Браво-Два-Ноль - Энди Макнаб

Когда дверь с грохотом захлопнулась, я облегченно вздохнул. Я начал разбираться в том, что произошло.

Через две минуты дверь с грохотом распахнулась, и в камеру вошел охранник. Он снял мне с глаз повязку, но я продолжал держать голову опущенной. Меньше всего мне сейчас хотелось новых побоев. Охранник тотчас же вышел, и я впервые смог оглядеться вокруг.

Пол был бетонный — отвратительный, растрескавшийся, щербатый и очень сырой. Справа от двери имелось окошко, маленькое и узкое. Подняв взгляд, я увидел под потолком большой крюк. У меня учащенно забилось сердце. Я представил себе, что очень скоро буду висеть на этом крюке.

Стены, когда-то выкрашенные в кремовый цвет, теперь были покрыты слоем грязи. Все поверхности были исцарапаны арабскими письменами. Я увидел пару нацистских свастик, а на одной стене был нарисован взлетающий в небо голубь, размером со стандартный лист писчей бумаги. У птицы были скованы цепью лапки, а под ней, по-английски среди арабской вязи, были начертаны слова: «Счастье мое, мальчик мой Джозеф, увижу ли я тебя когда-нибудь?» Рисунок был очень красивый. Мне захотелось узнать, кто его нарисовал и что случилось с этим человеком. Быть может, этот рисунок стал последним, что он сделал в своей жизни? И тех, кто сюда попадает, ждет смерть?

На стенах темнели два огромных кровавых пятна — две или три пинты крови, высохшей на штукатурке. Под одним из них валялся кусок картона. Я какое-то время смотрел на него, затем, ерзая на заднице, переместился поближе, чтобы можно было прочитать то, что на нем написано. Кусок был оторван от коробки с пакетиками с растворимым тонизирующим напитком. Упаковка провозглашала, какое удовольствие пить этот напиток, придающий бодрость и жизненные силы. Читая дальше, я вдруг испытал потрясение, от которого у меня подпрыгнуло сердце. Напиток был изготовлен в Брентфорде, графство Мидлсекс. Из этого города была родом мать Кэти. Я его довольно хорошо знал, я даже знал, где находится этот завод. И там по-прежнему живет Кэти. При мысли о ней я испытал бесконечное отчаяние. Как долго мне придется пробыть здесь? До конца войны? Или до тех пор, пока со мной не будет покончено? Неужели мне суждено стать еще одной жертвой зверских пыток?

Спасительная защитная реакция состояла в том, чтобы вернуться к делу и снова начать обдумывать возможные сценарии. Скольким членам группы удалось остаться в живых? Связали ли иракцы нас со стычкой в районе магистрали? Быть может, у них уже есть доказательства, и они просто с нами играют? Нет, единственное, что мне известно наверняка, это то, что у них в руках я и Динджер.

Примерно через четверть часа я услышал в коридоре приглушенные голоса. У меня учащенно забилось сердце. Иракцы прошли мимо, и я вздохнул с облегчением. Послышался шум открываемой двери. Возможно, это пришли за Динджером, чтобы отвести его на допрос.

Час спустя та же дверь с грохотом захлопнулась, лязгнул засов. Уже начинало темнеть. Должно быть, в коридоре стало очень темно, потому что тени под дверь больше не проникали. Я вслушивался в голоса, удаляющиеся прочь в дальний конец коридора, затем и там была заперта дверь, впервые с тех пор, как мы здесь находились. Означало ли это, что нас оставят в покое до утра? Мне очень хотелось на это надеяться. Я страшно хотел спать.

Темнота принесла странное ощущение безопасности, потому что я ничего не видел, смешанное со страхом, потому что мне было холодно и у меня появилось время думать. Я попытался вытянуться на животе, положив голову на пол, но, как выяснилось, самым удобным оказалось лечь на бок, опустив щеку на бетон. Единственным неприятным чувством было постоянное давление жесткого бетона на кость таза; мне приходилось каждые несколько минут менять положение, чтобы унять боль, и в конце концов я так и не смог заснуть.

Сквозь щель под дверью пробился дрожащий свет керосиновой лампы послышались шаги и позвякивание ключей. Засов с грохотом отодвинулся. Иракцы принялись колотить в дверь ногами. В темноте это было еще более жутко, чем при свете дня. Я услышал, что с дверью камеры Динджера делают то же самое. Меня прошиб холодный пот: у моих врагов были сила и свет, а я был лишь жалким придурком, забившимся в угол.

Наконец дверь под ударами ног распахнулась. Усевшись на полу, я подобрал колени и опустил голову, готовясь к неизбежным пинкам. Иракцы подошли ко мне, подняли на ноги и вывели в коридор. Мои ноги мучительно болели, и мне пришлось рухнуть, чтобы избавить их от нагрузки. Иракцы протащили меня несколько метров и остановились. Открылась дверь, и меня затолкали в другую камеру. Я не мог понять, в чем дело. Меня отвели в карцер? В туалет? В комнату допросов?

