Жизнь Марианны, или Приключения графини де *** - Пьер Мариво

Я нашла, что он печален, но, как мне казалось, в этой печали не было ничего дурного для меня, и подошел он ко мне с очень ласковым видом.

— Пойдемте, мадемуазель,— сказал он, подавая мне руку,— времени нельзя терять, дядя при смерти. Он ждет вас.

— Меня, сударь? — спросила я, вздохнув с облегчением.

Тон, которым говорил Вальвиль, приободрил меня, да и этот умирающий старик не казался мне таким уж опасным; неужели человек, прощаясь с жизнью, захочет обременить свою совесть преступлением? Это невероятно.

— Меня, сударь? — воскликнула я.— А почему он ждет меня? Что ему от меня надо?

— Мы об этом ничего не знаем,— ответил он.— Но нынче утром он спросил у матушки, знает ли она лично ту молодую особу, с которой на днях поздоровалась в монастырской церкви; матушка ответила, что знает, и даже вкратце рассказала, как вы с ней познакомились в этом монастыре, и не скрыла от него, что она сама поместила вас туда. На это он сказал: «Значит, вы можете вызвать ее? Прошу вас послать за ней. Я должен увидеться с ней, мне надо кое-что открыть ей перед смертью».

Матушка тотчас написала настоятельнице, чтобы она разрешила вам отлучиться. Вот и все, что мы можем вам сказать.

— Увы! Желание господина де Клималя увидеться со мной сперва испугало меня,— ответила я.— Дорогой я думала, что тут кроется злой умысел с его стороны.

— Вы ошиблись,— возразил Вальвиль,— так, по крайней мере, мне кажется. По-видимому, у него нет никаких дурных намерений.

За этим коротким разговором мы поднялись по лестнице.

— Матушка пожелала, чтобы я вас обо всем предупредил, прежде чем вы увидите господина де Клималя,— добавил он.

И тут мы подошли к дверям спальни. Я вам уже говорила, что я несколько оправилась, но у порога этой спальни, в которую мне должно было войти, меня вновь охватило волнение.

Мне тяжело было показаться человеку, который, по моему мнению, не мог не чувствовать себя униженным при виде меня. Я думала также, что я молода и здорова, а он — умирающий старик.

Я говорю «старик» и прекрасно знаю, что в этом нет ничего нового; но человеку, умирающему в возрасте де Клималя, можно дать сто лет; а ведь этот столетний старик еще так недавно объяснялся мне в любви, пытался убедить меня, что он стар только в сравнении со мною, ибо я уж очень молода; и сейчас, когда он так одряхлел и так безобразен, просто страшно, что, увидев меня, он все это вспомнит. Да разве это все? Нет. Я была добродетельна с ним, а он вел себя со мною подло. Видите, сколько у меня было преимуществ перед ним? Вот о чем я думала в душевном смятении, и мне становилось стыдно, что моя юность, моя невинность и цветущее здоровье могут показаться оскорбительными этому пристыженному и умирающему грешнику. Судьба слишком сильно отомстила ему за меня, и мне даже стало совестно.

Первым я заметила, однако, не его, а отца Сен-Венсана, склонившегося к изголовью постели; ниже его, спиною ко мне, сидела госпожа де Миран.

При этом зрелище, особенно при виде отца Сен-Венсана, которого я сразу заметила, так же как и он меня, я уже не смела считать себя в безопасности от всяких обид и снова встревожилась: ведь если даже господин де Клималь умирает, зачем тут находится этот монах? Зачем понадобилось, чтобы и я пришла при нем?

Кстати, надо мимоходом сказать несколько слов об этом монахе, о коем я ничего не говорила с тех пор, как описывала свое посещение его в монастыре; как вы знаете, он обещал приискать мне какое-нибудь место и прийти завтра утром к госпоже Дютур сообщить, что ему удалось сделать; через два-три дня после моей встречи с госпожой де Миран я написала ему, известила о моем приключении и о том, где я нахожусь, и просила его оказать мне милость навестить меня; на это он ответил, что зайдет непременно.

Я была, повторяю, просто ошеломлена, увидев его, и не предполагала ничего доброго в тех причинах, по которым его призвали сюда.

Отец же Сен-Венсан, поскольку я не сообщила ему в письме имя моей благодетельницы, а господин де Клималь еще ничего не сказал ему о своем намерении, не знал, что и думать, узрев меня в кругу этого семейства, в этой комнате, куда, как он видел, привел меня Вальвиль, теперь державшийся в стороне, как будто он желал из почтения к дяде скрыть от него, что мы явились вместе.

— Кто там? — спросил больной, услышав наши шаги.

— Та молодая особа, которую вы пожелали увидеть, брат,— ответила госпожа де Миран.— Подойдите, Марианна,— тотчас добавила она.

При этих словах я задрожала всем телом, однако подошла, опустив глаза; я не осмеливалась поднять их и посмотреть на умирающего: я не знала бы, казалось мне, как держаться, если взгляну на него, и вот я старалась оттянуть это мгновение.

— Ах, это вы, мадемуазель,— сказал он слабым, прерывающимся голосом.— Я очень вам благодарен, что вы пришли. Прошу вас, присядьте.

Я села и, опустив глаза, по-прежнему молчала. Пока что я видела только его кровать, но через секунду попробовала посмотреть повыше, а потом еще немного выше, и так постепенно, постепенно взгляд мой дошел до середины его лица, а затем я увидела и все лицо. Но я тотчас потупила взор, мне стало страшно, как бы больной не заметил, что я его разглядываю, и не был этим уязвлен. Но, во всяком случае, верно, что в выражении его лица я не уловила дурного умысла против меня.

— А где мой племянник? — сказал еще господин де Клималь.

— Я тут, дядюшка,— ответил Вальвиль и скромно выступил вперед.

— Не уходи,— промолвил умирающий.— И вы тоже, отец мой,— добавил он, обращаясь к монаху,— побудьте со мной, пожалуйста.

Однако он ничего не сказал госпоже де Миран, а она, заметив, что он избегает обращаться к ней, промолвила:

— Брат, мне надо отдать некоторые распоряжения, я выйду на минутку в другую комнату.

— Как хотите, сестра,— ответил он.

Госпожа де Миран вышла, и ее уход, которого, как мне показалось, желал господин де Клималь, окончательно убедил меня, что мне не надо опасаться чего-либо неприятного. Если бы он хотел мне зла, то удержал бы при себе мою благодетельницу, сцена не могла бы обойтись без нее. Поэтому меня одолевало лишь крайнее любопытство: хотелось узнать, к чему приведут эти приготовления. Лишь только госпожа де Миран вышла, настало молчание: мы услышали тяжелый вздох господина де Клималя.

— Я попросил вас, отец мой, прийти ко мне нынче утром,— проговорил он, слегка повернувшись к нам,— но еще не объяснил, зачем я позвал вас. Я хотел, чтобы и племянник мой при сем присутствовал. Так надо из-за мадемуазель Марианны, которой это касается.

Тут он перевел дыхание, я покраснела, у меня задрожали руки; и вот как он продолжил свою речь.