Люди из ниоткуда. Книга 1. Возлюбить себя - Сергей Демченко

Если бы наши «старания» видели строители БАМа, они бы позеленели от зависти. Столько «ударников неизвестно какого труда» у нас тут выявилось. Если б знали мы с самого начала, что нас при этом ждёт, я бы запалил эти цистерны к чёртовой матери! Вместе с остатками топлива.

Но, ввязавшись в драку, во время которой нам всё казалось, что «ещё немного, ещё чуть-чуть», нам уже не хватило ни ума, ни мудрости отступить. Человеческий фактор, чтоб ему чирей сел!!!

По-моему, горцы дико пожалели, что вообще выползли к нам под нашу бурную затею. Но тем не менее они ещё помогли нам снять, разобрать буквально по винтику и перетащить на Базу корабельную электроустановку. Если повезёт, мы сможем запустить её уже по осени. И тогда у нас на некоторое время будет собственное электричество! Таким образом, мы сразу убили трёх зайцев. Запаслись энергоносителем, обрели хранилище и массу прочих полезных вещей с ободранного, как липка, судна.

Спустя почти восемь дней непрерывного раскурочивания и перетаскивания с борта всего, что нам только пришло на ум выдрать и открутить, в районе стоянки судна раздались три мощных взрыва. Первым из них мы создали своеобразную «дамбу» позади кормы, чтобы по максимуму прекратить доступ воды к кораблику, «посадив» его таким образом на киль. Похоронив его затем обрушенными глинянно-скальными массами, мы превратили его в своеобразное хранилище с резервом топлива, которого хватит на очень долгое время. Сделав тщательные замеры, мы специальным образом отметили, где находится горловина люка, через который можно будет качать топливо. И который мы всеми придуманными нами способами постарались защитить от коррозии и повреждений.

Судно оказалось замурованным под двухметровым слоем грунта. По мере освобождения цистерн Базы мы вскроем его. А пока мы будем его тщательно лелеять и охранять. Пустим патрули, заминируем подходы и устроим практически круглосуточное наблюдение. Три километра по прямой — не такое уж большое расстояние до нашего НЗ. А от Границы — всего один с хвостиком.

Когда совсем уйдёт вода, мы сможем подъезжать к нему по уже твёрдой, надеюсь, почве со всех сторон. Поскольку к тому времени, когда оно может реально понадобиться, пройдёт лет семь, а то и десять. Не меньше.

И пока мы сможем быть независимыми от многих внешних факторов, мы будем заниматься своими делами и ждать каких-нибудь разумных действий от наших «царей». Буде такие найдутся, чтобы начать поднимать лежащую мордой в дерьме страну.

Ну, а ежели нет — мы как-нибудь уж тут разберёмся и сами.

XXXVI

После нескольких дней «отдыха», наполненных треском натруженных суставов и мышц, которые сопровождались охами и ахами, лежанием вповалку, где кто упал, мы начали с трудом собирать себя и свои организмы в кучу. Кучу, которой предстояло переделать ещё массу важных дел.

Господи, мы так старались обеспечить себя необходимым, что у нас вся промежность постоянно была в мыле. Мы так старались, словно от этого зависело возрождение всего человечества. И ухайдакали мы при этом собственные организмы так, что только природная живучесть помогала нам рассчитывать, что те, кто так «пахал» на благо наций, не помрут к началу праздника Возрождения.

Первыми осмысленными словами, которые я смог членораздельно произносить за это время, были «одежда», «обувь», «достать». Я чирикал их, как заведённый. И как только приходящий в себя народ прислушался к моему непрестанному курлыканью, он опешил от перспективы того, что ему снова нужно напяливать на руки рукавицы. Раздалось первое недовольное ворчание по углам…

Мне пришлось даже немного поорать и потребовать.

Решив, что уж теперь-то мы приобрели почти всё, что нам может пригодиться, люди попробовали мне робко возразить. Мол, зачем нам какие-то спецовки?! К тому же столь далеко отсюда и такие мокрые? И тут мне впервые удалось показать себя в гневе:

— Мои хорошие, я никогда не повышал голоса ни на кого из вас… — я начал вкрадчиво и издалека. — Всё, что вы делали, вы делали хорошо. Много и тяжело трудились. Недосыпали. Сражались. И заслужили отдых, может быть, даже более, чем я, который всё это время подгонял вас, мучил и третировал…

— Однако я хочу вам сказать одну нелепую, но столь необходимую для вашего понимания вещь: любого из того, кто скоро придёт за стол в заношенных трусах и драной рубахе, я выкину из-за стола вон!!! — От моего внезапного рёва размякшая от похвал толпа слегка окосела и подалась назад. — Если кому-то нравится через пару лет, — а это максимум при нынешних условиях, — щеголять на морозе, дожде и ветре голыми ягодицами, то тем я предлагаю уже сейчас создать клуб любителей нудизма. Им я обещаю выделить и застолбить лучшие участки зимнего пляжа! Потому как сэкономленную на их жопах одежду я напялю поверх своей, а так же раздам тем, кто предпочитает иметь крепкие куртки, туфли да штаны, а не закалённые морозами звенящие новогодними бубенцами яйца!!!

В воздухе повисла гнетущая тишина. Даже Славик перестал жевать и чавкать. Все, очевидно, решили, что от усталости и недосыпа я слегка спятил.

То, что он и все мои «старички» будут со мной заодно, я ни на секунду не сомневался. Я так и заявил собравшимся.

