Отважные - Александр Воинов

Вот совсем лаконичные записи: «11 сентября 1942 года расстреляно 150 человек», «25 сентября — 176 человек. Двое сопротивлялись. Убиты на месте».

Далее Курт Мейер подробно описывал октябрьское наступление. Восхищался необычайной живописностью боевого зрелища, но тут же отмечал, что русские летчики его скоро испортили, и ругал какого-то капитана Фрея, который пришел к нему с письмом от умирающей жены и попросил отпуск. Он пообещал Фрею послать его на передовую. «Слабость не для немецкого солдата. Умрет жена — будет другая. В Германии теперь много вдов».

Несколько записей особенно привлекли внимание Стремянного.

«4 ноября. Бургомистр начинает раздражать меня. Слишком много самомнения. Он уверен, что один на свете знает, как надо обращаться с русскими. Интриган! Однако в Берлине у него связи. Его признают одним из лучших специалистов по русскому вопросу. Я не возражаю. Пускай он останется в России до смерти и даже после смерти со всеми своими столами, мехами и диванами… Но надо отдать справедливость — у него удивительный нюх. Я не предполагал, что в таком маленьком городе можно так много набрать».

«15 декабря. Эта свинья бургомистр! Поручил ему организовать на базаре облаву, а он и этого не сумел. Идиот!.. А еще уверяет, что расправится со всеми подпольщиками и партизанами и что будто бы скоро окончательно добьется их полного доверия.

Сегодня опять был в местном музее. На мой взгляд, ничего интересного, но Митци сказала, что некоторые картины имеют большую ценность».

Дойдя до этого места, Стремянной невольно остановился. Вот как! Значит, Курт Мейер уже давно приметил добычу. Интересно!

Стремянной внимательно проглядел дневники до конца, выискивая записи, касающиеся военной обстановки. Нет, об этом ничего не было сказано. Зато все чаще и чаще попадались заметки о бургомистре. Очевидно, отношения этих двух гестаповцев портились с каждым днем.

«Этому карьеристу решительно нельзя доверять! — писал Мейер. — Уверен, что, несмотря на союз, который мы с ним заключили, он каждый день пишет на меня доносы. Но мы еще посмотрим, кто кого».

«На самом деле это просто дурак, — писал он в другом месте. — Провинциал! Напускает на себя таинственность, говорит загадками. Обыкновенный шпион, от которого отрекаются, когда он больше не нужен. Разгадать его так же легко, как открыть сундук, которым он гордится. Я один раз видел, как он его открывал, и с меня довольно. Большая Медведица! Малая Медведица!»

Стремянной вдруг поднял голову. Внезапная догадка заставила его встать с места и раза два пройтись из угла в угол.

«А ведь Воронцов, наверное, прав: в ящике должно быть второе дно… Но как проникнуть в это потайное нижнее отделение?..»

Теперь он точно вспомнил один давний, казалось бы, совсем незначительный разговор с Соколовым.

Он, Стремянной, предложил заменить громоздкий кованый сундук обычной несгораемой шкатулкой. Соколов решительно отказался.

— Зачем это? — сказал он. — Все у нас в финчасти привыкли к этому сундуку. Вы только посмотрите, какая работа. Искусство, можно сказать! А насчет прочности уж я за него ручаюсь! Из любого огня цел выйдет. Обратите внимание, какое у него дно, товарищ начальник, отличное железо, чуть ли не в палец толщиной!

В самом деле, дно было какое-то необыкновенно толстое. В нем вполне могло поместиться секретное отделение.

Теперь понятно, почему Соколов так не хотел заменить этот трофейный сундук обыкновенным денежным ящиком… Может быть, он даже нарочно испортил старый ящик, когда узнал, что захвачен сундук, в котором есть секретное устройство.

Кто знает, что прятал он под вторым дном: ценности, важные документы?

Конечно, упоминание о «Малой Медведице» может быть простой шуткой. Ирония, так сказать. Однако ведь «Большая Медведица» — не выдумка. Кнопки на сундуке расположены именно в этом порядке. А что, если «Малая Медведица» — ключ к потайному отделению? Следовало бы попробовать. Только надо поточнее узнать, как выглядит эта «Малая Медведица». Придется спросить метеоролога. А потом сразу к Воронцову — сундук-то ведь теперь у него стоит.

Стремянной сунул в карман листки дневника и вышел, на ходу натягивая полушубок.

Глава сорок шестая

«ОПЕРАЦИЯ К В»

В это утро Коля и Витя поднялись еще затемно. Тихо ступая, чтобы никого не разбудить, прошли в столовую и сели за стол. Они старались спорить негромко, но оба все больше и больше горячились.

— Нет, — говорил Витя, слегка заикаясь от волнения. — Н-нет, н-никуда я б-больше не пойду. Достаточно позавчерашней истории. Ты что, в самом деле, хочешь, чтобы нас выгнали?

