Фантастический Калейдоскоп: Йа, Шуб-Ниггурат! Том I - Владимир Михайлович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти огромные личинки были едой Древнему многие миллионы лет назад, когда ему поклонялись жители Сарната и приносили дары. Тысячами Бокруг пожирал их, жирея на бездонном болоте, покинутый своими братьями-Древними, проклятый Старшими богами, но избежавший плена, как это произошло с ужасным Ктулху.
Бог-ящерица, урча, вновь взобрался на свой валун. Огромная зелёная и склизкая туша обратилась к ночному светилу. Виктор почувствовал неимоверную тоску ужасного монстра. Оно хотело вернуться домой, в отдалённые уголки вселенной, где его ждали бездонные пещеры с подземными озёрами. Но проклятие Старших богов держало его на этом мерзком болоте.
Врач привёл Виктора в чувство. Он аккуратно зашил рану, воспользовавшись забытьём пациента. Мёртвая личинка, скукожившись, лежала на столе.
Виктор отправился домой. Он решил прочитать «Рок, покаравший Сарнат» Лавкрафта и узнал героев своих сновидений, которые сгинули миллионы лет назад и теперь существовали лишь зыбкими тенями, сопровождающими своего ужасного бога:
«Они были на редкость уродливы, их облик поражал грубостью и отталкивающей необычностью форм, что вообще характерно для существ, появившихся на свет во время зарождения мира. На сложенных из кирпичей колоннах Кадатерона есть надписи, свидетельствующие о том, что населявшие город Иб существа имели телесный покров зеленоватого цвета точно такого же, как вода в озере, как поднимавшийся над ним туман; у них были очень выпуклые глаза, толстые отвислые губы и уши совершенно необычной формы. Кроме того, они были безголосыми.
Ещё на этих колоннах можно прочесть, что в одну из ночей эти странные существа спустились с Луны в повисший над землёй Мнара густой туман, и вместе с ними спустилось на землю большое тихое озеро и серый каменный город Иб. Обитатели серого города поклонялись каменному идолу цвета зелёной озёрной воды, формы которого повторяли очертания Бокруга, огромной водяной ящерицы; перед этим идолом устраивали они свои жуткие пляски в холодном свете выпуклой луны».
После этого описания Виктор закрыл книгу, не решаясь узнать, что было дальше. Древний бог преследовал его. И это было как-то связано с проклятой картиной. Он сорвал её со стены и бросился на улицу.
Болотистый Петербург, словно зная о его планах, с укоризной бил ветром в лицо. Серые тучи давили, пытаясь удержать от необдуманного поступка. Запах болота преследовал его всю дорогу до ближайшего канала, пока он мчался бегом по каменным мостовым мрачного города. Виктор, как безумный, подбежал к краю канала и бросил картину в коричневые воды. Он поскользнулся на липких наростах и отправился вслед за своим шедевром. С темнотой пришло облегчение.
С удивлением для себя, он очнулся. Виктор лежал на спине в грязной вонючей воде, видя над собой где-то высоко решётку ливнёвки. Бокруг даровал ему способность жить в пещерах. А канализация – это почти современные пещеры. С облегчением он понял, что потерял желание бороться. Не мигая, смотря вверх, где сквозь прорези в крышке люка он видел ничего не подозревающий серый мир, Виктор думал о тёмной стороне сущего.
Наивное Солнце и короткий день в любой миг могут погибнуть с приходом ужасных монстров, выжидающих своего часа и набирающихся сил в изнанке вселенной. Ничего не подозревающие, наивные люди даже не знают, что ночная тьма и бледная Луна замышляют против них.
Теперь он понял, почему Луна – это солнце мёртвых. В сущности, что мы знаем о вселенной? Какие тайны скрывают глубины космоса, и какие чуждые существа могут обитать там, в безымянных безднах, познавшие не свет, а тьму. Его опухшее и раздутое от сотен личинок тело медленно дрейфовало в сточных водах. Но ему уже было наплевать. Виктору нужно было покормить голодного хозяина.
Высовск, конечная
Вадим Громов
«Раз!
Кошмар окружит вас.
Два!
Напилась крови тварь.
Три!
Закрой глаза, смотри.
Четыре…»
«…боль правит в этом мире» – Инна еле задавила желание проорать продолжение чернушной считалки на весь вагон электрички, переполошив редких попутчиков.
