Ужасы: Последний пир Арлекина - Рэмси Кэмпбелл

— Наподобие убийства в Алтамонте.

— Или на съемках мятежа во время Национальной демократической конвенции в Чикаго в «Холодном взоре»[40] Уэкслера. Там по-настоящему разбивали головы. Ты понимаешь, это кровь, а не кукурузный сироп с пищевым красителем! Когда полицейская дубинка отскакивает от чьей-то головы, ты чувствуешь, как во все стороны летят куски кожи и кости.

Хэскелл заговорил громким голосом, но казалось, в его душе по-прежнему таится неуверенность. Он не хотел, чтобы Джонатан отмахнулся от него прежде, чем он завершит свой крестный путь. Его профессия в том и заключалась — делать такие истории удобоваримыми, правдивы они или нет, и вести творческую жизнь с помощью пишущей машинки. Будет абсурдно и постыдно испортить все правдой…

— Давай ближе к делу, ладно? Снафф. Это фильмы, в которых сняты реальные пытки и убийства. Люди в них умирают по-настоящему. Во всяком случае, так говорят. Скажи мне, Джон, прямо сейчас, без подготовки, какой на этой неделе самый кассовый фильм в Голливуде и Вествуде?[41]

— Я уже три недели не ходил в кино, но знаю, что это фильм «Вьетнам», потому что о нем не переставая говорят в новостях.

— Ага. А почему?

— Ну, потому что… — Джонатан смолк, не донеся до рта бокал, и встретился взглядом с Хэскеллом. — Из-за актера, который погиб на съемках. Говорят, там видно, как его разносит на кусочки. Об этом много пишут. Освещают со всех сторон.

— А еще говорят, что на линзе камеры видна кровь того парня. Но единственное, в чем можно быть твердо уверенным, так это в том, что именно из-за этой сцены фильм приносит кучу денег. Хоть попой ешь, как говорил в детстве мой младший брат! — Хэскелл допил свой ликер.

— Так актер… он действительно?..

— Его звали Пеппердайн, — перебил Джонатана Хэскелл.

— Он правда погиб?

— Вот и ты, Джон, поддался общему порыву. В твоих глазах я вижу сейчас то, что делает «Вьетнам» хитом. Любопытство, близкое соседство смерти — этому невозможно сопротивляться. Да, Пеппердайн погиб. То, что ты видишь в фильмах, произошло на самом деле. И это не случайность.

— Ты хочешь сказать, что смерть актера была подстроена, чтобы кинофильм привлек зрителей и принес больше бабок? — Джонатан говорил взволнованно, недоверчиво. — Но ради бога…

— Она не просто была подстроена, — ответил Хэскелл, протягивая бокал за новой порцией спиртного. — Это пример того, чем я зарабатывал на жизнь последние пять лет.

Бутылка «Гран Марнье» стояла на столе между ними, словно неприлично большой графин с уксусом для салата. Нежный привкус апельсина вдруг показался Джонатану грубым и неприятным. Он снова обрел дар речи.

— Ты, наверное, шутишь, — обратился он к занавескам, которые вдруг осветила молния. Это придавало сцене драматизм.

— Теперь ты говоришь, как актер из плохого фильма. — Впервые за вечер на губах Хэскелла мелькнуло подобие улыбки.

— Давай вернемся назад, Хэскелл. Ты хочешь сказать, что все эти якобы случайные, но зрелищные смерти, связанные с киноиндустрией, были подстроены ради получения выгоды? — Джонатан пытался мысленно отвергнуть эту идею и вспомнил хороший пример. — Что, например, авария на «Три-Майл-Айленд»[42] была организована, чтобы обеспечить «Китайскому синдрому» хорошие сборы?

— Погоди секунду, Джон. Я не просил тебя верить мне и всему сказанному. Я пришел сюда только по одной причине.

— Валяй! — Ха-ха, еще один киношный штамп!

Хэскелл сейчас отнюдь не выглядел безумцем. Да, он был измучен, встревожен, казалось, вот-вот упадет духом, но не лишился рассудка.

— То, о чем ты говоришь, произошло за много лет до моего вступления в Конклав, — произнес он, сплетя пальцы и разглядывая пол. — В юности мы с тобой были идеалистами. История с Конклавом мучает мою совесть. Я хочу выбросить это из головы, все забыть. Возможно, осталось не так много времени, и я, словно неубедительный герой дешевого фильма — герой с простыми, легко облекаемыми в слова мотивами, — хочу исповедаться, спастись дешевыми и неубедительными откровениями. Мне повезло, я случайно наткнулся на твое имя. Об этом расскажу позже. Я вспомнил, что ты преуспел на своем поприще, — помнишь, нянчиться с детьми кинозвезд? — и решил глухой ночью появиться на пороге твоего дома.

