Научи меня любить (СИ) - Светлая Есения

" Смотри, смотри, как нам было тут хорошо!"

В какой-то момент что-то серое, заиндевевшее, вылезшее черной змеей откуда-то изнутри, затребовало, закричало:

" Вспомни, как тебя унижали. Разве ты забыла, как тебе было плохо…"

Но тут же Яна, встряхнув головой, уверенно сказала себе: "Нет! "

Не в музыке дело, не в Сашке, не в потерянных желаниях. Просто вот той крохотной малышке невозможно было противостоять этому взрослому миру, предъявившему слишком высокие требования. Иначе ее бы сломали. Насовсем.

Именно в тот отчаянный момент и встретила она свою судьбу, свою половинку, любимого мужа. И пусть у него нет особой тяги к искусству, но Сашка ценит то, что есть в Яне. Только лишь она сама виновата в том, что отказывалась все это время посмотреть правде в глаза. Сейчас, вот только сейчас она смогла признаться себе, почему у нее до сих пор не было столь желанной скрипки. Да потому что она сама ее не хотела! Не хотела показывать свою слабость, свою боль, свою потерю. Не хотелось признавать, что сделав шаг вперед, навстречу своей любви, замужеству, она потеряла не менее важное для себя — свое предназначение.

Уходя из прошлой жизни, винила родителей, правила, жесткие рамки, обязательства — все то, что душило ее, что не давало почувствовать себя живой, настоящей. Переступив через запреты, войдя в новую жизнь, научилась винить Сашку. Потому что его раздражало Янкино стремление во всем к идеальному, совершенному, потому что для него она просто женщина. Любимая, желанная, но не та, на которую молятся и вздыхают от одного ее появления на сцене.

Он дал ей все, что она хотела. Он, как мужчина, обеспечил ее всем необходимым и даже больше, уверенно стерев ту грань, отличавшую ее быт в жизни с родителями и сейчас. Но всего того, чего она сама для себя не желала, Сашка категорично отвергал, оберегая ее. Возможно даже слишком сильно. Потому что любил…

И все ещё любит…

Она чувствует это. И теперь становится понятным, почему он дал ей эту свободу. Почему отпустил, не смотря на то, что именно сейчас он нуждается в ней больше всего на свете.

Только по настоящему любящий человек сможет вот так, вовремя отпустить, не смотря ни на что.

94

Октябрь выдался морозным, ветреным, серым. Как-то враз облетела листва, по утрам редкие лужицы покрывала белесая хрупкая корка льда. Пришлось пересмотреть свой гардероб. Часть одежды Янка выставила на сайт распродаж. Конечно, деньги выручила небольшие, но дело даже не в них. Просто казалось нелепым теперь одевать то, что она покупала раньше. Оставила только самое любимое и удобное.

Теперь ей пришлось носить пресловутый теплый пуховик, закрывавший ноги до колен и высокие сапожки на плоской подошве. Живот рос, меняя осанку и вообще весь образ жизни. Не получалось, как раньше, спешить, легко двигаться. Усталость накатывала вдруг, среди бела дня, и Аркадий Абрамович, и без того беспрестанно следивший за самочувствием Яны, сразу улавливал это по ее настроению. Заставлял присесть, отбросить все дела, выпить чашечку чая. И пока Яна, скинув обувь, разминала отекшие ноги, или делала зарядку для постоянно ноющей поясницы, наставник развлекал ее историями своей молодости.

Вообще за прошедший месяц они очень сдружились и казалось, что она знает этого человека всю жизнь. Как-то просто и легко он вошел в доверие, не докучал советами, да и в работе не взваливал все на Яну, а давал возможность начинать с того, что было по душе.

Дети приняли ее хорошо, особенно бывшие ученики. Репетиций теперь стало значительно больше, каждый вечер по два три занятия она проводила с ребятами, но уже не на дому, а в самой школе искусств. Директор, Виктория Ивановна, женщина в возрасте, ничего не имела против таких вот сторонних заработков. Главная цель — это дать детям знания и умения, а для этого все средства хороши, говорила она.

