Призраки прошлого - Евгений Аллард

— Интересный у нас с тобой разговор получится, — важно изрёк Розенштейн, увидев вошедшего молодого человека неприметной внешности, в наглухо застёгнутом, темно-синем костюме. — Пора вам отправляться в путешествие. Последнее.

Он довольно захихикал. Пара дюжих парней подошли ко мне, схватили за плечи, я успел обернуться и бросить:

— Розенштейн, я вернусь с того света и превращу твою жизнь в кошмар. Мы будем приходить к тебе вместе с Северцевым.

Я ожидал, что Розенштейн расхохочется, но неожиданно его лицо, обычно румяное, круглое, вытянулось, посерело, маленькие глазки округлились и стали похожи на блюдца. Это продолжалось буквально пару секунд, мгновение, потом он взял себя в руки и, сузив злобно глазки, пробурчал:

— Уведите их.

Нас с Владом вытащили в другую комнату, влили что-то обжигающее и вытолкнули наружу, где у входа в дом стояла разбитая тачка, бывшая когда-то Жигулями шестой модели. Один из подручных Розенштейна усадил меня на водительское кресло, я ощутил, как предательски засосало под ложечкой — руль, приборная панель были точь-в-точь, как из моего кошмара, когда меня спас дед. Правда, теперь я был не один, рядом находился Влад.

— Приятного пути! — загоготали парни, закрывая и заклинивая двери.

Тачка снялась с места и покатилась вниз, под уклон. Я крутанул руль, он поддался, но ни тормоза, ни газ не работали.

— Ну и на кой хрен ты пудрил мозги этому гоблину? — спросил Влад. — Время хотел потянуть? Думал, к нам на помощь явится спаситель с калашом? Прям как в поганом детективе.

— Извини, Влад, — глухо сказал я.

— Да ладно. Главное эта штука сработала бы. А то зря старались, черт!

Шоссе извивалось змеёй, сливаясь в единое серое месиво. Я видел, как мимо на высокой скорости проносилось металлическое ограждение. Мы выскочили на самый крутой поворот, краем глаза я заметил высокие кипарисы и сверкающие под первыми лучами солнца волны залива. Под действием наркотиков и алкоголя сознание начало мутиться, сквозь туман лишь промелькнула одна мысль: «Прости меня, малышка, прости».

22

Нервно выхватив мобильник, Розенштейн бросил:

— Да! Да! Да! С какой стати, Беня? — вскричал он. — Почему я должен отвечать? Какое отношение… Почему это я не уследил? Беня! Черт!

Он с раздражением выключил связь, бросил телефон на стол и задумался. В дверь номера постучали, Розенштейн не шелохнулся. Стук стал значительно громче, превратился в требовательный.

— Давид, я знаю, что ты там, открой, — послышался голос Верхоланцева.

Розенштейн, кряхтя слез с кресла, подошёл к двери и впустил главрежа.

— Нам надо за жизнь поговорить, — произнёс Верхоланцев.

— У меня дела, Дима, — буркнул Розенштейн, возвращаясь в кресло.

— Я знаю, что у тебя дела. А у меня не дела, а делишки. И о них мы и поговорим, — удобно устроившись на диване, проронил Верхоланцев.

Он достал из портфеля пухлую папку и выложил перед продюсером. Розенштейн быстро пролистал и, отодвинув, пробурчал:

— И что ты хочешь от меня, Дима?

— Ну, даже не знаю. Объяснений, наверно.

— А чего объяснять, я не имею к этому отношению, — проскрипел Розенштейн, откинувшись на спинку кресла.

— Ну как же так, Давид, — с театральным сожалением, проговорил Верхоланцев. — Твой подручный признался, что убил Григория Северцева по твоему заказу, а также пытался убить Милану.

— Мало ли что наболтал этот фрукт. Его, небось, так в ментовке уделали, он мог сказать, что его прислали марсиане.

— Также, он подложил мою запонку на место убийства Северцева. Я так понимаю, чтобы сделать мне приятное, — язвительно продолжил Верхоланцев.

— Это все вранье, — проворчал Розенштейн. — Некогда мне на эту тему говорить, Дима.

— Там, в этой папочке масса любопытных материалов по поводу забавного проекта — реалити-шоу, в котором участвовал Северцев, потом Верстовский. Очень интересно. В прямом эфире показывать, как убивают, вешают, расстреливают людей. И получать за это бешеные бабки. Это ж надо до такого додуматься. Хвалю за оригинальность.

