Трансвааль, Трансвааль - Иван Гаврилович Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как это – «тю-тю»?! – вскипел хозяин хором с дырявым потолком. – Ваш «святой снарядик» – да будет вам известно, покоится в надежном месте… Другоряд, как только поеду один, доставлю его по нужном адресу с неукоснительным наказом от вас, пушкарей… К тому ж, может, его и изготовляли на станках такие же мальцы, как и вы – бедолаги. В каждой фронтовой газете печатают их снимки… Нет, такие гостинцы для неприятеля – не забывают и не теряют нигде и никогда. – И тут же отходчиво, с веселинкой в голосе, обратился к младшему гостю:
– Ну, барышня, хватит тебе хмуриться… Поди, уж надоело в девчонках-то ходить?
И с этими словами боец вытащил из-за пазухи солдатскую ушанку. Бог знает, где он ее раздобыл. То ли «приглядел» себе про запас, когда вез в тюках не передовую солдатское обмундирование, то ли поутру успел выклянчить у старшины, как на духу открывшись о своих ночных «пушкарях».
– Да стаскивай платок-то с головы и скорей надевай шапку!
– И со звездочкой! – наконец-таки ахнул от удивления мальчишка, думая, что это ему блазнится все тот же солнечный сон на ромашковом бугре по-над кряжем бегучей реки своего Детства, где играл в догонялки с Танькой-Рыжулей.
– По теперешним временам никак не можно без звезды, сынок, – сказал боец, оглаживая на голове мальчишки новую мятую солдатскую ушанку.
И, довольный своим поступком, знай покрякивал: – Ах, и хорош подарок!.. Это тебе, сынок, – от папки твоего…
– Дядя, а ты что, папку моего, Коня Горбоносого видел?!
– Ежель еще не довелось, так обязательно свидимся, – обнадежил боец своего гостя. – У войны теперь по всему видно дорога будет длинной. Ох, длинной! Враг-то вон куда двинул: на треть страны, подумать только! Охо-хо-хохонюшки… А ведь еще совсем недавно пели в своих псаломах: воевать, мол, будем только на чужой земле, а своей – ни пяди, никому не отдадим! Вот и допелись, доразмахивались шапками. Теперь попробуй отвоюй эти профуканные пяди: сожженные деревни и города. Как бы не надорваться… А ведь это сделать, сынки, надо! Другого нем теперь не дано… И вот встренусь с вашими папками на дымных фронтовых дорогах – а их будет до Берлина немало – и обязательно расскажу им о вас, «пушкарях», как вы в трудную годину подмогнули им одолеть лютую вражину своим снарядиком, найденным на поле боя. С такими сынами и маткам их не страшно жить, мол, в сожженной деревне. – И больносердный разговорчивый боец словно бы выдохся на сказанном. И ничего ему не оставалось, как развести руки для прощального объятия:
– А теперь, сынки, дайте-ка я вас чмокну на сщастие и радость вашим мамкам.
От монастырской усадьбы до передовой оставалось не так уж далеко, но добрались туда добытчики лишь в сумерках. Весь день они мерзли в мелком лесочке, где отдыхали от перехода бойцы, пережидая, когда перестанут кружить над дорогой немецкие «рамы» разведчики. Последние километры надо было преодолевать открытым полем.
…Новинские добытчики, долго ль, скоро, наконец-то вышли на долгожданный волховский берег, изрытый воронками, присыпанный по стоптанному снегу пороховой гарью и всем своим видом – надолго обитованный смертью. От убережной большой деревни Шевелево остались стоять одни печные трубы да обгорелые березы. Такая же картина прорисовывалась в обманчивом лунном осиянии и по другую сторону реки, означенной пролубными вешками, в деревне Ямное, где за темневшим вдали лесом по пулеметным очередям трассирующих пуль угадывалась передовая. Морозный до стеклянного звона воздух был наполнен певучим теньканьем шальных пуль и моторным рокотом. Чудилось, что над головой плывут поозерные рыбацкие лодки. На вражьей стороне было беспокойно: словно живые щупальцы, шарили небо прожектора; светлячками тянулись кверху трассирующие пули.
