Принцессы немецкие – судьбы русские - Инна Соболева

7 января 1787 года из Царского Села отправляется поезд императрицы, состоящий из 14 карет, 124 саней с кибитками и 40 запасных саней. Карету государыни везли 30 лошадей, сама карета напоминала вагон и состояла из 8 комнат. Не только императрица, но и иностранные посланники, и свита расположились с отменным комфортом. И все же… Впереди несколько тысяч верст пути. Дороги в России известно какие. Екатерине 58 лет, здоровье уже не то. Неужели только ради того, чтобы взглянуть своими глазами на то, что так подробно и красочно описывал ей Потемкин, решилась она на такое трудное путешествие, надолго покинула столицу? Имея хоть какое-то представление о характере великой государыни, стоит поискать скрытые от посторонних глаз мотивы, заставившие ее отправиться в поездку.

Итак, Россия обустраивает юг. Турция готовится к войне. Европейские страны, особенно Австрия, колеблются: на чью сторону встать. Наверняка Екатерина хочет показать иноземным гостям, как укрепилась, усилилась ее держава, и тем самым привлечь их на свою сторону. Известно: колеблющиеся обычно выбирают сильнейшего. Но этого мотива мало, чтобы пуститься в такую дальнюю дорогу, – иностранным гостям мог бы показать новые земли и сам светлейший князь Потемкин-Таврический.

Так что же еще? В секретном Рескрипте от октября 1786 года Екатерина все объясняет сама: «Предпринимаемое нами путешествие доставляет случай весьма благовидный к скрытию до времени прямых причин движения войск наших». Вот так! Турция готовится к войне. Мы – тоже. Но нам необходимо для этого продвинуть ближе к турецкой границе две армии. Сделать это скрытно невозможно. Значит, нужна «операция прикрытия». Екатерина придумала: такой операцией станет ее путешествие. А войска? Ничего удивительного: бесценную жизнь государыни нужно охранять. Так первая немецкая принцесса на русском престоле готовила последнюю в XVIII веке войну с Турцией, которая закончилась для России блистательно. Ясский мирный договор тому подтверждение. Крым, который Екатерина назовет драгоценнейшей жемчужиной в своей короне, стал русским. Казалось, навсегда…

Рискуя еще больше отвлечься от рассказа о подарке, полученном императрицей Марией Александровной от любимого супруга, не могу не напомнить, о чем обычно рассказывают, вспоминая это путешествие Екатерины. Конечно же, о потемкинских деревнях. Очередной миф, созданный историками. Да, кое-какие основания для этого есть: и путевые дворцы, и постоялые дворы, и новенькие крестьянские дома по пути следования государыни, и осчастливленный встречей народ с хлебом-солью – все это было. Но были еще и новые города, и вполне реальный черноморский флот, и прекрасный порт, который потом, уже во время царствования правнука Екатерины, назовут городом русской славы. Уж этого-то имени у Севастополя никто не отнимет.

А любителям рассказывать только о «потемкинских деревнях» напомню впечатления от поездки на русский юг людей, если и не абсолютно беспристрастных, то уж наверняка не склонных преувеличивать успехи России. Вот мнение австрийского императора, человека, обладавшего острым умом и серьезными военными знаниями: «Надобно сознаться, что это было такое зрелище, красивее которого трудно пожелать. Севастополь – красивейший порт, какой я когда-либо видел. Настроено уже много домов, магазинов, казарм, и если будут продолжать таким образом в следующие три года, то, конечно, этот город сделается очень цветущим. Все это очень не по шерсти французскому посланнику, и он смотрит страшно озадаченным…».

А упомянутый французский посланник, граф Людовик Филипп де Сегюр, правительство которого вовсе не было заинтересовано в укреплении России, писал: «Мы увидели в гавани в боевом порядке грозный флот, построенный, вооруженный и совершенно снаряженный в два года. Государыню приветствовали залпом из пушек, и грохот их, казалось, возвещал Понту Эвксинскому, что есть у него повелительница и что не более как через 30 часов корабли ея смогут стать перед Константинополем, а знамена ее армии развеваться на стенах его… Нам казалось непостижимым, каким образом в 2000 верстах от столицы, в недавно приобретенном крае, Потемкин нашел возможность построить такой город, создать флот, укрепленную гавань и поселить столько жителей: это был действительно подвиг необыкновенной деятельности».

