Лесовик - Кингсли Эмис

Намного раньше, чем можно было ожидать (хотя никаких таких ожиданий у меня фактически не было), я начал понимать смысл предсказания, сделанного молодым человеком о том, что со временем я пойму ценность смерти и того, что она несет с собой. Смерть была для меня единственным способом оторваться навсегда от этого тела со всеми его лжесимптомами болезни и страха, от постоянной напряженности этого тела; от этой личности с ее безжалостностью, с ее сентиментальностью, с ее тщетными, неискренними, неосуществимыми стараниями стать лучше; от необходимости прислушиваться к своим мыслям и от необходимости считать тысячи, чтобы заглушить их; и от своего лица в зеркале. Он сказал, что я никогда не смогу освободиться от него, буду в его власти, пока стоит мир, и я поверил ему, но, умерев, я смогу освободиться от Мориса Оллингтона на куда более долгий срок.

Я надел смокинг, глотнул неразбавленного виски и спустился вниз, где меня ждали кухня, бар, столики в обеденном зале.

Послесловие

Счастливчик Эмис

В оригинале роман Кингсли Эмиса называется «The Green Man». Название обманчиво простое: переведем как «Зеленый человек», и нечего мудрить. Но я долго перебирал варианты, среди которых было «Зеленое чудище» и даже так – «Леший»… Да, он зеленый, этот книжный персонаж, но все же не человек, он – существо из веток и корней, вечно зеленое страшилище из листьев и травы, а к жизни его вызывает и к действиям побуждает своими заклинаниями – из потустороннего мира – давно умерший чернокнижник. И не только над названием пришлось ломать голову, но и над сложным «психологическим» языком, которым Кингсли Эмис решил передать сновидения и кошмары своего главного героя, кабатчика Мориса Оллингтона, и личность молодого человека, который явился герою то ли в бреду, то ли наяву, тоже озадачивала: он царь света или князь тьмы?

«Лесовику» десять лет, но он печатается впервые. Перевод был заказан петербургским издателем, у которого не хватило средств на его опубликование. В то время, десять лет назад, строилось и рушилось множество проектов; для переводчика термин «галопирующая инфляция» выражался в следующем: зримые суммы, указанные в договоре при его подписании, становились чем-то мало осязаемым к тому моменту, когда через несколько месяцев работа над переводом заканчивалась. Я переводил кое-что про пиратов, что-то про длинноногих воительниц из далекой галактики… При первом, очень поверхностном, ознакомлении с романом Кингсли Эмиса мне подумалось: а теперь что-то о призраках. Но, начав работу, я увидел, что имею дело с настоящим литератором, и у меня появилось честолюбивое желание сделать соответствующий перевод и приобщиться – после пиратов и галактических амазонок – к тому обособленно-возвышенному явлению, которое называется серьезной литературой.

Невостребованный перевод побывал в разных руках и потом оказался в журнале «Звезда», где к нему отнеслись даже с благосклонностью, но вдруг оказалось, что издательство «Академический проект» подготовило к публикации свой перевод Кингсли Эмиса, и именно «моего» романа, и если я не ведал в тот момент ни о таком издательстве, ни об их творческих планах, это только показывало мою оторванность от литературного процесса. В «Звезде», где знали обо всех прошлых и предстоящих творческих событиях, развели руками: журнальная публикация может предшествовать книжной, но не наоборот; а обо мне, кстати, стали спрашивать в «Проекте» и просили туда позвонить.

Издательство «Академический проект» находилось в то время в Пушкинском Доме, и уже само название, и тем более местоположение возвышало «Проект» над остальными ячейками и разветвлениями литературного мира, так что я сразу откликнулся на просьбу редактора показать им свою рукопись – уже хотя бы потому, что никогда не бывал в стенах Пушкинского Дома, этого храма русской словесности. В «храме» мне объяснили, что выпускают свою версию английского романа в серии «Библиотека первого перевода», материал готов к печати, но редактору хотелось бы все же уточнить кое-какие детали по моей рукописи – особенно про того молодого человека, который посланник то ли рая, то ли ада. Работа переводчицы, дебютирующей со своей работой сразу в цитадели академизма, была озаглавлена «Зеленый человек» и начиналась с удивительного слова Херц… «Вот, – подумал я, – пока я перебирал варианты и даже писал в Англию, уточняя личность и характер лесного персонажа, юное дарование смело разрубило гордиев узел: если по-английски green man, то по-русски будет зеленый человек, а как иначе? И если я заменил английское сокращение Herts длинной русской расшифровкой графство Хартфордшир, автор „академического" перевода решила, видимо, что Herts, что-то явно из населенных пунктов, он и в России Херц и не стоит рыться ради него в словарях».

Узнав, что я бывал в том месте южнее Кембриджа, где разворачиваются события романа, редактор попросил меня написать предисловие к их переводу. Лишь секунду поколебавшись, я согласился: Херц так Херц, издателю виднее, а редактору, вполне возможно, приятнее редактировать юных переводчиц, чем неюных переводчиков, это уже не мое дело, а мне выпадает счастье напечататься хоть с несколькими строчками под эгидой литературного храма.

Кстати, о начальных фразах, как там у Мандельштама: Меня преследуют две-три случайных фразы… В солидном журнале «Огонек» как-то печатали роман Грэма Грина – много лет назад, но первая фраза перевода как врезалась, так до сих пор и преследует: читателю сообщалось, что герой произведения ленчевал обычно в пабе. На нормальном русском языке это будет обедал обычно в пивной, но, видимо, их переводчица посчитала такой вариант слишком примитивным, не достойным высокохудожественного произведения. Вообще, как осла узнают по кончикам ушей, так литературные качества любого произведения очевидны по первым его фразам, иногда по одной фразе…

И вот, подбирая первую фразу для статьи, которая стала потом предисловием к переводу «Академического проекта», мне хотелось сделать ее удачной, нешаблонной и сразу «высветить» какие-нибудь особенности в биографии и творчестве Кингсли Эмиса, но под перо просилось (как выражаются плохие писатели) пресловутое определение «типичный»: типичный англичанин, типичный английский автор, выпустивший ряд добротно сделанных романов в типично английской литературной манере.

У Кингсли Эмиса типичная для Англии и, с точки зрения российского наблюдателя, благополучная судьба. В отрочестве и юности – учеба в престижных учебных заведениях. Потом какие-то искания, которые не привели ищущего на баррикады. Какое-то недовольство, которое не закончилось отстранением недовольного от работы или лишением прав, ссылкой и десятилетними раздумьями в местах не столь отдаленных. В зрелости, когда награды, почести и слава еще имеют вкус и значение, – хорошая литературная премия, Букеровская, и орден Британской империи. К старости, когда все равно приятнее получать награды, чем выносить оскорбления, возведение в рыцарское звание: с 1990 года в английских энциклопедических словарях и ежегодниках «Кто есть кто» перед именем Уильяма Кингсли Эмиса, некогда одного из «рассерженных молодых людей», ставится титул сэр, указывающий на дворянское состояние. Пролистывая биографию английского литератора, мы невольно сравниваем его жизненные перипетии с типичной судьбой литераторов российских: то заключение, то отлучение, то исключение; смерть на дуэли, каторга; нападки, а то и яростная травля; высылка, лагерь, расстрел; хождение по мукам, то есть по редакциям и издательствам, со своими творениями.