Апокалипсис в мировой истории. Календарь майя и судьба России - Игорь Шумейко

«Нет! — должны были отвечать мы на это. — Официальный курс рубля к доллару США верно отражает соотношение покупательных способностей наших валют. А этот повышенный коэффициент 4,6 введен для… стимулирования, поощрения сдачи свободно конвертируемой валюты советскими и иностранными гражданами».

Посвящение графикам роста

По господствовавшей тогда космогонии, мир разделился так, что все наши друзья оказались в странах Варшавского блока, социалистического лагеря.

Но что нас делало друзьями? Оба вышеприведенных определения, если вдуматься — не сущностны, они говорили не о том: кто? что? какой? — а скорее о том — где? (в блоке, в лагере). И единственным сущностным определением стало: страны народной демократии.

Поистине замечательный, совершенно недооцененный пример глобальной тавтологии. Ведь если доперевести этона русский язык, получится: страны народного народоправия. А если, наоборот, на греческо-международный, то: страны демо-демократии. Или с применением строгих математических терминов: страны демократии в квадрате. (Кстати, некие же проявления квадратности, прямоугольности, прямолинейности — постоянно присутствовали, проступали в идеологии, газетных статьях, фразах из фильмов, парадных колоннах, в дизайне мебели, домостроении.)

Эта квадратичность, возможно давала еще и надежду взмыть параболой на графиках роста благосостояния, миллионов тонн, киловатт, надоев, — соревнуясь с демократией простой, первой степени. Как квадратичная парабола, взмывая, обгоняет осторожную пологую линию, и где-то там, совсем внизу уже едва видна ось времени с зарубками пятилеток и съездов. Подобные образы вполне могли мелькать в наш Золотой век, начало 1960-х годов… Но потом, соответствуя законом какой-то тайной внутренней жизни, ихлиния снова вышла вперед, а нас притянула к себе ось времени, зарубки на которой стали не так различимы, приобрели свойство затягиваться. Похоже, та смола затягивала и друзей-союзников, и все мы, демократы в квадрате, зависли в зоне, длиною в брежневско-хонеккеровский поцелуй, и сегодня, перебирая артефакты, всматриваемся в приметы-предметы квадратной эпохи сквозь стекло янтарного сна…

Поверьте, здесь дело не в чьем-то, тем более авторском, ехидстве, а в тех грустных обстоятельствах, что изложены в главе «Гонка потребления». И будь я на том, руководящем месте — ведь абсолютно все то же самое и сделал бы! Ну, разве что, возможно, перед этим спросил бы пришедших ко мне жаловаться «товарищей из соцлагеря»… ну просто из любопытства услышать их ответ: «А если вы, товарищи, аргументируете свой протест — именно братскойсвязью с советским народом, то отчего ж вы ориентируетесь не на советский магазин с братским ассортиментом и покупателем, в Бирюлево, а то и вовсе в Рязани, а именно — на долларовый прилавок «Березки», с британским/американским клиентом?..»

Но даже и, спросив это — все равно сделал бы все, что и было сделано. Сейчас только и понимаешь, как узок был горизонт возможностей СССР в эпоху «холодной войны».

Москва. Олимпиада. Чеки ВПТ

Компьютеров для ведения «в режиме реального времени» файлов лицевых счетов клиентов и проведения банковских операций с ними тогда в СССР не было и не могло быть в принципе (отдельная электронная и кибернетическая тема). В обычных, «рублевых» районных сберкассах это велось на картонно-чернильных «носителях». А «валютная Сберкасса» («Внешпосылторг») — одна на всю страну (централизация, контроль). И место ее расположения тоже объяснимо: Кутузовский проспект, вокруг проживает изрядная доля обладателей тех самых «чеков Внешпосылторга». Плюс приближалась Московская Олимпиада и «генеральная уборка» столицы перед оной. Так же предугадывалось и существенное увеличение числа валютных клиентов к 1980 году. Для решения проблемы очереди на Кутузовском и было проведено специальное постановление Правительства и выделена… валюта для закупки западной техники. О роли в те времена СКВ (свободно конвертируемой валюты), я кратко упомянул во внешторговском вступлении.

Где закупать? То была эпоха до «Майкрософта», тогда в мире ЭВМ царила операционная система ДОС. Мировые лидеры, фактически монополисты — американские IBM («Интернэшнл Бизнес Машин») и «Моторола» (процессоры). Причем для «Внешпосылторга» задача стояла: покупка и быстрая установка под ключ ЭВМ и всего программного обеспечения, чтобы завтра наша, советская операционистка могла сесть за клавиатуру и начать «рассасывать очередь», обслуживать валютных клиентов.

Так где покупать ЭВМ и программистов? Как говориться, «страну угадайте с одного раза»… Еще совсем недавно «Страна тысячи озер» к кибернетике, компьютеризации была — ни сном, ни духом, (а фирма Nokia производила туалетную бумагу), но… стали же они главным поставщиком в СССР апельсинового сока и джема!

