Без права на подвиг - Андрей Респов

Гауптман аккуратно затушил окурок в пепельнице, подхватил со стола папку и вышел за дверь.

И что это было? Ещё одна проверочка? Вариант собеседования а-ля-абвер при подборе сотрудника в помощь инженеру Иоганну Вильчеку?

Охренеть, не встать! Но я ведь сам захотел пролезть в это кубло. И теперь ничего больше не остаётся, кроме как точно выполнять приказы немецкого командования в лице гауптмана Отто Кригера. И быть преданным делу Рейха и великой Германии. Интересно, долго я ещё буду висеть?

На этот раз в допросную вошёл не лысый Гельмут, а двое военнопленных в давно потерявших свой первоначально белый цвет халатах. С собой они принесли обычные армейские носилки, которые положили рядом с привинченной табуреткой прямо на бетонный пол.

Один из вошедших молча стал развязывать узел на верёвке, что держала меня в подвешенном состоянии. Другой также без лишних слов обхватил меня сзади за бёдра. Верёвка ослабла, я уронил руки вдоль тела, морщась от немилосердно заколовших тысячами иголок мышц.

Тот, что держал меня за бёдра, аккуратно выпрямился, придерживая меня за поясницу и правое плечо:

— Сам-то идти сможешь, дядя? — поинтересовался тот, что отвязывал верёвку.

— Попробую.

— Ну давай, спробуй, болезный, — послышался у меня из-за спины голос, но руки с поясницы и плеча не исчезли.

Я попытался сделать шажок — вдоль позвоночника немедленно словно плеснуло кипятком, я пошатнулся, удержавшись только за счёт помощи санитара, что стоял за спиной.

— Не, не ходок ты, нонче, дядя. Давай садись на носилки, отнесём уж в шоковую, как начальством велено.

Санитары помогли мне присесть, а затем и лечь на носилки. Интересно, что будет, если я не восстановлюсь за двое суток? Вопрос так и повис у меня в голове, а потом из неё и вовсе выветрились все мысли. Я потерял сознание. Впервые в этом мире.

Глава 15

Там, где существуют классы угнетателей и угнетённых, всегда есть подполье. Именно всегда, потому что, когда оно отсутствует, умные правители создают его искусственно. Однако, поскольку оно имеется, мы следим за ним, подчиняем и используем.

Роберт Хайнлайн «Свободное владение Фарнхэма».

— Василий Иванович, дорогой, постарайтесь в следующий раз сдерживаться при начальнике лагерной полиции. Лёнька Гестап не тот человек, чтобы пытаться взывать к его совести или милосердию. Правду сказать, преизрядная сволочь, я вам скажу. Затаит зло, не видать нам лишнего ведра свёклы для больных. Лучше займитесь заполнением историй болезни вновь прибывших. Последние недели всё больше поступают ургентные с тифом, туберкулёзом и опять с дизентерией. Отовсюду: из Бельгии, Чехии, Австрии. Такое впечатление, что немецкое начальство окончательно решило превратить Цайтхайн в большой эпидемический отстойник. Сколько народу за этот год закопали, упокой господи души невинные. Эшелоны приходят на станцию лишь для фильтра, переформирования и распределения, прибывших в арбайткоманды. И как же их много, дражайший Василий Иванович!

— Николай Семёнович, что же вы сами себе противоречите? Призываете держать язык за зубами, а сами… И у стен есть уши.

— Вы полагаете? Не думаю. Здесь палата для тяжёлых. Отсюда обычно одна дорога. На вагонетку — и в карьер. Они все находятся либо в коме, либо сознание серьёзно спутанно. Да что нового они могут услышать? Вы когда-нибудь видели здесь кого-то из полицейских, писарей, банщиков или кладовщиков? То-то же! Дорогой мой Василий Иванович, вы уже полгода в лагере и уж я не знаю, как, возможно, только божьим провидением ещё задержались в нашем лазарете. Чтобы мы без вас делали! Оберштабартцу и дела нет до больных пленных. Ему важнее отчётность и регулярная отправка «выздоравливающий» на работы. А вы лечите вопреки обстоятельствам: добрым словом и тем, что есть у нас в распоряжении. Я не знаю, кто бы из знакомых мне врачей смог бы столько сделать при таком скудном аптекарском пайке. Поберегитесь, прошу! После того как Гуревича и Цандера расстреляли по доносу этого гадёныша Лёньки Гестапа вы одна наша надежда. А ведь они своё еврейство успешно скрывали почти четыре месяца. Среди больных в других палатах вполне могут оказаться и простые наушники, и штатные осведомители. Лучше бы обсуждать щекотливые вопросы в ординаторской.

— Ах, Николай Семёнович, Николай Семёнович, да это на вас, старшем фельдшере, держится этот лазарет, да ещё на товарищах из союза…

— Так, всё, Василий Иванович, пойдёмте уже! Карты сами себя не напишут…

Удаляющиеся шаркающие шаги окончательно убедили меня, что я полностью пришёл в себя и услышанный разговор не приснился. Видимо, я стал свидетелем беседы одного из бывших советских врачей, что входили в штат лагерного лазарета и старшего фельдшера, по сути выполнявшего функции коменданта госпиталя. Характер речевых оборотов и косвенные возрастные признаки голоса врача говорили в пользу того, что этот Василий Иванович, возможно, из «бывших». Все эти «позвольте» и «полагаете». Да и фельдшер не раз Бога упоминал. Что-то мне этот диалог память разбередил. Нет, не могу так сразу вспомнить.

Займусь-ка я лучше снова ревизией организма. Дело привычное и ещё с эшелона опробованное для ускорения восстановления нарушенных функций. Сознание привычно нырнуло в золотистую круговерть безвременья. И почти без какой-либо паузы, я снова увидел объёмное изображение своего тела со всеми действующими потоками и функционалами органов. На этот раз не было ощущения чужого присутствия, чего я так опасался. Все действия получались легко и привычно, приходилось даже немного сдерживать скорость перемещения моего разума по структурным слоям внедрения в тело.

Изменённые или нарушенные участки не приходилось долго искать. Достаточно было сосредоточить внимание на какой-либо из телесных зон аватара, как немедленно появлялось интуитивное понимание точного места и степени вмешательства. Это так захватило меня, что по началу я кинулся восстанавливать повреждения бессистемно, рывками и лишь спустя некоторое время, стал детально и последовательнго ревизовать организм от макушки до пяток. Во время этой потрясающей работы с каждым актом восстановления всё чаще приходила уверенность, что таким образом я вполне смогу лечить и более серьёзные повреждения.

Вот только всё ещё открытым оставался вопрос о системных затратах энергии и биомассы на все эти манипуляции. Как известно, из ничего нельзя сотворить ничего, а для воссоздания целого из разрушенного нужны исходные материалы и энергия.

Простота и лаконичность этой мысли почему-то привела меня в эйфорическое состояние. При этом я заметил, как к особенно повреждённым участкам тела от изумрудной печати Матрикула тянутся зелёные энергетические жгуты, прорастая восстановленные ткани.

Вот вам и часть ответа. Матрикул — не только радар и поисковик, он ещё и