Цикл - Джереми Роберт Джонсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Он близко, Люси. Он хочет войти.
Громкий стук в дверь комнаты Бакета.
– Сделай что-нибудь.
«Ему нужен стимул. Больше ему ничего не надо».
В темноте навалилась тяжесть, давление, и она была всеми,
и никто больше не был собой, все превратились в трутней на службе у того, чем стал Оракул, комком органов чувств с неутихающей нуждой.
Они всё дрожали и дрожали, смотрели убийства слой за слоем на повторе, набрасывались друг на друга, когда того требовали желания.
И плоть некоторых размякла,
их кожа треснула,
что-то скользкое вылезало из раздутых конечностей,
так тела поднимались по стенам, спускали
плоды, вышедшие из маток, на дно пещеры,
и освобождали их,
неся потомство на стремительных волнах навстречу миру.
– Не хочу кормить его. Он уже и так силен.
Еще один оглушительный удар в дверь.
– Ты должна, Люси. Дай ему, что он хочет.
Ты должна поймать его сигнал или подавить его,
чтобы он сюда не доходил.
– Но я больше не могу быть той Люси.
Я никогда не хотела быть ею.
Они заставили меня.
– Прости, Лу.
Бакет шагнул ближе к ней, сладкий как весна,
запах его дешевого одеколона пробудил
ее чувства. Он обнял ее и прошептал на ухо:
– Ты должна положить всему конец.
Она накормила улей, позволила им почувствовать то, что чувствовала сама.
Больное удовольствие от насилия,
давить и не быть раздавленной.
Она показала им, что делала.
Кожа Бена рвется, собирается под ногтями, и свежие красные реки стекают по лицу.
Нос и зубы Эшли хрустят под камнем, ее тело
дрожит под телом Люси.
Лицо Брэдли крошится с каждым взмахом гаечного ключа, и ее переполняет счастье добычи, ставшей хищником.
Голова Тони раскрылась, опустела и задымилась по другую сторону от пистолета Люси.
Снова Бен, воскрешенный Оракулом только для того, чтобы ему выкололи один глаз, другой, расплющенная голова и горло под молотком в ее руках.
Люси не игнорировала чувство, пронзавшее ее и их, она и сама воспарила от восторга из-за того, что не умерла, ее тело никогда не было таким живым, как тогда, когда она стояла на куче мертвых хищников.
Она ощущала вибрации от их удовольствия, пока кормила тварей свежими чувственными воспоминаниями,
а потому нырнула еще глубже, отдала им еще больше – тепло от крови Эшли на коже; инерция от удара, проходящего сквозь человеческую голову; широко раскрытый единственный глаз, видящий приближение смерти; траектория пули, разрушающей симметрию некогда совершенного лица; глазная жидкость, сочащаяся из черепа Бена, пронзенного обугленной щепкой.
Они были в восторге: существа в пещере раскачивались, стонали
и вечно,
вечно,
вечно
хотели еще.
Стук в дверь стих; насытившееся нечто
обратило свой взор на Люси.
Симфония смерти, циклы страданий на повторе,
ускоряющийся темп.
Ее гнев – словно двигатель, неистощимо питающий массы.
Дающий им все, о чем они просят, лишь бы снова чувствовать себя хорошо.
И она отдала, открыла свой разум, показала им, как
Марисоль корчится на полу; как гектокотиль раскалывает ее череп и извивается в голове, как серое вещество разжижается и вытекает из носа.
– Работает, Люси. Смотри!
Экраны в комнате Бакета стали ярче,
в центре загорелись логотипы IMTECH.
Затем пошел текст:
ВОССТАНОВЛЕНИЕ СИСТЕМЫ.
ПОЖАЛУЙСТА, ПОДОЖДИТЕ.
Она сказала:
– Прости, Бакет, но
я отдаю им все.
И она показала, как Бакет врезался в лобовое стекло.
Как из машины вылетели тела с переломанными шеями, содранной кожей, искривленными позвоночниками.
Лица, усыпанные стеклом.
Она показала им лицо Бакета.
Вздутое.
Разодранное.
Отслаивающуюся плоть.
Его последний вздох.
– Все хорошо. У нас нет выбора.
Экраны в комнате Бакета на мгновение погасли, и Люси погрузилась в темноту,
а затем появился единственный символ, он замигал
красным
красным,
а затем
Зеленым.
Она открыла глаза, открыла третье поле зрения. Еще один слой за пределами комнаты и
пещеры.
Ощущение собственного тела.
– Что-то происходит, Люси.
Твой глаз.
Он больше не голубой.
Скажи, ты там?
Что-то с рыком возвращалось к жизни, словно в животе у нее свернулся волк, он пытался утянуть Люси обратно, и тогда она
Добавила к циклу еще один слой.
Показала им, как содрали лицо и шею Джейка,
обнажая сухожилия и вены, и как крик застрял в его горле.
Но рычание становилось все громче,
и Бакет исчезал,
комната начинала темнеть и растворяться,
и зеленый сигнал начал мигать.
Отвертка в шее Эммета.
Плоть Стива плавится, падает каплями огня на землю.
Но этого недостаточно, Оракул ненасытен.
Бесконечный голод, бесконечная пустота.
И даже аварии, горящих тел ее родителей,
пассажиров, вылетевших из автобуса
и раздавленных его же колесами,
было недостаточно. Но потом она подумала
об Оракуле, о том, какой силой он обладает,
разделившись и вторгнувшись во
Все.
Три.
Я.
Мысленно она перенеслась в пещеру и выпустила свой гнев, заполнила им всех, до кого смогла дотянуться, и представила, как ее руки касаются драгоценных яиц Оракула,
крепко сжимаются
в ожидании того идеального момента, когда оболочка порвется и иссиня-черная родовая жидкость потечет по рукам.
Она верила, что твари будут визжать, когда их раздавят, и эта мысль доставила ей такую радость, что импульс волной вторгся в разумы тех, в кого она вошла, и несколько дергающихся трутней поняли, что они нашли
еще один способ унять боль.
Его руки были холодными. Потными. Дрожали сильнее, чем ее собственные.
Но он не отпустил ее.
– Ты еще…
Здесь.
Нечто за дверью уменьшилось. Рычание стихло.
Сигнал снова загорелся ровным зеленым светом. Комната и Бакет исчезли. Она шла сквозь тишину, сквозь тьму к светящемуся экрану.
Она протянула руку и коснулась символа.
Экран покрылся рябью, будто палец потревожил гладь воды.
Сигнал пульсировал в такт биению ее сердца,
давая понять, что они связаны,
а затем она почувствовала, как что-то холодное, простое и бездумное пульсирует внутри тела,
и все, что ему нужно, – это информация.
Она отдала все, что знала,
бешеный поток смерти и разрушения,
формы заражения и роста,
все формы, которые принял имплантат,
видение про яйца, находящиеся в пещерах, украденное из
другого места, где Оракул восстановил свою власть.
И каждый раб, осмелившийся раздавить его потомство, был им спасен.
Каждый производил гектокотиля, который стремился искупить грехи того,
кто предал Оракула.
А остальных он ослепил яростью, отправил
в свет, в
пустыню, где сидели Люси и Брюэр,
лицом друг к другу.
Не зная,
Есть ли хоть какая-то надежда,
на сигнал,