И как финские политики стремились иметь «своего русского» (kotiryssä), точнотак и наши обзаводились «своими капиталистами». Финны, выслушав историю с нашими очередями за «чеками Внешпосылторга», сообразили просто мгновенно, взяв правдами-неправдами у американцев начинку (обойдя эмбарго), у шведов — «периферию». Оставалось найти программистов под наше техзадание. И оказалось, что наиболее похожи по характеру операций… — шведские Гострудсбер-кассы (это буквальный перевод, представьте себе: есть такие в Швеции! Были, во всяком случае). Так и составилась финско-шведская фирма, получившая потом немало заказов в СССР.

Прилетевший из Стокгольма программный гений Рольф Мельберг первое что спросил: «А где у вас в Москве баптистский молельный дом?!» Отсутствие такового, наверно, стало бы решающим, и швед присоединился бы к американцам, введя свое личное «эмбарго». Однако баптистский молельный дом в Москве был. Один, как и Внешпосылторг. Вот так, начиная каждый день близ Яузского бульвара, у единоверцев, Рольф приезжал на Кутузовский и писал программы, или точнее — адаптировал шведские гострудсберкассовские под наш документооборот. Через несколько месяцев система заработала, но примерно так, как бы она работала, будучи установленной в Республике Чад. Техническое обслуживание, по части электроники осуществлялось, конечно, нашими подготовленными спецами, но каждое программное изменение (новые параметры, реквизиты, изменение формы бланков) означало то… что в переулке близ Яузского бульвара опять появлялся по утрам — светловолосый викингоподобный прихожанин. Отдельные деньги, командировочные, билеты Стокгольм — Москва, гонорары… все та же СКВ. Плюс полная доступность шведу содержимого файлов: кто, сколько, когда какой валюты привез, когда на что тратил. Система, кстати, позволяла большие покупки, автомобили, квартиры, путевки оплачивать напрямую, минуя стадию получения «чеков Внешпосылторга» на руки (это сегодня вам сие кажется обычным делом!)… В общем, вызревал вопрос.

Я в то время заканчивал второй курс, и кроме повышенной стипендии отличника (уже хвастался) — вел научную работу и даже получал маленькую зарплату на кафедре прикладной математики. Руководитель, как сейчас помню, доцент Атурин. На джинсы, новые пластинки (2–3 штуки в пол год а, о цене импортных «дисков» писали уже многие, повторяться здесь не буду), на рестораны с девушками (1–2 раза в месяц) — мне хватало. Но один друг-однокашник тогда теребил меня, твердил, что карьеру надо мостить уже сейчас, мобилизовывать все связи, чтобы «не прозябать потом всю жизнь в каком-нибудь НИИ». Он был очень способный (в 1990-е несколько лет работал заместителем министра финансов РФ), но «без связей». А у моего отца были некоторые: в японских командировках он подружился с одним внешторговским корифеем — Игорем Вениаминовичем Клеопиным, создателем и первым директором «Ленфинторга» (внешнеторговая фирма, базировалась в Ленинграде и обслуживала как раз те особые отношения с Финляндией).

Хоть мы и оказались хорошими программистами, но без «представления», первого слова Игоря Вениаминовича, нас — «пришедших с улицы» — не стали бы и слушать. Потом нас даже оформили совместителями, и так как ЭВМный отдел был лишь в проекте, записали как работников отдела кадров (для «Внешпосылторга» — единственный случай за всю историю). Долго тормошивший меня, и в итоге укравший у меня два беззаботных студенческих года, друг мой вскоре, однако выбрал себе другую стезю, приведшую его впоследствии в Минфин России.

А я свой карьерный потолок нащупал затылком года через два. Партийность. В моем смысле, конечно — беспартийность. Поэтому мои «финляндские наблюдения» и получаются такие — немного «снизу и сбоку». Главным моим достижением стало то, что я сумел вникнуть в шведский стиль «структурного программирования» и в один из дней рискнул объявить (сознавая всю ответственность), что очередное изменение в программном комплексе мы попробуем ввести сами. Успех операции обеспечил мне поощрительно-познавательную командировку в Финляндию, чуть более месяца. Кстати, наше влезание в программный комплекс не было «шпионажем», или даже просто нарушением контракта. Философы с берегов «тысячи озер», видно, так и считали, что рано или поздно это должно случиться, и поток «Приложений к контракту №…»и дополнительных оплат переделки программного комплекса прекратиться. Финны теперь делали ставку на продажи в СССР новых и новых комплектов ЭВМ — так здорово себя зарекомендовавших на таком видном месте! Фокус в том, что клиентами «Внешпосылторга» были ВСЕ… советские VIPы. Даже от Брежнева приходил кто-то, с доверенностью, получал в чеках гонорары за зарубежные издания «Малой земели» и «Целины», и что-то еще строго спрашивал о поступлении сумм… Это запомнилось благодаря парности фактов: а от Суслова лежала бумага, тоже вроде доверенности, но с указанием — его гонорары переводить в пользу какого-то института, кажется, институт «Маркса-Энгельса» (?). Только не подумайте, что привожу эту пару фактов для очередной лобовой критики на Леонида Ильича: вот, дескать, выскребал до копейки, тогда как…