Заговор красного бонапарта - Борис Солоневич

— Что же, он надеется САМ что-либо сделать? Гм, гм… А у тебя, Генрих, — повернулся Гитлер к Гиммлеру, — какие сведения об активности Тук… Тукхатчеффски… чорт бы побрал эти славянские имена! Язык сломать можно.

Гиммлер облизал тонкие губы.

— По нашим сведениям, Россия теперь подходит к какому-то кризису. Вопреки большевизму, страна начинает жить лучше и хочет перемен… Молодые силы смотрят на Тухачевского, как на возможного преемника Сталина и на носителя национальной идеи. Надо полагать, что события не заставят себя ждать…

— События, гм… события, — проворчал Гитлер. — Но выгодны ли для Германии такие события?

— Если Тухачевский выиграет, — Россия станет несомненно сильнее, — негромко заметил Геринг и, не отрывая заплывших жиром глаз от колец дыма, потянулся за бокалом коньяку. — Ореол советского маршала весьма велик, и он никак не коммунист по своей натуре. Ведь он же — «фон-Тухачевский».

Геринг засмеялся, словно коротко заржал.

— Герман прав, — поддакнул Геббельс, поглядывая своими умными глазами на нахмуренное лицо фюрера. — И нам важно решить, что нам, Германии, выгоднее: слабый своими внутренними неурядицами СССР или восстановленная национальная и сильная Россия.

Гитлер мрачно кивнул головой.

— Ты правильно сформулировал вопрос, Иосиф. Именно это меня и тревожит. Сильная Россия, какого бы она цвета и режима ни была, невыгодна и даже опасна для Германии. Как ни говори, необходимый нам «лебенсраум» мы можем получить только на востоке. Мирным путем мы его, все равно, не получим. Если бы Тухатшеффски пошел с нами на соглашение, установил бы какой-то «Modus vivendi» и с нашей помощью произвел переворот, — мы могли бы кое-чего добиться мирным путем. Но если он сделает это САМ…

— Конечно, майн фюрер, — тонко усмехнулся Гиммлер. — Слабая Россия со Сталиным для нас лучше, чем сильная Россия с Тухачевским. Но пока советский маршал еще не начал своего переворота, — он как-то зависит от нас!

Головы всех повернулись к всемогущему начальнику тайной полиции. Гитлер кивком головы потребовал объяснений.

— Да-да, от нас, — подтвердил Гиммлер. — Мы знаем, что между Сталиным и Тухачевским завязывается глухое соперничество. До сих пор Сталин постоянно старался избавиться от возможных соперников. По имеющимся у нас сведениям, он очень косо смотрит на растущую популярность маршала. И если ему дать кое-какие материалы компрометирующего свойства…

— И гарантировать, что во время «чистки» мы его не тронем, — добавил своим ясным и твердым голосом Браухич, — то…

— То будет одним уничтоженным «троцкистом» больше! — бурно рассмеялся Геринг. — Правильно, дорогой Генрих. А у тебя, видно, есть что-либо против Тухачевского?

— Ну, как же не быть? — самодовольно и ядовито улыбнулся Гиммлер. — Вот тут у меня, — он положил руку на какую-то папку, — есть много любопытных деталей про похождения Тухачевского в Европе — Откуда они у тебя?

— Когда есть деньги, информация всегда найдется. Если даже она и не вполне правдивая, — Сталину будет хорошим подарком в его борьбе за власть.

— Дело не в информации, хотя и это неплохо, — серьезно сказал Геббельс, щурясь от яркого солнца. — Главное, как правильно сказал фон-Браухич, гарантировать Сталину, что мы не нанесем ему удара, пока он будет расправляться с непокорной армией.

— А, может быть, в разгар этой расправы мы можем и ударить? — остро спросил Гитлер. — В наше время всякие обещания..

— Этого не нужно, майн фюрер. Сталин обескровит свою армию лучше, чем это могли бы сделать мы. А после его кровавых чисток мы будем спокойно готовить свой удар по обессиленной России[42]. Нам спешить некуда, — время служит нам, а не нашим врагам.

— Значит, по-вашему, с Тухачевским мы не договоримся? — задумчиво спросил Гитлер.

— Ничего не выйдет, майн фюрер, — решительно заявил Браухич. — Я интересовался его историей. Это — гордый человек и вполне русский. Чувствуя за собой поддержку русской молодежи, он не пойдет на компромиссы, дорожа своим именем национального вождя. Его нужно убрать. Тухачевский опаснее для Германии, чем даже Сталин!

Гитлер встал с кресла и подошел к перилам веранды. Задумчиво смотрел он на великолепную панораму гор, но видно было, что ему не до дивного вида. Ему нужно было решить историческую задачу. Как быть? Позволить ли Тухачевскому произвести переворот или помочь Сталину кровавыми путями это предотвратить? Что выгоднее Германии?

