Debating Worlds. Contested Narratives of Global Modernity and World Order - Daniel Deudney
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Планетарный век, цивилизационная катастрофа и конец истории
За последние три четверти века столкновения между альтернативными по-литическими современностями все больше оттеснялись на второй план перспективой уничтожения цивилизации в результате ядерной войны и разрушения биосферы. К середине двадцатого века мощь разрушительных технологий, созданных человеческой изобретательностью, особенно ядерного оружия, и масштабы ущерба, нанесенного планете, пригодной для обитания, растущим человеческим населением, оснащенным энергетическими, производственными и транспортными технологиями индустриальной эпохи, стали настолько велики, что начали вызывать сомнения. Это ставит под вопрос выживание современной цивилизации и даже человеческого вида. Эти зловещие новые события вызвали еще один крупный и особенно судьбоносный фронт фундаментальных споров о траектории и последствиях НТМ.
Середина двадцатого века, особенно бурное десятилетие с середины 1940-х до середины 1950-х годов, должна быть признана важнейшим этапом в истории человечества и Земли, началом планетарной эры. Огромные и иногда внезапные скачки в технологических возможностях человека и вызванные ими изменения в отношениях человеческой деятельности и Земли сигнализируют о начале новой исторической эпохи. Таким образом, макроисторики обычно выделяют основные эпохи в мировой истории, такие как каменный век, сельскохозяйственная революция и промышленная революция, по мере появления новых технологий и преобразования всех аспектов человеческой деятельности. По этим критериям середина двадцатого века может претендовать на статус милевого камня в самом крупном масштабе человеческой истории из-за появления вполне реальных возможностей ядерного апокалипсиса и катастрофического экологического коллапса, которые радикально изменили перспективы выживания человеческого вида. Помимо первых ядерных и термоядерных взрывов (1945 и 1952) и начала "великого ускорения" экономической экспансии на ископаемом топливе (~1950), эти годы также стали свидетелями начала "космической эры" с первой деятельностью человека за пределами атмосферы планеты в "космическом пространстве" (1942 и 1957), первого картирования кодов ДНК, управляющих всем живым (1953), и первого перепрограммируемого электронного цифрового компьютера (1953). И многие геологи определяют эти годы как начало "антропоцена" - отдельного периода в геологической истории планеты Земля. К счастью для человеческого потенциала, темпы, с которыми эти технологические разработки созревали и применялись, сильно различаются, причем два из них - ядерное оружие и деградация биосферы - лидируют.
Середина двадцатого века также должна быть признана эпохальным моментом в истории человечества, поскольку впервые за четверть миллиона лет своего существования человечество вооружилось артефактами, способными привести к полному исчезновению людей.10 Человеческие общества всегда представляли себе различные "последние времена", вызванные божественными или природными процессами, но только в последние десятилетия антропогенное уничтожение человеческого вида стало практической возможностью и, следовательно, предметом озабоченности для политики. Катастрофы на всех уровнях человеческой организации, от семьи до великих империй, были постоянной чертой человеческой жизни с самого ее начала. Великие империи пали, а нации, государства и целые народы исчезли, уничтоженные войнами, чумой или экологическим бедствием. Но новизна планетарной эпохи истории человечества на Земле заключается в том, что подобные мега-катастрофы теперь угрожают всей цивилизации и всему человечеству. В последние десятилетия этот мрачный и полный "конец истории" все больше соперничает и затмевает прогрессивные представления эпохи Просвещения о всеобщем мире, свободе и процветании, космополитическом "городе людей". Это развитие отражается в растущем превосходстве антиутопических образов в популярной культуре. Споры между соперничающими альтернативными современностями велись о том, как достичь утопии или некоего практически осуществимого лучшего из всех возможных миров. Но новый выбор и споры планетарной эпохи касаются предотвращения крайних антиутопий, скрытых в самих инструментах, обещающих возвысить человека.
Эти зловещие возможности и их мрачное будущее вызвали широкомасштабные и значительные споры по во многом новой оси де-батов, в центре которых находятся альтернативные образы, видения и программы, касающиеся человеко-технологий и отношений человека и Земли. Хотя споры о технологиях и системе жизнеобеспечения планеты судьбоносно связаны с каждым аспектом всех измерений человеческой деятельности, они новы в своем фокусе на проблематичных особенностях отношений между деятельностью человека и природой, а не на конкурирующих социальных моделях и системах, действующих в рамках общей приверженности НТМ. Они также новы в том значении, которое они придают "глобальной" и все больше "планетарной" как первичным спа-тиальным реальностям. Во многих отношениях вопросы планетарной техно- и экополитики, которые сейчас так практически важны в человеческих делах и так активно оспариваются, носят цивилизационный характер, касаясь траектории, пределов и альтернатив цивилизации СТМ и ее стремления возвысить человеческое сословие путем прогрессивного освоения и переделки природы.
Начиная с движения "Запретить бомбу" 1950-х годов и заканчивая современным "Восстанием против вымирания", нарративные споры о ядерной и экологической судьбе человечества и Земли определяют важную и новую часть мировой политики. Эти дебаты о взаимоотношениях человека и материи были вплетены в международные политические конфликты великих держав, активно обсуждались в СМИ и в рамках многих интеллектуальных дисциплин и озвучивались ведущими учеными, технологами, общественными интеллектуалами и журналистами. Они находят свое воплощение в народных политических движениях, охватывающих территорию от соседнего района до глобального масштаба. И эти дебаты остаются до конца не разрешенными, что говорит о том, что новая планетарная политика только начинается. Призрак ядерной и экологической мегакатастроф открыл большой раскол внутри НТМ, между теми, кто хочет ускорить и удвоить программу возвышения человечества и завоевания Земли, и теми, кто хочет сдержать и перенаправить джаггернаут человеческого технологического развёртывания. Эти критики стремятся создать то, что, за неимением лучшего названия, можно назвать "цивилизацией Гринпис" или научно-технологическим мо-дернизмом Земли (STEM). Они стремятся к общему человеческому устройству, настолько не похожему на предыдущие итерации современности, насколько СТМ не похож на своих традиционных цивилизационных предшественников Это нарративное противостояние между СТМ и его зарождающимся преемником СТЭМ все больше формирует споры о выборе во все более крупных областях человеческой деятельности и придает дискурсивному ландшафту последнего почти столетия его отличительный характер.
Технология вышла из-под контроля
Практическая причина успеха STM заключалась в ее инновационной и мощной технологии. А технология - это причина, по которой СТМ столкнулась с цивилизационным кризисом и новым соперником. В двух словах, технологии, расширяющие возможности человечества, имеют непредвиденные последствия и потенциал для больших катастроф. По мере роста осознания этих проблем оптимистичная модернистская история безграничного прогресса благодаря научно-техническому прогрессу стала соперничать, а иногда и затмеваться гораздо более пессимистичным, даже апокалиптическим видением траектории современного проекта, основанным на сомнениях в способности человека контролировать технологии. Предчувствия того, что технологические чудеса приведут к катастрофам, очень древние, восходящие, по крайней мере, к древним сельскохозяйственным обществам. С началом промышленной революции мрачные предчувствия привели к катастрофам. После промышленной революции мрачные предчувствия стали все
