Там, за зорями. Пять лет спустя - Оксана Хващевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ох ты, господи! — от неожиданности только и смогла сказать мама. — Но… Злата, что-то я не пойму… У тебя будет ребенок? То есть мы с папаней твоим станем бабой и дедом? Господи ты мой, дочка, и когда?
— В конце апреля!
— То есть ты уже три месяца беременна? А почему не сказала? Ох, дочка, ну это ж просто замечательно! Подожди, пойду, налью себе рюмку самогонки! Такие новости, да и отметить надо! Вот папуля твой обрадуется! — Елена Викторовна, взволнованная и обрадованная, встала из-за стола и, подойдя к холодильнику, извлекла оттуда початую бутылку самогонки и тарелку с нарезанными колбасой и мясом. Все это она поставила на стол. Сходила к буфету за рюмкой и хлебом и снова вернулась к столу.
— Ты уже была у врача? На учет стала? Сейчас обязательно надо стать на учет до двенадцати недель. У какого врача ты стала на учет? Я, конечно, понимаю, что у нас в райцентре не самые лучшие врачи-гинекологи… — засыпала ее вопросами мама. — Господи, Златуля, как же я рада! — наклонившись к дочке, Елена Викторовна, обхватив ее за плечи рукой, на мгновение прижала к себе и поцеловала в висок, прослезившись. — Я уж и не думала, что это когда-нибудь случится. Маняша, конечно, замечательный ребенок, и мы ее очень любим, но ведь так хочется подержать на руках твоего ребеночка, нашего родного внука или внучку. Вы кого хотите? Мальчика или девочку? Мы бы с дедом были рады внуку…
Злата слушала, смотрела на маму и улыбалась, хоть самой хотелось плакать.
— Мамуль, это не Лешин ребенок. Я говорила, у нас с Лешей не может быть детей. Мы расстались. Леша уехал!
— Господи ты, боже мой! А ведь и правда, говорила! — всплеснула руками Елена Викторовна. — Но как же, Златуля? — женщина опрокинула рюмку самогонки, зажмурилась, поморщившись, и взяла с тарелки кусочек мяса, закусила и прижала ладонь к губам.
— Понимаешь, мамуль, так случилось. Я была счастлива с Лешей все эти годы, но так и не смогла забыть одного человека… А потом мы встретились снова… Я не хотела обманывать Лешу, навязывая ему чужого ребенка. И избавиться от этого ребенка я тоже не могла. Хотела, да, испугавшись последствий, но страх прошел, а желание стать матерью перевесило все остальное. Я знаю, что предала и разбила сердце Леше, но… Надо было выбирать. Третьему в этой истории не дано быть… И вот! — быстро проговорила девушка, опуская глаза и чертя что-то замысловатое на скатерти.
— Ох, Златуля! Да ведь и правда, третьего не дано. Нет, ты правильно поступила. Лешку жалко, ой, как жалко, да только не простила бы ты ни себе, ни ему, если б сделала аборт. И все равно не было б жизни у вас. А тот другой, не Дорош ли? Тот дачник, что живет на том конце деревни? Помню, тем летом, когда ты только сюда приехала, я догадывалась, что у тебя с ним роман!
— Да, мамуль, это он!
— Ох, не пара он тебе, Златуля!
— Я люблю его, да и он…
— А разве ж он не женат?
— Ты осуждаешь меня, мама?
— Дочка, да разве ж я могу? Нет, я просто хочу, чтобы ты была счастлива! Если ты с ним будешь счастлива, я тоже буду счастлива и спокойна! Только не ломай себе жизнь, Златуля. Ты у меня умница, я знаю, но порой любовь заставляет совершать такие поступки, исправить которые потом нельзя уже, и только потом сожалеть и остается. Не хочу, чтобы ты это испытала. Я не о ребенке. Тут ты права во всем. Просто ты у меня натура творческая, ты уже кое-чего добилась в этой жизни и останавливаться тебе нельзя. Я очень надеюсь, что твой Дорош это поймет, поддержит тебя и поможет! Ох, дочка, боюсь я…
— Мамуль, не волнуйся. Все будет хорошо!
— Ты ему сказала о ребенке?
— Нет, но скажу в самое ближайшее время. Мам, я справлюсь. Ты ж меня знаешь! — девушка улыбнулась и, потянувшись к маминой руке, сжала ее.
— Знаю, потому и боюсь. Тебе ни в коем случае нельзя сейчас волноваться. Да и напрягаться особо тоже! Эти ежедневные поездки туда и обратно, домашние хлопоты… Да и дрова каждый день таскать надо. Хорошо еще, что вода в доме теперь. А впереди зима. Нет, дочка, поехали-ка домой. Там ведь я рядом, и приготовлю кушать, и за Машкой пригляжу, и постираю, и приберу. Сейчас такой период опасный в беременности, а дальше тяжело будет. Да я никогда не прощу себе, если с тобой что-то случится.
— Мамуль! Нет, ну, правда, я справлюсь. И сейчас я прекрасно со всем справляюсь, справлюсь и дальше. Нет, я обещаю, если станет трудно, я приеду домой, может, ты и права, дальше, когда меня разнесет совсем и я стану неповоротливым бегемотиком, я приеду. Но пока… Я ж не маленькая, все понимаю. Я буду беречь себя. Обещаю. Да и вы с папой будете приезжать…
Возможно, сейчас Злата до конца и не понимала, что ей действительно будет сложно одной в деревне, и чем дальше, тем больше, ведь впереди зима. Но она даже мысли не допускала, чтобы уехать из Горновки. Оставить большой дом из белого кирпича, который за столько лет стал родным? Оставить эту деревню, частью которой она давно стала? Не видеть этих лесов, полей и лугов? Оставить одних бабулек, даже если после случившегося между ними больше не будет прежних отношений? Да ни за что на свете! Она справится! К тому же был еще и Виталя. Несмотря на все страхи, неуверенность и сомнения, Злата верила: у них все будет хорошо. Она верила, Дорош любит ее, она чувствовала это, что было важно. И эта вера не допускала иного. И все же разговор с ним все время откладывался. И снова был страх, но уже страх разбитых мечтаний, утраченных иллюзий, обманутых надежд. Она ведь все время помнила их разговор. Все могло обернуться совсем не так, как ей думалось. Прошла еще неделя, показавшаяся вечностью.
Виталя приехал однажды ближе к обеду. Злата, отвезя Машку в школу, переделала все домашние дела и уселась за фортепиано. Она увлеклась, пусть сосредоточиться удалось не сразу, и не услышала, как подъехала машина. И то, как он вошел в дом, тоже. Все пространство комнат большого дома заполняли звуки «Времен года» Чайковского, одного из любимейших классических произведений Полянской.
Злата, скорее, почувствовала, что она не одна в комнате, и
