Яромира. Украденная княжна - Виктория Богачева

… и будет прав.

Схватив котел, Яромира принялась зачерпывать воду с палубы. Она выливала одну часть, а новая волна приносила в дюжину раз больше. Княжна не думала об этом. Племянник конунга оказался прав: она должна делать хоть что-то. Все лучше, чем сидеть в углу сложа руки да дрожать, когда зуб на зуб уже не попадал от страха. И потому раз за разом она склонялась над палубой, черпала воду, разгибала спину и выплескивала полный котел в море.

Руки давно занемели. Одежда промокла до последней нитки. Яромира не чувствовала ни холода, ни ветра. Она и собственных ладоней не чувствовала и где-то на кромке сознания дивилась, как она до сих пор в силах удерживать котел. Плащ давно потерялся где-то на палубе, а шерстяное платье, потяжелев от воды, тянуло вниз.

Не замечая ничего вокруг, Яромира черпала и черпала воду. А штор, меж тем, постепенно сходил на убыль. Первым стих ветер. Затем — ливень. Его косые струи уже не хлестали лица и руки подобно тонким веткам; вскоре он и вовсе сменился мелким, накрапывавшим дождем. Отгрохотали и ушли к горизонту черные тучи, и вспышки молнии перестали разрезать небо. Затих и свист, и плеск, и крики.

Установилась такая тишина, которая бывает лишь после бури. Волны уже не били, а с мягким шипением ласкали борта удержавшегося на плаву драккара.

— Ярлфрид?.. — надсаженный голос позвал ее, и княжна словно очнулась от ведовского наваждения.

Она выпрямилась, и руки безвольно, бессильно рухнули вдоль тела. Занемевшие, скрюченные пальцы разжались сами по себе, и котелок упал на палубу, покатившись прямо под ноги конунга.

Слабость разом заполнила ее от макушки до пяток. Яромира хотела открыть рот, хотела заговорить. Она попыталась сложить губы, которых не чувствовала, в улыбку, но получилась лишь жалкая гримаса. Она сделала шаг, и ее глаза закатились, и она без сил рухнула прямо в руки вовремя подоспевшего мужчины.

Кметь с косой V

Едва ли не пропахав носом чуть мерзлую землю, Вячко так и остался на ней валяться. Он перевернулся на спину и увидел над собой стоящую с протянутой рукой Чеславу. Он крепко ухватился за запястье, и воительница одним рывком вздернула его на ноги. Еще и оглядела озабоченно: не хватила ли она лишку, упражняясь с ним на мечах.

Но кметь сверкнул довольной улыбкой, и у нее малость отлегло от сердца.

— Одолела, одолела! — закутанная по самый нос в платок Даринка захлопала в ладоши, нетерпеливо подпрыгивая на пеньке, что стоял на заднем дворе избы.

Минула седмица, как они вернулись в терем после веча. Чеслава не ожидала, но жизнь устаканилась быстро. Она забрала к себе Даринку. А куда еще было девать девчушку, к которой она успела прикипеть? Вячко по-прежнему ночевал на лавке. Если рассудить, она могла бы сказать ему, чтобы ушел в терем, в клети, где жили кмети и гридни, у которых на Ладоге не было родни. Да и сам он мог бы давно покинуть ее крохотную избушку.

Но Вячко о таком не заикался даже, а она и не гнала.

— А со мной позабавишься, воительница? — от низкого забора раздался густой, малость насмешливый голос воеводы Буривоя, и Чеслава сердито лязгнула зубами.

Неторопливо она вложила меч в ножны, раскатала рукава рубахи, поправила повязку на лице, надела теплую свиту и лишь затем повернулась и пошла к воротам.

Воевода терпеливо дожидался ее, словно так оно и нужно было. У него за спиной перебирал копытами гнедой жеребец.

Хмыкнув, Вячко поманил Даринку, взял ее за ладошку и увел в избу. Потом вышел на крыльцо и притворился, что чистит на свету меч.

— Устала я, воевода, — хмуро отозвалась Чеслава, избегая смотреть на мужчину.

Он был выше ее ростом, и потому она буравила взглядом его шею. Первым, что она приметила еще очень давно, была его темная, багряная рубаха одинца*.

— А мне помстилось, устал тот кметь, которого ты загоняла. Малец аж с ног свалился, — добродушно пробасил Буривой, ничуть не обидевшись на холодное, неласковое приветствие.

— Он княжий кметь, а не малец! — Чеслава вскинулась, неведомо почему чувствуя себя задетой.

Да как смеет чужой воевода называть кметя, которого князь Ярослав в дружину взял, мальцом⁈

— Не серчай, воительница, — Буривой примирительно поднял раскрытые ладони. — Устала так устала. Только вот князь в терем тебя зовет.

— Ты откуда ведаешь? — она недоверчиво прищурилась.

— Вернулся ваш воевода. Будимиром кличут. Князь Ярослав хочет с гридью говорить.

Чеслава пристально посмотрела на Буривоя. Отчего же ей всякий раз казалось, что он насмешничал над нею? Отчего ей хотелось поскорее уйти от него? Внутри себя она ощущала лишь смятение и даже будто бы боязнь. Она, храбрая воительница, носившая воинский пояс уже столько зим! И какой-то чужой, незваный воевода заставлял ее щеки вспыхивать румянцем⁈

— И что же, князь Ярослав тебя послал мне его слова передать? Воеводу в избу к простому кметю? — она фыркнула, подбоченившись, и подалась вперед.

Руки Чеслава уперла в бока, ноги расставила пошире, чтобы смотреться более грозно.

— А я сам вызвался. Хотел поглядеть, как ты живешь, — Буривой с бесхитростной прямотой развел руками, и вновь она лишилась речи.

— Поглядел? — только и смогла вытолкнуть кое-как из себя.

— Поглядел, — довольно кивнул он.

Чеслава хлестнула по нему сердитым взглядом и сжала зубы. Все, довольно с нее! Не станет она больше с ним лясы точить. Круто развернувшись на каблуках сапог, она в два шага добралась до избы и забрала из сеней висевший на гвозде плащ. Поймав вопросительный взгляд Вячко, замялась, не зная, следует ли ему рассказать.

Да и как?..

— Воевода Будимир воротился, — Чеслава все же решилась, с несвойственной ей тревогой наблюдая, как дернулся у Вячко кадык, когда он с трудом сглотнул.

Хорошо еще отцом не назвала…

— Князь в тереме старшую гридь собирает.

— Мой черед в дозоре стоять ночью. Тогда приду, — ровным голосом отозвался кметь, глядя мимо нее совершенно стеклянными, заиндевевшими глазами.

Чеслава сглотнула горькую усмешку, потрепала его по плечу и вновь приоткрыла дверь в сени.

— Даринка! — позвала она. — Не балуй здесь и слушай Вячко!

Когда Чеслава обернулась, то к досаде своей увидала, что воевода Буривой никуда не ушел! Стоял, придерживая поводья, и гладил жеребца по морде. Злость