– Красиво-то как! – восхитился Сенька, сидевший на расщепленном комле березы, срубленной снарядом под самый корень.
– Сейчас собъют наш самолет, тогда будет «красиво», – накинулся на него Ионка, топтавшийся тут напротив.
Вездесущий Максимка, осваивая разбитый немецкий высокий грузовик, видно, вспомнив из разговора с возницей, что «кукурузники» перелетают передовую на выключенных моторах, высунулся из кабины без стекол и что есть мочи прокричал:
– Эй, летчик, пора выключать мотор!
И верно, рокот мотора тотчас же пропал, будто самолет куда-то провалился. И тут же послышался нарочито сердитый голос:
– Откуда это выискался такой командир?! – Из земли, словно призрак, вырос плечистый красноармеец. Ребята сразу-то и не разглядели, что расположились рядом с солдатской землянкой. В ветвях поваленной березы курился жидкий дымок вперемешку с плачем гармоники.
– А вдруг самолет упадет? – В голосе бойца скользнул откровенный смешок. И тут же строго: – Откуда это вывинтились такие шурупы?
Добытчикам подумалось, что им сейчас несдобровать, и они заканючили наперебой:
– Дяденька, немецкие «мессеры» сожгли деревню…
– Дяденька, дома голодуха…
– Дяденька, мы за кониной приехали…
– Что это заладили: «дяденька»… Ишь ты, приехали с орехами, – с осуждением сказал боец. Но скомандовать «Марш отсюда!» у него, видно, не хватило духу.
И тут же смилостивился.
– Ладно, – махнул он рукой на реку. – там, под берегом, дожидается вас лошадка, а других нету. – Ласково сказанное слово «лошадка» отозвалось в Ионке какой-то недоброй вестью: «Уж не Дива ль там дожидается меня – кто ж будет так называть обыкновенную лошадь?
«Лошадкой» оказался огромный немецкий битюг с задранной задней ногой, на которой, на большой ее настывшей на морозе подкове, венцом серебрился иней.
– А вдруг лягнет? – полушутя-полусерьезно предостерег Ионка, останавливаясь на почтительном расстоянии от лошади.
– Ребята, а у этой «лошадки» хвост-то как у овцы! – в изумлении закричал Максимка.
– Вот видите, как вам повезло! Ехали за кониной, а домой привезете баранину, – пошутил все тот же весельчак-боец, спускающийся за ними следом по тропе. В одной руке у него было четыре котелка, надетыми дужками на палку, в другой – топор.
– Дяденька, а есть-то такую лошадку можно? – усомнился Сенька, как старшой добытчиков.
– Раз другого у вас ничего нет, и на безрыбье рак – рыба, – ответил боец и дальше потопал к проруби.
Добытчики, прежде чем приступить к разделке лошадиной туши, по-взрослому стали держать совет, что взять. Выбор был большой?
– Обе ляхи возьмем! – сказал свое первое веское слово Семен-старшой.
– И голову на студень прихватим, – как бы между прочим заметил Максим-средний. – То-то мамки-то наши будут рады: Новый год уже на носу!
– И копыта для навару надо оттяпать, – съехидничал Ионка-младшенький. – Да разве из лошадиной головы варят студень? Эхвы!
– Правильно кумекаешь, Весня, – подхватил Семен-старшой. – В первую очередь и «оттяпаем» копыто, чтобы не мозолило глаза. А конина без копыта с подковой – та же говядина!
Ободренный Максимка, не обращая внимания на колкость «младшенького», взял с санок Ионкин отцовский топор, чудом уцелевший во время сожжения Новин (в тот черный день молодой хозяин утром самовольно стащил запретный «струмент», чтобы срубить ольшину на ручье, да и оставил