— Но остальные, — все вы, и вы, — я не спеша обвёл собрание обвиняющим пальцем, под которым некоторые цепенели, — вы или не могли, или от усталости своей не захотели понять то, что с каждым днём всё, что нам ещё доступно, что ещё не сгнило и не проржавело, всё больше рискует оказаться наглухо отрезанным от нас непролазными топями, к которым потом, может, и в течение нескольких лет, не подступиться и на танке. Чернозём имеет свойство засасывать технику куда охотнее глины с камнями. И для многих из вас это ведь далеко не секрет. И если только мы не поторопимся, не оторвёмся от стульев ещё и ещё раз, то вода, которая при этой глубине является нашим союзником, как ни парадоксально это звучит, скоро уйдёт. И тогда попасть туда, где ещё можно достать и привести в порядок хоть что-то, можно будет только на вертолёте. В любое окружающее нас место даже в ближайших районах. Не говоря уже о том, чтобы проехаться налегке по остальной части края. Но что-то я не вижу, чтобы хоть у кого-то из здесь присутствующих начали на темени расти лопасти! Или среди нас есть уже Карлссоны, да только я об этом почему-то не знаю?! Тогда прошу этих самых господ в штанишках с моторчиками: господа, сделайте милость, — пройдите регистрацию и станьте на учёт, чтобы и я, наконец, узнал, кого именно мне стоит в дальнейшем гонять в небе, как голубей, палкою, и посылать за дефицитом!!!

Видимо, мои слова озадачили толпу. Во всяком случае, меня перестали, по всей видимости, считать полудурком, а с лиц исчезла та блаженность обеспеченности, которая погубила и куда более продуманных и подготовленных даже на государственных уровнях в массе других ситуаций, — от северных экспедиций и подводных лодок, до космических аппаратов и атомных станций. Экспедиции пропадали, лодки тонули, космические станции разгерметизировались, спускаемые аппараты сжигали заживо пилотов, а атомные станции задавали жару населению.

Все понимали, что мои слова есть не что иное, как продиктованная обстоятельствами необходимость. А мой тон — тон уверенного в своей правоте человека, который знает, что говорит и делает. Что ни говори, а однажды завоёванный авторитет, который к тому же помог большому числу из них почувствовать себя людьми даже среди этого кошмара, действует всегда безотказно. Они отчётливо понимали и видели, что я прав. Прав на все сто, нет, — на все двести процентов. И более не смели ничего возражать, даже робко.

Теперь я видел перед собою лишь усталых людей. Уставших до изнеможения, до полусмерти, которым очень, ну очень не хочется снова столько и так тяжко трудиться.

И когда присутствующие поняли, что я вижу их мысли и читаю ощущения, среди них поселилась неловкость. Словно их уличили в лени и нахлебничестве. И чтобы загладить ситуацию, помочь каждому сохранить лицо, я говорю:

— Мы все заслужили это право, — право отменно вкалывающего человека на стакан холодного мартини и циновку возле нагретого бассейна. Но я требую, — именно требую от всех, слышите? — отложить негу и неуместную пока расслабуху до тех времён, когда над нами перестанет висеть дамоклов меч угроз остаться голодными, холодными и босыми. Первые две задачи мы практически решили. Однако с завтрашнего дня часть людей всё равно пойдёт по склонам этих проклятых гор, собирая на дрова валежник, сухостой, щепки и прибитые морем доски, брёвна и коряги. После этого мы снова пройдём по этому многострадальному лесу. И грамотно, а не всё подряд, выполним порубку некоторых деревьев, а другие умельцы попилят их на дрова и замечательно ловко уложат в поленницы. Только некоторых, повторяю, — наиболее старых и повреждённых насекомыми деревьев. Потому как я не оставляю надежды, что эти леса ещё послужат нам верой и правдой. И в качестве кормовой базы для птиц и животных, которые всё-таки вернутся, если мы пока не станем их здесь бездумно пугать охотой, и в качестве других источников пищи и материалов. Ягод, грибов, лечебных трав, орехов, съедобных растений. Лес вылечит нас, обогреет и накормит, если мы сможем его рационально использовать и сберечь. И в нём нам пригодится всё, вплоть до желудей, чёрт меня дери! Потому как из них, к вашему сведению, знающий человек в состоянии сделать для себя муку и кашу, если он не тупая свинья, жрущая их за так. Лес будет для нас источником дров, воды, почвы, досок, а в недалёком будущем — и позабытого всеми меда. Как только «опомнится» климат, пчёлы здесь будут. И будут в изобилии. Лес проснётся и даст нам то, что мы совсем не сможем найти более нигде. И с завтрашнего же дня по этому же лесу, учтите, пойдут наши же патрули. Из вас, мои дорогие люди. И вы будете следить не только за тем, чтобы по этому лесу не шастали чужаки, но и за тем, чтобы никто, ни одна зараза не смела зазря вырубать, ломать и топтать то, чему предстоит завтра разнообразить нашу пищу, дать нам витамины, тепло и кров. И чтобы ни одна падаль не зажгла его даже, храни Господи! Потому как, если этот лес выгорит, мы все здесь будем жить, как в пустыне, а растапливать печку вы будете собственными волосами, — сперва с головы, а потом с лобка, — прежде чем сможете бросить в неё тот столь усердно собираемый вами накануне уголь! Я выражаюсь вполне ясно, други мои?