Избранное. Романы и повести. 13 книг - Василий Иванович Ардаматский

– Об этом я не думаю.

Мистер Глен поднял брови:

– Что же тогда?

– Я не могу объяснить. Там было детство. Я боюсь увидеть наш дом…

Мистер Глен засмеялся и, сев против меня, сказал с облегчением:

– Ну и напугал ты меня, Юри. Признаться, я за тебя очень боялся; думал, неужели после всей нашей дружбы мне придется расправиться с тобой, как с жалким трусом, забывшим о присяге. Сделать это мне было бы нелегко, я ведь люблю тебя, дорогой мой мальчик, загадочный русский парень! В общем, мы солдаты и получили приказ…

Он говорил со мной ласково. Это был единственный близкий мне человек на земле. Я очень любил его. Я готов был сделать для него все, что он скажет.

11

Подготовка к поездке в Россию заняла несколько месяцев. Мы изучали советские законы, знакомились с важнейшими событиями внутри страны и ее международных отношений, читали даже произведения советских писателей. Надо сказать, что программа этой подготовки была очень обстоятельной. Кроме того, я еще на одном немецком заводе изучил токарное дело.

Мистер Глен работал вместе со мной и был одинаково требователен и ко мне и к себе. Видя это, я проникался все большей уверенностью в успехе нашего дела.

Осенью мы с мистером Гленом расстались… Закончив подготовку, я отправил заявления в советское посольство и в другие советские инстанции и поселился возле Мюнхена, где жили перемещенные лица из Советского Союза.

Я думаю, найдется когда-нибудь человек, который опишет трагедию сотен тысяч людей, оказавшихся между небом и землей и названных мертвым словом «перемещенные». Я же считаю своим долгом рассказать, что я там увидел, хотя к моей истории это прямого отношения не имеет. Впрочем, как сказать…

Я стоял у барака, курил.

Ко мне подошел старик и, извинившись, попросил оставить для него окурок. Вид у него был страшный. Он был настолько худ, что лицо его потеряло живое выражение. Тусклые глаза утопали в глубоких ямах. У него совершенно не было зубов.

Я отдал старику всю пачку.

Он взял сигареты и стал осторожно выспрашивать, кто я такой. Я рассказал ему о поездке с матерью в Аргентину и о том, что теперь делаю все, чтобы вернуться на родину. Он испуганно оглянулся по сторонам:

– Никому не говорите о возвращении домой.

– Почему? – удивился я.

– Вас прикончат бешеные, – ответил он. И, видя, что я ничего не понимаю, пояснил: – Те, которые на жалованье у американцев.

Его тело мелко-мелко затряслось, и глазные впадины начали наполняться слезами. Я взял его под руку и довел до скамейки.

Мы сели. Он жадно докурил сигарету и немного успокоился. Потом рассказал, что жил в Орле, работал учителем истории. Во время оккупации гитлеровцы увезли его в Германию. Перед этим палачи гестапо замучили двадцатилетнего сына, которого заподозрили в связи с партизанами… Давным-давно кончилась война, а он все здесь, и теперь у него нет надежды вернуться домой.

– Смерть не страшна, мне бы перед концом хоть на минутку увидеть родную землю, – сказал он, смотря вдаль своими тусклыми глазами.

– Вам хорошо жилось там… в России? – спросил я.

– Жизнь меня как-то не радовала – жена умерла, потом дочка… Война… Сын… Смерть за смертью…

– И вы хотите вернуться? – удивился я.

– Там же родина… родина… – услышал я тихий голос, и снова тело его затряслось.

– Почему же вы до сих пор не заявляли о своем желании вернуться? – спросил я.

– Я заявил еще в сорок пятом году. Сразу, как только наступил мир. Тогда бешеные отбили мне легкие. Таких, как я, здесь тысячи… тысячи… Держите и вы язык за зубами, – тихо и беспомощно сказал он.

На другой день я был в Мюнхене у капитана американской разведки Долинча, который возглавлял специальную группу сотрудников, изучающих перемещенных лиц. Я рассказал Долинчу о старом учителе из Орла и спросил, нельзя ли для него что-нибудь сделать.

– Вы что, решили организовать контору по переброске русских домой? – осадил меня капитан Долинч. – Несерьезно, дорогой Коробцов. Мы вылавливаем агитаторов за возвращение в Россию. Надо понимать ситуацию.

– Боже мой, но зачем Америке такой старик? – удивился я.

– Старик ваш никому не нужен, – сказал капитан Долинч. – Ему можно пожелать одного – поскорее сдохнуть. А нам нужны русские, которые могут хоть как-нибудь пригодиться в деле. Такие, как вы, мистер Коробцов, – улыбнулся он.

Однажды утром меня разбудил непонятный крик. Выглянув в окно, я увидел странную картину. На перилах барачного крыльца стоял человек и произносил речь. Его слушали несколько перемещенных, стоявших поодаль.

– Все вы трусливые гиены! – кричал он, размахивая руками. – На ваших глазах совершается убийство ваших соотечественников! А вы смотрите на все это мертвыми глазами! Неужели вы думаете, что на земле нет больше законов, нет справедливости? Есть! Если бы все вы подняли голос протеста…

Из барака выскочил мужчина в зеленой, перепоясанной ремнем куртке. Он наотмашь ударил оратора кулаком по спине, и тот свалился на землю.

Я оделся и выбежал на улицу. У крыльца уже никого не было. Я стоял, не понимая, куда все так быстро исчезли.

Из-за угла вышел мужчина в зеленой куртке, подошел ко мне вплотную и спросил:

– Кто такой? Почему я тебя не знаю?

– Я новенький, – ответили.

– Фамилия?

– Коробцов.

Он отшатнулся:

– Коробцов?