И тогда я ее убила - Натали Барелли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тихо-тихо я закрываю багажник и снова пригибаюсь, прислушиваясь. По-прежнему стоит мертвая тишина, и я делаю стремительный бросок через дорогу в дом. Бесшумно закрываю за собой дверь, взлетаю на второй этаж и засовываю пакет в шкаф, к задней стенке, только предварительно стираю с него и с ботинок свои отпечатки. Я ничего не оставляю на волю случая. Благодарю свою счастливую звезду за то, что у нас с Ханной один размер (мне это известно, ведь в день нашего знакомства она примеряла мои туфли).
Снова спустившись, я останавливаюсь в дверях гостиной и смотрю на ее бедное жалкое тельце на диване. Незачем проверять пульс, учитывая убойный коктейль, который я только что в нее влила, но я все же это делаю.
Семь раз отмерь, один раз отрежь, правильно?
Я тщательно протираю все, чего касалась раньше, к примеру щипчики для льда, смываю с пестика мельчайшие остатки размолотых таблеток. Потом беру свой бокал и засовываю к себе в сумку. На этот раз, выходя за дверь, тщательно закрываю ее за собой. Тихий респектабельный район не подает никаких признаков жизни. Я поворачиваю ключ в замке зажигания на одно деление, не запуская двигатель, перехожу на нейтралку, снимаю автомобиль с ручного тормоза, и он тихо, медленно начинает катиться под горку.
ГЛАВА 37
Вернувшись домой, я хочу лишь одного: лечь в постель. Я вымоталась сильнее, чем можно передать словами, но при этом чувствую глубокое удовлетворение хорошо выполненной работой.
— Где ты была?
Я включаю свет в гостиной.
— Господи, Джим, ты меня перепугал. Почему ты сидишь в темноте?
— Ты должна была вернуться несколько часов назад. Где ты была?
— Ну, знаешь, и здесь, и тут, дела-дела-дела. Хорошо повеселился на ужине? Кажется, там были славные люди.
А потом я вижу его — большой чемодан на полу у ног Джима.
— Ох, дорогой, прости, ты куда-то собрался. Наверное, ты говорил, но я совершенно забыла! Честно, я в последнее время совсем безголовая! — Попутно снимаю пальто и бросаю его на спинку ближайшего стула. — Хотя в свою защиту могу сказать, что совсем замоталась, — добавляю я.
— Я уезжаю, Эм. — Он встает и застегивает пальто. Никогда не видела этого пальто раньше. Оно напоминает дождевик, хорошего покроя, дорогое на вид.
— Вижу, Джим, и рада, что застала тебя дома. Напомни, куда ты едешь на этот раз?
— Я ухожу от тебя. — Джим наклоняется и берет чемодан. — И вряд ли это для тебя неожиданность.
— Не понимаю, что ты такое говоришь.
— За вещами заеду на неделе.
— Ты от меня уходишь?
— Да ладно, Эм! Ты, небось, сама этого хочешь. Не похоже, что у нас с тобой царит душевная близость. Ты слишком занята рекламными турами, раздачей автографов и карьерой, — рявкает Джим. — Ладно, неважно. Теперь в моей жизни есть другая. Мы встречаемся уже некоторое время, и теперь я собираюсь с ней жить. Она понимает мои нужды.
— Другая? — Я пытаюсь осознать смысл его слов. Джим меня игнорирует. — Что ты такое говоришь? Кто она, Джим? Элисон?
— Только, пожалуйста, истерику не закатывай.
— Ты разозлился из-за ужина?
Он стоит передо мной, потому что я перекрываю ему путь к входной двери.
— Пропусти меня, пожалуйста.
Но я приросла к месту, будто парализованная. Джим отодвигает меня, проходит мимо. Я хватаюсь за соломинку:
— Ты не можешь меня бросить! Джим, прошу тебя! Давай все обсудим! — Мой голос на целую октаву выше, чем обычно.
— Хотя бы сейчас, Эмма, не создавай проблем.
— Проблем? Джим, Христа ради, у меня сегодня был очень-очень тяжелый день, сядь и поговори со мной, объясни, что тут происходит. Ты собираешься уйти к ней? К Элисон?
Он смотрит на меня и качает головой, в точности как в ресторане, и на лице у него написано отвращение.
— Веди уже себя как взрослая.
— А как насчет денег? — спрашиваю я.
— Говорю же, ты получишь их обратно. Не надо только изображать, что дело в деньгах, Эм, ладно? Когда успокоишься, позвони мне на работу, выберем время и обсудим условия нашего расставания. У тебя же есть адвокат?
— Адвокат?
— Для развода. Мой адвокат с тобой свяжется, и вы сможете все обсудить.
Джим открывает входную дверь. Ничего из сказанного или сделанного им не имеет никакого смысла, но мое сердце все равно разбито.
— Всего хорошего, Эмма, — бормочет он, прежде чем закрыть за собой дверь.
И тут я лишаюсь чувств.
* * *
Не знаю, сколько я пролежала вот так в отключке на жестком деревянном полу прихожей, но когда ко мне возвращается сознание, солнце уже взошло. Я встаю на четвереньки, хватаюсь за угол столика, чтобы подняться, потом медленно бреду в кухню, чувствуя себя разбитой и израненной. Сажусь за стол, опускаю голову на руки и начинаю плакать. Я никогда в жизни так не плакала, даже когда умерла мама.
Мне не понять, что происходит, да еще после испытаний, через которые мне пришлось пройти. Я была так близка к тому, чтобы стать свободной — свободной для счастья, для того, чтобы меняться к лучшему, на самом деле меняться, — и ради чего?
Я вспоминаю про таблетки в сумочке. Вот что я сделаю! И записку непременно оставлю, чтобы Джим, козел, наверняка знал, что я умираю из-за него. Газеты раздуют из этого целую сенсацию. Я уже мысленно составляю предсмертную записку: «Дорогой, я не могу больше терпеть твою жестокость. Моя жизнь стала невыносимой. Я делала все, что могла, лишь бы ты был счастлив. Я отдала тебе все, что у меня есть: свою любовь, заботу, поддержку и, конечно, все свои деньги, стоило тебе только попросить — все деньги до последнего цента с продажи романа, того самого, который я посвятила тебе, помнишь? Но все эти жертвы, на которые я охотно пошла, ничего для тебя не