Постепенно ее рабочее время увеличивалось, домой ходить на обед становилось сложнее и Яна так и проводила практически целый день до позднего вечера в школе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Добиралась домой на последней восьмичасовой маршрутке. Принимала душ и ложилась спать. Квартира ей казалась чужой, одиночество съедало. Теперь не хотелось каждый день наводить порядок, не для кого было готовить. На стеклянном столике место красивых фарфоровых статуэток занял Лешкин трансформер и маленькая желтая машинка.

Мальчуган, как и обещал, часто звонил. Показывал подросших котят, расстраивался, что они слишком дикие, не хотят жить в доме. Хвалился своими успехами, новой удочкой, красивыми рисунками в альбоме. Неизменно в начале разговора подходила поздороваться Вера. Кажется, она стала выглядеть лучше. Приглашала в гости, но Яна вежливо давала отказ, ссылаясь, что очень устает на новой работе.

Сегодня настроение было примерзким, как и погода. Яна не выспалась. Снился Сашка. Она ужасно скучала, но позвонить не решалась. Не звонил и он. Ездил в Москву Николай, ездил Игорь. С ними передавала вещи, и все на этом. Настроение портилось с каждым днем, но ответа не находилось.

Утром так хотелось поспать хотя бы еще часок, но сегодня среда, а значит три занятия подряд у первогодок.

Где-то посреди дороги, пока шла до работы, разошлась молния на правом сапоге. Доковыляла, расстроенная, замерзшая. Сесть бы да пореветь, но кто это оценит?

Задумчиво ковыряла замочек, сидя в глубоком кресле в комнате отдыха. До начала уроков еще двадцать минут. Нужно выкинуть все из головы, настроиться… Аркадий Абрамович зашёл в комнату грузно, шаркая надетыми на шерстяной носок просторными тапками, ворча, как старый заправский моряк, не стесняясь в выражениях. Янка привыкла к его словесным амплитудам — от великого народного до помпезно-возвышенного. Сегодня, значит, болели колени и руки — обострился артрит.

— Почему вы не отправились в больницу, Аркадий Абрамович? Доброе утро…

— Доброе утро было лет сорок назад. А сейчас что? Одни болячки… Доброе утро, Яночка. И не вам меня посылать, милочка…

— Простите?

— Да вы меня вот все в больницу гоните, а я вот, может, не хочу туда… Мне не к спеху.

— Понятно, снова хандра напала. Может, чаю?

— А давай! — одобрительно махнул рукой, но ворчать продолжил. — Хандра… Да, хандра! Скажешь, у тебя ее нет? Мне бы сейчас вот хоть на неделю в тепло, в тот же Крым…

— Ну у них сейчас тоже не настолько тепло. В этом году осень везде выдалась холодная, — Яна ласково улыбнулась, подавая хмурому старику чашечку горячего чая.

— Благодарю. Кстати, я отпускаю тебя на неделю. Директор в курсе. Надеюсь, дела свои ты решить успеешь.

— Простите, Аркадий Абрамович, не поняла вас? Какая неделя и что я должна решать?

— Ну это уже твое дело, что ты там себе напридумываешь. Неделю тебе ссудили, пока есть возможность. Так что не робей.

— Ничего не понимаю. Вы о чем?

— Янина Георгиевна, не надо мне вот этого вашего, девичьего! У старика сегодня дурной день, а у тебя, милая, на носу день рождения. Не думаю, что ты хочешь его провести на работе или в пустой квартире. А вот как и где тебе захочется в этот день быть, то уж сама определись. Не заставляй дедушку говорить тебе дурные слова! Я пока еще в своем уме, но настроение дрянь…

Яна вздохнула, опустила глаза. Действительно, день рождения в субботу. И этого дня она так боялась, не хотелось встречать одной. К Наташке не сунешься, она после родов вся утонула в материнстве. Не высыпается с малышкой, подряд разболелись и Митька, и Ванька. Не до гостей ей. Звали к себе в гости Вера с Лешкой, но ехать к ним Яна тоже не решалась.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ну чего ты еще там раздумываешь, дочка? Что у тебя за проблемы? Денег на билеты не хватит разве, так я дам, ты только скажи. Вот ведь дитятко, нянчить тебя еще и нянчить! — Аркадий Абрамович встал, доковылял до столика, со звоном поставил чашку. — После обеда подойди, я наличными сниму.

— Аркадий Абрамович, не нужно мне ничего. Мне хватает.

— На что тебе хватает? — тут же грозно навис над ней старик, прямо глядя в глаза.