Волшебный корабль - Робин Хобб

Кабли и его команду никто и никогда больше не видел.

…Когда Совершенный вновь обнаружили в море, он являл собой не корабль, а его останки: разорванные паруса, перепутанный такелаж… Весть о нем достигла Удачного, на месяцы обогнав сам корабль. Он болтался в море, почти до палубы уйдя в воду, и человеческий голос не отзывался на оклики с приближавшихся кораблей. Лишь носовое изваяние — черный взгляд, каменное лицо — молча глядело на тех, кто подходил достаточно близко, чтобы воочию убедиться — на палубе не было ни души. И снова Совершенный явился в гавань Удачного, чтобы остановиться у того самого причала, где ему довелось провести предыдущие несколько лет. И его первыми и единственными словами были: «Скажите моей матери, что я вернулся домой».

Так, по крайней мере, гласила легенда. Какая доля в ней была правды — Альтия не имела никакого понятия.

Когда Седж, младший брат, наконец набрался смелости завести на корабль швартовы и подняться на палубу, он не обнаружил никаких следов ни старшего брата, ни кого-либо из его моряков — ни живых, ни мертвых. Последняя запись в судовом журнале ничего тревожного не содержала: «Погода стоит прекрасная, груз обещает быть выгодным…» И ни единого намека на то, что заставило команду покинуть судно. В трюмах еще сохранялся подмоченный груз — шелк и бренди. Заимодавцы забрали все то, что еще можно было худо-бедно продать, а корабль-несчастье оставили Седжу. И когда тот не отказался от Совершенного, да еще и заложил земли и дом ради его починки, — в Удачном на него стали смотреть как на сумасшедшего.

Седж на «Совершенном» проделал семнадцать очень удачных плаваний. Когда его спрашивали, каким образом ему это удается, — он отвечал, что попросту не обращает никакого внимания на носовую фигуру и водит корабль так, как если бы это было простое деревянное судно. В эти годы носовое изваяния в самом деле производило впечатление безгласного, — но тот, кому случалось на него посмотреть, наталкивался на взгляд, полный тлеющей злобы. Могучие руки были вечно скрещены на мускулистой груди, а челюсти оставались так плотно сжаты, как если бы Совершенный по-прежнему состоял из одного куска оживленного дерева. Он, наверное, знал тайну исчезновения Кабли и всех его людей, — но так ее никому и не открыл. Отец Альтии как-то рассказал ей, что в те времена присутствие «Совершенного» в гавани уже воспринималось почти как должное. Люди даже поговаривали, будто Седжу наконец-то удалось прервать цепочку злосчастий, сопровождавших жизненный путь корабля. Сам Седж хвастался, будто полностью подчинил живой корабль своей воле. И даже, нимало не опасаясь, брал с собой в море своего старшего сына. Постепенно он выкупил свой заложенный дом и земли и сделал обеспеченной жизнь своей жены и детей. Зачесали бороды прежние заимодавцы: им стало казаться, что они слишком опрометчиво отказались от притязаний на плавучее несчастье, которым им тогда представлялся корабль…

Но из восемнадцатого плавания Седж не вернулся.

Тот год был необыкновенно богат по части жестоких штормов, и кое-кто говорил, будто участь Седжа немногим отличалась от участи многих других моряков, нашедших свой конец под волнами. Если мачты и такелаж сильно обледенеют, корабль, знаете ли, может перевернуться. Как обычный, так и живой… Вдова Седжа бродила по пристани и пустыми глазами смотрела на горизонт. Но сколько можно ждать? Не двадцать же лет! И она вновь вышла замуж и родила новых детей…

И только тогда Совершенный вернулся.

И опять — кверху килем. Вопреки всем течениям и ветрам. Медленно, но верно придрейфовал он домой…

В этот раз, едва разглядев серо-серебряное диводрево, люди мгновенно поняли, кто это пожаловал в порт. Охотников буксировать его к берегу уже не нашлось. Равно как и желающих переворачивать его килем вниз и выяснять, что сталось с командой. О нем старались даже не упоминать, чтобы случайно не накликать беды. Но, когда его мачта застряла в донной грязи гавани, он превратился в плавучее препятствие для всех кораблей, покидавших гавань или входивших в нее. Тогда капитан порта[39] был вынужден все-таки заняться Совершенным. Ругаясь на чем свет стоит, моряки высвободили его мачту из ила и, дождавшись прилива помощней, лебедками выволокли Совершенного как можно дальше на сушу. Тогда-то все и увидели, что не только его команду постигла очень печальная участь. Носовое изваяние оказалось самым зверским образом изувечено. Кто-то изрубил Совершенному лицо топором, уничтожив глаза, — теперь на этом месте было лишь месиво щепок. А на груди скульптуры оказалась выжжена странная звезда о семи концах. Она выглядела как только что нанесенная рана.