Длительное молчание было прервано легкими шагами.

Очаровательная белокурая девушка принесла на подносе кофе. По тому, как поспешно встали со своих кресел гости, видно было, что это никак не прислуга. Действительно, это была Ева Браун, подруга Гитлера. Тот, в свою очередь, обернулся на шум и нахмуренное лицо его просветлело.

— Спасибо, mein Herzchen, что догадалась. Нам для освежения мыслей кофе очень будет полезен. Особенно из твоих прелестных ручек, — неуклюже добавил он, пытаясь быть галантным. Он подошел к девушке и нежно поцеловал ее в розовую щеку. Глаза Геббельса и Геринга замаслились, но как только Гитлер обернулся, они приняли равнодушно-любезный вид. Ядовитая усмешка проползла по тонким губам Гиммлера.

— Спасибо, Evchen… Только ты, пожалуйста, оставь нас с нашими серьезными разговорами, — сказал Гитлер.

Девушка сделала милую гримаску и, чуть насмешливо присев в книксене, выпорхнула в дверь. Гитлер медленно выпил чашку кофе и с лица его сползла ласковая улыбка. Оно стало твердым и жестоким.

— Ну, вот что, господа, — медленно начал он. — Я решил… Прежде всего, чем больше эти русские дикари перережут друг друга, — тем это будет лучше для Германии и ее мировой задачи. Второе — если Тухачевский гордый человек, нам таких ни друзей, ни соседей не нужно. Третье — ты, Генрих, вызови советского торгпреда Канделяки и передай ему досье Тухачевского: вот-де мы, как добрые соседи, предупреждаем его о готовящейся измене. Или даже — ха-ха! — еще лучше. Тут старая лиса Бенеш игарет со всеми не только на два, а на двадцать два фронта. Может быть, лучше даже так сделать, чтобы основной материал дошел до Сталина через этого Бенеша. Если случится, что Тухачевский выиграет — мы будем в стороне… Ты, Иосиф, — повернулся он к Геббельсу, — заверь этого толстого хитрого грека, что Германия очень не прочь заключить с СССР дружественные торговые договоры и намекни, что за торговыми могут последовать и другие. Со своей стороны, ты, дорогой мой фон-Браухич, намекни Канделяки, что Германия так перегружена своим строительством, мирным, гм, гм… строительством, что и не думает вмешиваться во внутренние осложнения нашего соседа, даже если они переросли бы в какую-нибудь форму резких «чисток» или даже гражданской войны. Во всяком случае — ПОКА…

Последнее слово было сказано с таким выражением, что все присутствующие понимающе усмехнулись. Кривая улыбка показалась даже на суровом лице Гитлера.

— Ну, я вижу, друзья, что вы меня правильно поняли. С этим народом унтерменшей, навозом для германского гения, мы еще проживем временно в мире, пока не будем сами готовы. Пусть они там режут друг друга. Чем Россия будет слабее — тем лучше для нас. Людендорф во время великой войны разрешил Ленину с товарищами проехать через Германию в Россию. В итоге Россия сошла с мировой сцены. Теперь мы позволим Сталину сделать кровавую операцию над этой грязной страной, и я уверен, что на этом выиграем. Мы и только мы, немцы, можем и будем владеть этой богатой страной, захлебывающейся в хаосе и крови… Пусть Сталин делает своими руками НАШЕ германское дело… Будущее за нами!..

После своего возвращения из заграничной поездки Тухачевский, с чувством большой радости и покоя, погрузился в знакомую работу. Сталин встретил его очень милостиво и не скупился на комплименты. Политбюро заслушало и одобрило доклад маршала о поездке за советский рубеж и лишь Ворошилов угрюмо косился на успех, растущую популярность и кипучую деятельность своего помощника и заместителя. Но это было так естественно и не ново.

Ворошилов, человек с образованием слесаря, выдвинулся в эпоху гражданской войны только своей энергией, счастьем, да преданностью Сталину. В эпоху партизанщины он был на своем месте, как энтузиаст-большевик, жестокий, твердый и бесшабашный. На фоне красных военных вождей Ворошилов был и оставался унтер-офицером, партизаном, бунтарем; Тухачевский — офицером, организатором и полководцем. Когда-то Ворошилов сыграл свою роль, но теперь, в связи с коренной реорганизацией Красной армии в сторону тактики и машин, он был только «вывеской», звонкой вывеской над зданием Реввоенсовета. С видимым неудовольствием он присутствовал, по долгу службы, на разрешении сотен технических и тактических вопросов и большей частью угрюмо молчал, в то время, когда молодые, более интеллигентные военспецы с азартом и энергией спорили на почти непонятные ему темы.