Клавдия Федоровна, узнав, что они нарушили ее распоряжение и отправились на элеватор, не на шутку рассердилась.

При такой дисциплине она не может нести ответственность за каждого из них. И потом, это прямое неуважение к ней. Клавдия Федоровна сказала это тихо и вышла из комнаты. И вот теперь Витя отказывается от поисков.

— Никто нас не выгонит, — упрямо твердил Коля. — Это она просто так говорит. Ну за что нас выгонять! Ничего мы такого не сделали. А выгонит, так я в горком пойду!..

В глубине же души Коля сам считал себя виноватым. Но больше всего Колю мучило то, что он не догадался окликнуть патруль. Подумать только — если бы ему пришло в голову послать Витьку вниз, в город, они бы взяли Курта Мейера живым. Он не успел бы застрелиться, другими словами — не ушел бы от суда и не унес бы с собой в могилу ценные сведения, какие от него можно было получить.

Всю ночь Коля ворочался с боку на бок, мысленно споря с Клавдией Федоровной, представляя себе, как бы они принесли в комендатуру раненого Курта Мейера, если бы все было сделано как надо, и он бы не успел застрелиться. К утру в голове у него созрел новый план. Они с Витькой в полной тайне будут продолжать поиски. В городе еще немало закоулков. Даже здесь, рядом…

Конечно, все это рискованно. Но если они найдут картины, то никто не скажет им ни слова. Больше того — и вчерашнее забудется..

Предстоящий поход он решил назвать «операция КВ». Название это получилось от соединения начальных букв двух имен «Коля — Витя».

После того как операция получила собственное название, ему стало даже весело, вчерашние события уже не казались такими огорчительными и ужасно захотелось поскорее все начать сначала. Улизнуть незаметно из дома — и айда!.. Был бы жив Геннадий Андреевич, он наверняка бы его похвалил. Действуй, Коля!..

И вдруг все планы рушатся… Да еще из-за чего? Из-за рассудительного, скучного, благоразумного Витьки! Откуда это опять у него? Ведь еще совсем недавно был человеком! Врагов не боялся — гранаты в них кидал. А сейчас — тюфяк тюфяком. Узнать нельзя!..

Коля бранился, спорил, убеждал, уговаривал, но все было напрасно. Витя упрямо стоял на своем:

— Сказал, что не пойду, и не пойду!

Кончилось тем, что Коля крикнул:

— Ну и оставайся! — накинул на плечи ватник и, хлопнув дверью, выбежал во двор.

Витя минут десять молча сидел за столом. Пока они с Колей спорили, за окном уже совсем рассвело. Ночной сумрак понемногу растворился в солнечном морозном сиянии.

А дом между тем просыпался. За стеной смеялись девочки. В сенях плескалась вода. Кто-то, топоча ногами, пробежал по коридору.

«До завтрака еще добрых полчаса, а то и час, — подумал Витя. — Пойти, что ли, посмотреть — может, он и не ушел?..»

Он надел свое пальтишко и вышел на крыльцо.

Утро было тихое, безветренное. На перилах крыльца лежала полоска снега, нежного, пушистого и легкого.

Витя медленно спустился по заснеженным ступеням. Под ногами похрустывало. Дышалось как-то удивительно глубоко и спокойно.

Пройдя несколько шагов, Витя остановился, оглядываясь. Где же Колька? Он успел заметить, как в приоткрытую дверь высунулась голова Май и тут же исчезла.

И вдруг он услышал откуда-то из-за погреба голос товарища:

— Витя, Витька!.. Иди сюда!..

Голос был не сердитый, в нем слышались только нетерпение и озабоченность.

Довольный тем, что Коля здесь, во дворе, и никуда не ушел, Витя безропотно пересек двор.

Он нашел своего друга в укромном углу, между погребом и сараем, на гребне высокого сугроба.

Коля стоял, держась за остроконечные пики забора, и смотрел в соседний сад, туда, где совсем еще недавно среди старых лип и густых кустарников прятался страшный дом гестапо.

— Вот что, Виктор, — сказал он деловито, — необходимо осмотреть пожарище.

— Чего же там осматривать? — удивился Витя. — Все же сгорело.

— А может, не все.

— Ну ладно, пойдем, пожалуй.

— Кругом обойдем или прямо через забор?

— Прямо.

Они быстро перелезли через забор и, спрыгнув, увязли по колено в глубоком снегу. Вблизи пожарище казалось еще страшнее и непригляднее, чем издали. От дома сохранился только каменный фундамент. На нем беспорядочной грудой лежали обгорелые балки, куски штукатурки, лопнувшие от жара кирпичи. Мальчики обошли вокруг и остановились. Перед ними были заваленные кирпичом ступеньки, ведущие в подвал, и низкая, обитая железом дверь с толстым не задвинутым засовом.