Голос, поселившийся в голове с полчаса назад, и постоянно декламирующий жутковатый стишок – был даже не отрешённым: неживым. От него не получалось избавиться, или хотя бы ненадолго заглушить. Он напрочь вытеснил все посторонние мысли, оставив только связанные с ним эмоции – смятение и непонимание в первые минуты, укореняющееся раздражение – следом. Теперь Инна испытывала нарастающую злость, имеющую все шансы превратиться в нечто больше и пугающее.
«Пять! Беги, беги опять…».
Ощущение собственного бессилия, пульсирующего под коростой покрывшей сознание злости – было не всепоглощающим, но устойчивым. Сродни нахождению в смирительной рубашке в то время, когда на щёку сел комар. Вроде и вреда особого нет, но невозможность прихлопнуть – бесит больше всего.
«Шесть! Тебя заждались здесь…» – Инна скрипнула зубами, сильно вдавила ноготь безымянного пальца – в мякоть большого. Боль ничего не изменила, сучья считалка продолжала терзать сознание. В происходящем отчётливо проявлялась схожесть с пыткой водой – капающей на темя. Те же монотонность и однообразие, к которым исподволь начинало примешиваться тягостное предчувствие безумия.
Электричка снижала скорость, справа в меланхоличный октябрьский пейзаж втянулась мокрая, тёмно-серая лента перрона, рассчитанного на четыре вагона. За окном проскочил прямоугольный щит с надписью «Шапкино», лица редких ожидающих были под стать звучащему в голове Инны тенору – тусклые, равнодушные. Возможно, впечатление усугубляли резко обозначившиеся сумерки, притащившие с собой липкую, вездесущую морось. Возможно…
Вагон Инны был первым, но новых пассажиров в Шапкино не прибавилось. Последней попутчицей стала грузная и неопрятная бабка лет семидесяти. Она села на станции с анатомическим названием «Ребровская» четверть часа назад. Таких зачастую называют лаконичным и образным словцом «квашня».
Она разместилась скамьёй дальше, через проход, глуповато-настороженным лицом к Инне, тут же начав поедать какие-то жирные ломтики из большого пластикового контейнера. Пухлые пальцы сжимали очередной кусочек и ныряли в широко раззявленный рот так глубоко, словно заталкивали пищу прямо в горло. Бабка звучно причавкивала, периодически бросая в сторону попутчицы непонятные, опасливые взгляды.
Кроме неё, в вагоне находилось ещё два пассажира. Худосочный и несимпатичный старшеклассник, отрешившийся от окружающей реальности при помощи планшета и наушников, да мужичок лет пятидесяти, дремлющий в конце вагона. Судя по дешёвому гардеробу, брезентовой сумке-скатке с инструментами и катающейся в ногах бутылке из-под «Балтики» -девятки: типичный пролетарий после трудовой вахты.
– Осторожно, двери закрываются, – оповестили динамики. – Поезд следует до Высовска со всеми остановками. Следующая станция – Тихвиновка.
Привычно прошипели двери, платформа за окном дёрнулась и поехала назад, бабка сжала в пальцах очередной ломтик…
«Семь! Надежды нет совсем».
Инна закрыла глаза, прижалась лбом к оконному стеклу. Прикусила нижнюю губу и сжимала зубы до тех пор, пока вот рту не появился чуть солоноватый, ни с чем не сравнимый вкус…
Голос пропал.
Инна осталась сидеть в прежней позе, не веря в наступившее облегчение, боясь пошевелиться. Как будто малейшее движение могло вернуть эту паскудную маету, завершившуюся в полушаге от настоящего страдания.
Трескуче и нереально громко заблажил чей-то мобильный. Инна вздрогнула от неожиданности. Судя по примерному местонахождению сигнала – бабкин, без вариантов…
Телефон успел прозвонить восемь раз, прежде чем послышался говорок попутчицы – нахрапистый, с хорошо заметными вкраплениями недовольства:
– Да чо снова? Чо ревёшь-то, дурища? В ликтричке я, скоро буду ужо…
И вдруг осеклась: страх округлил маленькие, близко посаженные к переносице глаза.
Потом бабка проскулила, голос стал другим – безвольным, беспомощным:
– Как убили-и-и…?
Инна невольно повернулась к ней, но тут же отвела взгляд, уставилась в пол, наблюдая за «квашнёй» краешком глаза. Бабка не обратила на неё внимания, сидела с помертвевшим лицом, изредка