— Ты — мой друг, и это не проблема. К тому же я — профессиональный слушатель. Ты сделал правильный выбор. Давай рассказывай!

— Слава богу! Я надеялся, что ты поможешь мне отбросить в сторону всякое дерьмо и добраться до сути. — Хэскелл поднялся, наполнил бокал и залпом выпил его содержимое. — У тебя сигарет не найдется?

Джонатан дал Хэскеллу прикурить, но компанию ему не составил. Хэскелл будто впитывал силу и энергию, выдыхая пепел души и распад. Бросив очередной опасливый взгляд на шторы, он заговорил:

— Они сделали мне предложение сразу после смерти Морин. Я был полон идей для фильмов, рассказов, статей, проектов… Но они никого не интересовали. У Морин случился удар. Думаю, ее довела до могилы карьера: нескончаемые пробы, прослушивания, съемки для рекламы… Она умерла, и меня стали переполнять отвращение и горечь. Именно то, что нужно заговорщикам. Люди из Конклава учуяли мотивы для мести и использовали меня. Я хотел заставить киноиндустрию заплатить за смерть Морин. Через девять месяцев у меня появились подозрения, что Конклав срежиссировал и ее уход. Видимо, в тот момент появилась вакансия сценариста, которую надо было закрыть. Хотя тогда уже ничего не имело смысла. Вот как изменился образ моих мыслей!

— Сценариста?

— Так они нас называли. Нас было семеро. Оказалось, они читали все мои отвергнутые сценарии, каждую страницу каждого рассказа, который я когда-либо направлял в редакции. А мне сказали, что нуждаются в человеке с моей логикой и мышлением. Кончилось все тем, что я стал помогать им программировать события для получения максимальной прибыли. Проще говоря, прибыль была нашей единственной целью. Сценаристы против писателей. Но ты нигде не найдешь описание этой профессии или форму для Налогового управления.

— Как и упоминания о Конклаве, верно?

Хэскелл закашлялся и, словно страстный курильщик, потянулся за сигаретой, чтобы справиться с приступом.

— В любом случае наши доходы не подлежали налогообложению. Деньги, которые мы получали, не существовали. Помнишь шумиху несколько лет назад по поводу прибыли от фильма о космических пришельцах — того, в который вложили десять миллионов долларов и который собрал в пятнадцать раз больше, но не принес дохода?

— Помню. Судебные иски сыпались как из рога изобилия. Главное правило «Вэрайети» гласило: фильм должен собрать в два с половиной раза больше стоимости производства, иначе он убыточен. Недавно цифра была увеличена, хотя это не важно. В случае с тем фильмом куда-то пропала целая куча денег.

— Это работа Конклава, — сказал Хэскелл. — А тебя никогда не удивляло, почему Голливуд продолжает биться головой о толстую кирпичную стену, снимая киномюзиклы? Они никогда не приносили денег; «Бриолин»[43] был счастливой случайностью. И несмотря на это, каждый год появляются две-три «бомбы» вроде «Песни Норвегии»,[44] «Потерянного горизонта»[45] или «Энни».[46] А почему? По той же самой причине, по которой фильм о монстрах не приносил денег, пока это не стало слишком трудно скрывать.

— Напоминает мелкое воровство из кассы…

— Подконтрольные Конклаву юридические конторы исписывают километры бумаги протокольными фразами. — Хэскелл пожал плечами. — А сценаристам надо хорошо платить!

Джонатан с мрачным видом наклонил голову. Да, представитель любой элитной профессии, насчитывающей всего несколько специалистов, просто обязан грести деньги лопатой!

— Среди сценаристов существовала некая мода — получать гонорары в виде золотых слитков, которые прямиком направлялись в швейцарские банки. Никто из нас не согласился бы дотронуться до американских долларов даже палкой. И это устраивало Конклав, так как обеспечивало им полную секретность и давало возможность нас контролировать.

— Тебе хватило этих денег, чтобы компенсировать отсутствие голливудской славы? — Джонатан помолчал буквально мгновение, затем произнес: — Наверное, глупый вопрос?

— Они контролируют нас не только с помощью денег, — продолжал Хэскелл. — Вот почему я сижу здесь и изливаю душу тебе, а не правоохранительным органам нашего справедливого государства. Конклав любит губернаторов-фашистов, и ты, думаю, заметил, что глава нашей исполнительной власти — очередное творение СМИ. — Он испустил грубый, хриплый смешок. — О городских полицейских, которых покупают за тридцать тысяч в год, даже упоминать не стоит.

— Деньги и власть, — размышлял вслух Джонатан. — Однако мне трудно представить, что даже такие мотивы способны побудить человека совершить…