Институт Реставрации Природы (Сборник) - Сергей Другаль

Нури оторвался от блокнота, невидяще взглянул на Олле, на раскрытый портсигар. Потом взгляд его стал осмысленным.

— Отпущу, конечно. Они теперь будут тихие, будут кроткие, воистину аки агнцы божьи. Да и твой Гром, — он кивнул на пса, сидящего посередине комнаты, — они такого никогда не видели, если вообще видели в своей хулиганской и пьяной жизни хоть одну собаку.

Нури расклеил агнцев, и они, с опаской оглядываясь на пса, тихо вышли, положив на стол деньги.

— Любите книгу, источник знаний, мерзавцы! — сказал им вслед Нури.

— Ты уверен, что полностью стер из их сознания происшедшее?

— Э! Тряпки. Никакого сопротивления внушению. У любого из моих дошколят воли больше, чем у десятка подобных типчиков. Ты почему на вызов не отвечал?

Олле был весь в белом, этакий улыбчивый, беловолосый гигант, с невероятно выразительными глазами, сплошь из жил и мышц состоящий.

Нури вздохнул:

— Красив до невозможности!

— Положение обязывает. В охране у него все в белом, Джольф может это себе позволить. На меня что-то вроде моды, бандиты съезжаются с дальних концов страны поглядеть, очень им мои фокусы со стрельбой нравятся. Недавно меня осматривал сам господин министр всеобщего успокоения. Эстет, рафинированный ценитель прекрасного. Я, значит, в белом; Гром, значит, черный. Контраст, а? Министр и Джольф давние друзья, взгляды у них, видишь ли, одинаковые. А на вызов, бывает, я сразу отвечать не могу: все время в толпе, на виду.

— Учту, — сказал Нури. — Мы пока в исходной точке, знаем, что Вальд сделал кибера и продал его пророку, это мы уже обсуждали. А теперь знаем еще, что есть депутат Норман Бекет, однокашник Вальда, то есть теперь мой однокашник. И… Ты сегодня позвони из города по автомату Норману.

— Нет, звонить нельзя!

Нури задумался. Отрывочной информации, полученной от Вальда и Хогарта, явно не хватало.

Так ничего не придумав, он махнул рукой:

— Плохой из меня координатор… Как бы сообщить ему мой адрес и сказать, что Вальд хочет видеть его? Раскроюсь? Ну и черт с ним. Не все же время они записывают разговоры, никаких запасов пленки не хватит. Судя по справке, Норман как раз и связан с оппозицией.

— Ты чего это? — Олле разозлился. — На тебе все держится, ты единственный из нас так удачно законспирирован. И как вообще ты себе это представлял? Ну, нашу работу здесь?

— Никак себе не представлял. Я воспитатель, я кибернетик, я механик-фаунист. В резиденты не гожусь. — Нури вздохнул: — Ну а кто резидентом родился? Нет у нас таких.

Олле долго молчал, жалея задерганного заботами Нури.

— Ладно. С Норманом Бекетом я свяжусь.

— Каким образом? Сам сказал: звонить нельзя.

— Самым естественным. Прямо от тебя сейчас поеду к нему, адрес есть.

— Не поверишь, — Нури засмеялся с горечью, — такое мне просто в голову не пришло, все какие-то обходные пути ищу.

Нури проводил Олле до его двухместной машины с могучим дизелем, магнитоприемником и сверхмощным фильтром. В сумерках неподалеку маячили бездомные ночлежники в своих респираторах. Они устраивались на обочинах энергетического шоссе и совсем не замечали ни Нури с Олле, ни роскошной машины.

— «Миллионеры»… — Голос Олле был полон недоумения. — Ты знаешь, их так и зовут. Каждый мечтает иметь миллион.

— Люди, — сказал Нури.

Дом Вальда был расположен за городом, примерно в получасе езды, в ряду других отдельно стоящих коттеджей. Бродяги всегда старательно обходили дома, они если и попрошайничали, то редко и деликатно, вообще беспокойства не причиняли. Странные люди, они возникали в сумерках и исчезали утром, оставляя на обочинах уложенные лентами пустые пластиковые пакеты от завтраков и использованные респираторы с дешевыми угольными фильтрами. Автоподборщики утром же забирали этот мусор. Завтраки и респираторы сбрасывали каждое утро с вертолетов лихие молодцы в униформе. При этом с неба громоподобно звучало:

— Господин Харисидис угощает! Папаша Харисидис угощает! Ешьте и не теряйте надежды, пророк молится за вас!

