылей, нередко извлекаемых из временных затруднений государства. И если говорить об этом, разве не обвиняет Палата правосудия за незаконное обогащение господина де Тюренна, принцессу Кариньяно, вдовствующую герцогиню Орлеанскую, герцогиню де Немур, президента Мопу, графа д'Эстре и других вельмож?{170} Судьи знают, что один из двух главных пунктов обвинения, предъявленного ранее, а именно оскорбление Величества, не так уж серьезен: речь идет о плане обороны Бель-Иль-ан-Мер, найденном в Сен-Манде. Они знают также, что второе обвинение — во взяточничестве — не настолько очевидно, как это полагает Его Величество и как утверждает Кольбер. Чудовищный беспорядок в счетах, обнаруженный в делах суперинтенданта — настолько ли он необычен и подлежит осуждению, или он ничем не примечателен и отражает вполне обычное поведение казначея в момент кризиса, переживаемого системой, в которой казна всегда будет пуста, если в ней нет места финансистам? «Дело доказывает, что из казны черпают не только бесчестные клевреты, но и министры, и сильные мира его»{170}. Выступая в свою защиту, Фуке, не смущаясь, подставляет под удар своего друга и коллегу де Лионна. Однако следует скрыть от общественного мнения тайные и явные соучастия (партия сторонников короля далеко не так чиста, как может показаться), нужно понравиться королю и даже удовлетворить жажду мести, которую вынашивает Кольбер.