Как убить свою семью - Белла Маки

Я обдумываю. Нет времени, чтобы позволить ей медленно превратиться в уголек. Но ей нельзя сильно обгорать — будет видно, что она не смогла выбраться.

Прибавь немного, пусть упадет в обморок. Это пойдет корове на пользу.

Попиваю вино и наслаждаюсь легким ветерком, зная, что Джанин сейчас этого не хватает. Отвлекаю Пита от слишком пристального наблюдения за камерами рассказом о потенциальной поездке в Айову, и он сразу же заглатывает наживку, расписывая, как здорово было бы потусоваться в реальной жизни. Мы обсуждаем, что бы мы делали вместе, он становится все более кокетливым, а я предлагаю полезные занятия, которые одобрил бы его церковный лидер.

Все это время присматриваю за Джанин, застрявшей в парилке. Я не вижу никакого движения и понимаю — если хочу поговорить с ней, придется сделать это сейчас. Я прошу Пита подключить меня, хоть и осознаю риски.

Наступает короткая пауза, а затем Пит сигнализирует — можно начинать. Я делаю глоток вина и оглядываюсь убедиться, что никого в пределах слышимости нет. Подношу телефон к губам и говорю тихо, но четко.

— Ты, наверное, сейчас не в настроении для серьезного разговора по душам.

Она вскидывает голову и вытирает запотевшее матовое стекло одной рукой.

— Я просто хотела, чтобы ты знала, почему это происходит именно с тобой. Это не несчастный случай. Ты, наверное, уже поняла это. Я не криминальный авторитет, мне не нужны твои драгоценности. Ты ничего не можешь мне предложить, чтобы это остановить.

Она начинает что-то кричать, отчаянно колотя в стеклянную дверь.

— Помолчи. У тебя нет сил на истерики. Твой муженек оставил мою мать с ребенком. Он бросил ее. Отверг меня. И с тех пор ваша семейка живет в удовольствии и комфорте. Разве это справедливо? Мне так не казалось, когда я наблюдала, как моя мама бралась за любую дерьмовую работу и становилась все слабее. Справедливо ли, что у вашей дочери было все, о чем она когда-либо мечтала, а меня воспитывали люди, которые делали это только для чувства собственной важности?

Теперь она выглядит обезумевшей, одной рукой хватаясь за шею.

— Дышать становится все труднее, да? Ну, это больше не проблема, так что постарайся сохранять спокойствие. Будет хуже, если ты запаникуешь. Честно говоря, я думала ничего не объяснять, но мне хотелось, чтобы ты знала предысторию, — чисто из вежливости. Мой отец. Твой муж. Вот почему ты там. Хорошо знать, кого винить, так?

Пит начинает мне писать.

Мегасмешно, но она там целую вечность. Ей щас очень плохо, малышка, может, выпустим ее? Мне все равно, если она сдохнет, — тебе решать.

Еще минутка. С ней все в порядке. Добавь жару и дай чуть больше времени.

Я смотрю на Джанин, которая что-то рисует пальцем на стекле. Напрягаю зрение, пытаясь разглядеть. Она издает какой-то звук, но приглушенный.

— Ты хотела что-то сказать? — говорю, а она снова шепчет; чувствую, как нарастает раздражение. — Пожалуйста, громче, у тебя мало времени, так что, если ты хочешь что-то сказать, попробуй прибавить громкости.

Но она уже не слушает, снова сосредоточенно водя пальцем по стеклу. Джанин едва может сдвинуться больше чем на миллиметр. Мы молча наблюдаем, пока первая загогулина не становится четкой. Буква «Г», кривая и маленькая, но читаемая. Чувствую легкий приступ тошноты. Пит поглощен происходящим.

Что она делает, посылает сообщение SOS?

Следующая буква начинает обретать форму: длинная линия, а затем появляется кружок. Она рисует букву «Р». Волны разбиваются о пляж, и мой взгляд затуманивается. Джанин собирается написать «Грейс». Она знает. Все знает. И, наверное, всегда знала — обо мне, о моей матери. Была счастлива, что позволила нам жить в нищете, в то время как у ее дочери было все. И теперь она собирается разоблачить меня. Когда Саймон найдет послание, он поймет. Может быть, не сразу, но сложит два и два, вспомнит о других смертях и выстроит цепочку событий. Он и Бриони будут в безопасности, а я проведу в тюрьме остаток своих дней.

ВРУБАЙ НА ПОЛНУЮ. До конца. Эта сука заслужила.

Боже, ты действительно ненавидишь ее, да? Эта история была безумной, по сравнению с ней моя мачеха чертов ангел. Подогреваю.

Джанин пытается закончить букву «Р». Ее идеально уложенные волосы прилипли к лицу, покрытому пятнами, которые местами становятся странными фиолетово-синими. Сижу на солнце, одной рукой сжимая телефон, а другой так крепко держась за шею, что чувствую, как мои глаза вылезают из орбит. Пока я смотрю, как ее палец скользит по стеклу, ее голова исчезает из виду, и раздается громкий грохот. Тишина. Выпиваю стакан воды. Никакого движения.

Мой телефон пищит.

Это была ДРАМА. Думаю, она сейчас в обмороке. Хочешь, открою двери?

Я подаю знак официанту, чтобы он принес мне еще один бокал вина.

Давай.

Этот глухой удар был не просто падением ее тела. Слишком громко. Она стукнулась головой. Смотрю на часы: Лейси должна вернуться только через два часа. За это время Джанин точно умрет, если в ней еще осталась жизнь. Дверь в сауну открывается, и оттуда вырывается пар, на минуту закрывая вид. Когда официант приносит мне бокал, я вижу, как изображение ванной комнаты становится четким. Ноги Джанин лежат у двери, маленькое тело видно не полностью. Кривая буква «Г» уже исчезала, испарившись без следа.

Генри проспал все это время. Действительно, люди не заслуживают собак.

* * *

Что ж, она умерла. Жара, шок и ожоги подействовали бы на нее, даже если б у нее не было легкой сердечной недостаточности. Ни одна болезнь сердца не выдержит нахождения в печке. Боже, благослови Лейси, которая не задала мне ни единого вопроса на следующий день. Подозревала ли она что-нибудь? Трудно сказать. Я изобразила шок и сочувствие, услышав эту новость. Но Лейси, казалось, совершенно не беспокоила представшая ее взору чудовищная картина. Во всяком случае,