Нури просыпался под эти вопли, и к моменту, когда он выезжал из дома, на автостраде уже было пусто, — видимо, бродяги превращались в обычных прохожих. Во всяком случае, Нури так и не научился различать их в толпе.

— Господин обеспечен? — Из мрака возник человек, на груди его светился кленовый лист.

— Слушаю вас.

— Умер бог реки. Пожертвуйте на похороны.

— Конечно, — сказал Нури, протягивая банкноту.

Человек надвинул маску, исчез. От реки, вспыхивающей болотными огнями, донеслось завывание:

Гладь реки горит,В мире смрад и дым.Бог реки убит.Горе нам, слепым!

…Нури вошел в кабинет. В кресле, которое только что покинул Олле, сидел, приятно осклабясь, порченный жизнью старик. Гладко выбритый, в модном полосатом костюме, с лицом, покрытым множеством морщин, с мешочками под глазами. Его маска с плоским баллончиком лежала на подлокотнике.

— Что-то вы поздно домой возвращаетесь, Вальд. И замок сломан. Поставьте новый.

Нури вздохнул. Воистину день визитов. Опять непрошеный гость. Он прокрутил в памяти историю Вальда. Вальд вроде упоминал какого-то старика.

— Что вы думаете об этом, Вальд?

— Э, о чем об этом? — Нури пригляделся.

Старик, похоже, безобидный, не грозит, не юродствует. Пришел и сидит смирно.

— Ну, об этом: я вижу землю, свободную от человека, вместилища греха и порока? Нет человека, нет порока, о чем речь? Вы, конечно, с вечерней проповеди? Что еще выкинул ваш кроткий кибер Ферро?

Так, вроде что-то проясняется. Не тот ли это старик, который помог Вальду сбыть самодельного кибера пророку?

— Ничего я об этом не думаю. И не впутывайте меня. Плевал я на пророка, на божьих баранов…

— Агнцев, Вальд.

— На божьих баранов и на вашего кибера.

— Вашего, Вальд.

— К черту! Что вам нужно от меня?

— Ничего, — грустно сказал старик. — Был сейчас в местном приходе, два агнца вернулись от вас перекошенные и ничего не говорят, только бормочут про какую-то собаку. Какая в Джанатии может быть собака? Не хочу вам неприятностей, зашел узнать, появился предлог навестить вас. А если по правде, Вальд, просто я тоскую. Знаете, ощущение, будто мне кто-то должен и не отдает деньги, а истребовать я их не могу. Противный вкус ругательства, которое не произнес. Вам это знакомо? Нет, конечно. Держу пари, вы ни разу не нарушили ни восьмой, ни десятой заповеди. Это при такой-то импозантной внешности. С точки зрения утилизации морали вы пустое место, как, впрочем, каждый порядочный человек, а сколько я их видел — и десятка не насчитаю. У меня непривычное состояние, Вальд. Похоже, я испытываю угрызения совести. Я, Тимотти Слэнг, — угрызения! Смешно, но это так. Когда я шантажировал блудных мужей, когда я поставлял нераскаявшихся алкоголиков сумасшедшим старухам из общества дев-воительниц, меня не мучила совесть. Когда я прижал к ногтю дантиста Зебрера, который вместо золота использовал на зубы некий желтый декоративный металл, и получил от него сотню паунтов в обмен на молчание, мне было легко и спокойно. Я кормился за счет собственной совести, а укажите мне того, кто ни разу не пошел на выгодную сделку с ней. Любая административная или политическая карьера — это толстая цепь сделок с совестью, стыдливо именуемых компромиссами. Поймите меня правильно: я шантажировал личность. Возможно, что с вашей точки зрения — это гнусно. Но меня это не тревожило, таково, видимо, свойство моей психологии. В конечном счете каждый нарушитель морали допускает возможность шантажа как формы расплаты за грех — улавливаете мысль? Локальный шантаж для меня внутренне приемлем. Но сейчас мне не по себе, я взволнован, меня возмущают масштабы аферы. И хотя это делается вполне квалифицированно, мне противно, во мне восстает совесть профессионала, знающего меру и пределы допустимого в деликатном деле морального вымогательства.