Меня заставили сесть на пол. С меня сняли наручники и тотчас же надели один браслет на левое запястье. Правая рука оказалась свободной. Левую к чему-то приковали.

Один из иракцев сказал:

— Теперь ты оставаться здесь.

Выйдя из камеры, они заперли дверь, и их шаги затихли в глубине коридора.

Я поднял правую руку, чтобы ощупать, к чему я прикован, и наткнулся на чьи-то пальцы.

— Динджер?

— А то кто же еще, болван!

Я не мог поверить своему счастью.

Мы радовались до смерти тому, что снова вместе. Несколько минут мы просто сидели, оглушенные счастьем, обнимались и бормотали что-то бессвязное. Все было просто великолепно. Затем в коридоре послышались шаги. Охранники заколотили ногами по двери, открывая ее. Я посмотрел на Динджера. У него на лице было написано то же самое разочарование, которое я испытывал. Я поднял взгляд на вошедших охранников, чтобы сказать им: «Отлично сработано, ребята». Однако они лишь принесли нам одно одеяло на двоих. Сегодня что, день рождения Саддама?

— Как твои руки? — шепнул я на ухо Динджеру, опасаясь того, что нас сознательно поместили вместе, поскольку камера прослушивается.

— Состояние дерьмовое, — ответил он.

Это меня несказанно обрадовало. Я бы не пережил, если бы с моими руками дело было хуже, чем у него.

— А у меня остались карта и компас, — торжествующим голосом прошептал я.

— Да, и у меня тоже. Не могу в это поверить.

— Золото?

— Отобрали какие-то гражданские. А твое?

— А мое отобрали офицеры.

— Ублюдки, все до одного.

В течение следующего получаса мы с Динджером напоминали двух мальчишек, которые хвалятся друг другу синяками и ссадинами, полученными в драке. Плюнув на охранников, мы выпустили пар. Затем, развернув одеяло, мы постелили его так, чтобы оно оказалось под нашими задницами, но при этом также поднималось на спины и прикрывало плечи. Устраиваясь поудобнее, мы все сильнее и сильнее затягивали наручники.

Сидя рядом с Динджером в кромешной темноте, я узнал, что произошло с ним, Быстроногим и Бобом после того, как мы разделились.

Они двигались вдоль живой изгороди, как вдруг Динджер услышал какой-то шум и остановился. Находившиеся за ним Быстроногий и Боб последовали его примеру. Они не имели возможности предупредить нас окликом. Группа разделилась.

Постепенно шум затих. Ребята прождали минут десять, но мы с Марком, ушедшие вперед, к ним так и не вернулись. Тогда они двинулись дальше, держа направление по азимуту. Не успели они пройти и двухсот метров, как их окликнули метров с пятнадцати, не больше. Два выстрела прогремели совсем близко. И тотчас же началась пальба со всех сторон. Ребята вступили в скоротечный бой с засадой, в ходе которого Боб отстал от остальных двоих.

Динджер и Быстроногий, ведя огонь, стали спускаться обратно к реке. Метрах в ста пятидесяти следом за ними с громкими криками двигались иракцы, растянувшись широкой цепочкой и паля наобум.

У Динджера и Быстроногого оставалось на двоих тридцать патронов в ленте для «Миними» и один магазин. Не было и речи о том, чтобы прорваться. Единственная надежда заключалась в том, чтобы переправиться через реку. Они спустились к самой кромке воды и нашли маленькую лодку. Лодка оказалась прикованной. Они попытались ее освободить. Безрезультатно. Разбивать замок выстрелом им не хотелось, чтобы не привлекать внимание, поэтому оставался только один путь отступления.

Река имела в этом месте ширину метров сто, не больше, и течение казалось довольно медленным. Вода оказалась настолько холодной, что у Динджера перехватило дыхание. Выбравшись на берег, ребята обнаружили, что преодолели лишь одну из проток и оказались на узкой полоске песка посреди реки. На том берегу, который они только что покинули, послышались крики и стрельба, над поверхностью воды заплясали лучи фонариков. Ребята постарались как могли укрыться.

Крохотный островок был прямо на виду блокпоста на понтонном мосту, проходящем метрах в двухстах пятидесяти ниже по течению. Укрыться было негде; ребята промерзли до мозга костей и судорожно дрожали. Быстроногий отправился на обход островка, чтобы определить, как можно с него уйти, и куда. По-прежнему были слышны отголоски перестрелки; раздалась длинная очередь из «Миними». Это был Боб; пулемет был только у него. Затем все стихло.