И при этом Совершенный свирепо щерил зубы, продолжая люто сквернословить, а мощные руки знай шарили кругом, обещая разорвать всякого, кто попадется…

Те, у кого хватило смелости забраться внутрь, рассказывали, что от хорошо оснащенного корабля осталась, если так можно выразиться, порожняя скорлупа. От тех, кто ушел на нем в плавание, не осталось ни единой вещественной приметы. Ни ножа, ни ботинка, — вообще ничего. Пропали даже судовые журналы — вместилище памяти корабля. Окончательно спятивший Совершенный бессвязно бормотал, хохотал и бранился…

Таким он и был столько, сколько его помнила Альтия. «Отверженный» или еще «Ушедший», как кое-кто его называл. Несколько раз до него почти добирались особенно сильные приливы, и тогда капитан порта распорядился приковать его цепями к утесам. Еще не хватало, чтобы разбитый остов смыло в море, где он сделается опасен для других кораблей!

Числился теперь Совершенный собственностью Эми Ладлак. Альтия, впрочем, весьма сомневалась, что та вообще когда-либо посещала развалину, валявшуюся на берегу. Оно и понятно. Когда в семье заводятся сумасшедшие родственники, их держат в дальнем чулане и упоминают опасливым шепотом. Или вовсе не упоминают.

Альтия попробовала представить себе Проказницу, дождавшуюся вот такой участи…

И содрогнулась.

— Еще вина? — подскочил к ней мальчик-слуга.

Альтия покачала головой, сообразив, что, предавшись размышлениям, слишком долго засиделась за столиком. И, между прочим, если сидеть сиднем и перебирать в уме чужие несчастья, изменений к лучшему в своей собственной жизни еще долго можно не ждать. Если хочешь получить результат — действуй!

И первое, что ей следовало сделать, — это рассказать матери, какой прискорбный душевный разлад испытывает семейный корабль. Быть может, удастся ее убедить, что Альтии просто необходимо быть на борту и плавать вместе с Проказницей. А во-вторых… «Нет, не во-вторых, а в-главных. Я себе никогда и ни под каким видом не позволю ничего, что хоть отдаленно можно будет принять за ребяческое нытье. Лучше уж удавиться прямо здесь и сейчас!»

Она покинула чайную и отправилась дальше запруженными улицами рынка. Чем больше старалась она сосредоточиться на своих затруднениях, тем больше запутывалась и никак не могла решить, с чего же начать. Нужно было найти приют на ночь. Найти пропитание и работу. Ее возлюбленный корабль угодил в очень скверные руки, и не в ее силах было изменить такое положение дел. Она подумала о каких-то союзниках, на которых ей следовало бы опереться в столь тяжелый момент…

Оставалось лишь запоздало проклинать себя за то, что она никогда не водилась с дочками и сыновьями из других торговых семей. У нее не было ни поклонника, готового примчаться на помощь, ни лучшей подруги, которая с радостью приютила бы ее на несколько дней. На борту «Проказницы» у нее было все: отец, с которым она вела серьезные беседы, и матросы, с которыми можно было повеселиться и пошутить. Приезжая в Удачный, она либо нежилась дома, наслаждаясь роскошью мягкой постели и горячей, всегда свежей еды… либо сопровождала отца, когда тот ходил по делам. Она знала Кертиля, его давнего советника. Знала нескольких менял. И кое-каких купцов, из года в год бравших у отца товары.

Ни к кому из них обратиться теперь она не могла.

И домой ей дороги больше не было. Вздумай она там показаться, домашние тотчас решат — кончилась гордыня, приползла с поджатым хвостом. А что надумает в этом случае содеять Кайл, и вовсе было предсказать невозможно. Чего доброго, объявит своей неотъемлемой собственностью ее сандалии и рубашку. С него станется и попробовать запереть ее в комнате, как нашкодившего младенца.

И все-таки была на ней ответственность за Проказницу. И этой ответственности никто с нее не снимал — хоть и было во всеуслышание объявлено, что-де корабль ни в коем разе ей не принадлежит!

В конце концов она решила утихомирить грызущую совесть и остановила пробегавшую мимо девчонку-посыльную. Получив грошик, та выдала ей лист грубой толстой бумаги и угольный карандаш и пообещала до заката доставить записку по назначению. Альтия нацарапала торопливую записку, адресованную матери… Писать оказалось неожиданно трудно. Альтия упомянула лишь о том, что, по ее мнению, Проказница выглядит обеспокоенной и несчастной. Для себя Альтия ничего не стала просить, но матери настоятельно предложила посетить корабль, вызвать Проказницу на откровенность и попросить честно рассказать ей, в чем причина ее расстройства. Предвидя, что это может быть воспринято как попытка драматизировать ситуацию, Альтия решилась напомнить матери о горестной участи Совершенного, добавив, впрочем, что она, мол, твердо надеется, — их семейный корабль подобная судьба не постигнет.