Но главной, разумеется, была оценка самой Екатерины: «Весьма мало знают цену вещам те, кои с уничижением бесславили приобретение сего края: и Херсон, и Таврида со временем не только окупятся, но надеяться можно, что, если Петербург приносит осьмую часть дохода империи, то вышеупомянутые места превзойдут плодами болотные места… С сим приобретением исчезнет страх от татар, которых Бахмут, Украина и Елисаветград поныне еще помнят; с сими мыслями и я с немалым утешением… ложусь спать сегодня, видя своими глазами, что я не причинила вреда, но величайшую пользу своей империи». Этим приобретением Россия успешно пользовалась 200 лет, дважды за эти годы защитив его от захватчиков, щедро полив кровью своих солдат. Первый раз – в Крымскую войну, второй – в Великую Отечественную.

События, о которых я рассказываю, происходили через несколько лет после Крымской войны. Страна залечивала раны. Крым возрождался, благоустраивался. Он входил в состав Российской империи уже почти 100 лет, но царской резиденции в этом благодатном краю до сих пор не было. Первым из Романовых землю в Крыму (имение Ореанда) перед самой смертью купил дядюшка Александра Николаевича, император Александр I (об этом я писала в главе «Елисавету втайне пел»). По наследству Ореанда перешла Николаю I и Александре Федоровне, а после ее кончины – второму сыну императорской четы, Константину Николаевичу.

Александр Николаевич подарил жене Ливадию, имение на Южном берегу Крыма, чуть восточнее и выше Ореанды. Ливадией владел граф Лев Северинович Потоцкий, польский аристократ, состоявший на русской дипломатической службе. После смерти Потоцкого его дочери решили продать огромное имение, содержать которое было им не по силам. Покупателем оказался император. Лучше Южного берега Крыма для поддержания здоровья жены трудно было что-нибудь придумать.

Впервые царское семейство приехало в Ливадию в 1861 году. Это был потрясающий год. Казалось, Россия по мановению руки государя вступила в новую эру – Александр отменил крепостное право, покончил с рабством. Тогда никто и подумать не мог, как отблагодарят царя-Освободителя его подданные… И горя, которое ждет семью, никто не предвидел. Даже Мария Александровна, казалось, избавилась от своей постоянной тревоги и неуверенности. Она так гордилась своим мужем! А тут еще Ливадия! Может быть, самое благодатное место в Крыму. Правда, здесь нет скал Симеиза и Гурзуфа, горных уступов Алупки и Мисхора, таинственных бухточек Нового Света. Зато нигде нет такого покоя, как в Ливадии. Недаром греки дали ей это имя (в переводе с греческого оно означает «лужайка, луг»).

Мария Александровна была очарована. Она никогда не говорила просто «Ливадия». Всегда: «Моя милая Ливадия». Правда, постройки, оставшиеся от Потоцкого, не вполне подходили для царской резиденции. Проект полной реконструкции имения был заказан придворному архитектору Ипполиту Антоновичу Монигетти, как человеку «знающему вкус их императорских величеств». Мария Александровна тоже знала вкус зодчего, его блестящие познания в истории искусств и склонность к смелым, нетривиальным решениям, потому предоставила Монигетти полную свободу творчества. И не ошиблась. Правда, все проекты утверждала лично.

Бывавшие в те годы в Ливадии оставили восторженные отзывы о шедеврах, созданных архитектором и мастерами-садовниками. К сожалению, из построек Монигетти до наших дней сохранилось немного. Это дворцовая церковь Воздвижения Честного Креста, построенная в редком у нас стиле грузинских и византийских храмов, домик садовника, конюшня, несколько фонтанов и дивная турецкая беседка, ставшая одним из символов Ливадии. В ней Мария Александровна провела много часов, к сожалению, больше печальных, чем счастливых. Окончание всех строительных работ в новом имении совпало с трагедией в царской семье, так что императрица смогла проводить много времени в Ливадии только начиная с 1867 года.

Царская чета обычно приезжала в Крым с младшими детьми. Их приезд был бедствием для ливадийских садовников, которые искусно подбирали для парка редкие, прекрасные растения. Дело в том, что маленькие великие князья увлекались приручением горных коз, которые бесцеремонно поедали с клумб с трудом и любовью выращенные цветы. Императрице приходилось просить прощения за шалости своих мальчиков. Извинения всегда сопровождались дорогими подарками.

Газета «Московские ведомости» сохранила для нас подробное описание распорядка жизни царской семьи: «В Ливадии придворный этикет насколько возможно устранен. Утром Царь (так, с прописной буквы, в газете. – И. С.) по обыкновению встает рано, прогуливается по парку пешком, потом занимается делами; иногда садится на лошадь и спускается к морю, к купальне.