— Между прочим, Дима, эти, как ты элегантно выразился, «бешеные бабки» я вкладывал в твой гениальный фильм, — с сарказмом объявил Розенштейн. — Тебя ведь не интересует, откуда берётся бабло. Ты у нас гений не от мира сего, паришь над землёй, аки ангел, дела простых смертных тебя не волнуют.

— Да, это моя вина, что я так неразборчив в средствах.

— Нет, у тебя никаких доказательств. Нету, Дима. Так что иди, отдыхай.

— Ну, почему же нет доказательств. Есть свидетельства. Например, Верстовского, — вглядываясь в лицо Розенштейна, проговорил Верхоланцев.

— Со слов одного человека, — насмешливо проговорил Розенштейн. — Кроме того, я должен тебе сказать, Дима. Мне звонили из полиции, в заливе нашли тачку, а в ней труп Верстовского. Судя по всему, напился на радостях, решил покататься и не справился с управлением.

Верхоланцев откинувшись на спинку дивана, помолчал.

— Так, значит, ты все-таки его убил, — мрачно констатировал он.

Розенштейн скривился и ответил:

— С чего ты взял, Дима?

— Не отрицай. Это очевидно. Верстовский представлял для тебя главную опасность. Ты боялся его и ненавидел. Не будь его, никто бы так и не узнал о твоих грязных делишках, Давид.

— Дима, я решил твою проблему, — спокойно изрёк Розенштейн, сцепив пальцы на объёмистом пузе.

— Какую-такую мою проблему ты решил? — ядовито поинтересовался Верхоланцев, сделав акцент на слове «мою».

— Милана собиралась уйти к этому говнюку, тебе грозил развод, раздел имущества и тому подобные радости. Я тебе помог, Дима. Ты должен меня поблагодарить за это.

— Ты — дурак, Давид. Старый дурак. Милана прожила бы с Верстовским пару месяцев, полгода, максимум год и вернулась бы ко мне. Потому что она привыкла совсем к другой жизни. Она должна царить, а царить она может лишь рядом со мной. Она — алмаз, который превратился в сверкающий бриллиант только в моей огранке. Понятно тебе? Верстовский — неглупый парень, не без способностей, симпатичный, но таких она найдёт за три копейки пучок в базарный день. Да и он через некоторое время понял бы, что Милане не двадцать пять и даже не тридцать семь, а тридцать девять, и характер у неё не сахар. Она вернулась бы ко мне, без всяких телодвижений с моей стороны, а теперь я получу законченную истеричку, которая будет рыдать дни и ночи напролёт, резать вены, вешаться, травиться и мне потребуется год, а то и годы, чтобы привести ее в рабочее состояние. И ты думал, я буду благодарен за это? Ты ошибся. Сильно ошибся.

— Чего же ты хочешь, черт тебя побери? — раздражённо прошипел Розенштейн.

— Даже не знаю, покаяния что ли.

— Ты не Господь Бог, чтоб перед тобой каяться, — язвительно проговорил продюсер. — И помни, мы с тобой в одной упряжке. Я потяну за собой всех. Один отвечать не буду. Понимаешь?

— Я отвечу, Давид. Отвечу. И поверь мне, привлеку все свои связи, чтобы ты получил по заслугам.

— Не угрожай мне, Дима. Ты что думаешь, вот сидишь передо мной, такой из себя важный, солидный, великий. Дверь ногой в кабинет президента открываешь? Так думаешь? Ты — скоморох балаганный для них. Понял, Дима? Они держат тебя, чтобы публику развлекать, отвлекать от насущных проблем, что называется. Ты — громоотвод, чтобы тупое быдло твои делишки обсасывало со всех сторон, а про других очень важных персон забыло. Но ведь это недолго будет продолжаться. Надоест, другого клоуна найдут.

— А чего ты трясёшься, Давид? Побледнел, руки ходуном ходят, — спокойно произнёс Верхоланцев. — Если я — шут балаганный, тебе бояться нечего.

— Я не трясусь, Дима, не трясусь. Чего мне бояться-то, у меня связи посолиднее твоих.

— Ах, ну да, я вспомнил, ты ж у нас и на нарах посидел уже. За финансовые махинации. Помню, помню. Какие-то там выступления организовывал. С тех пор связи-то остались в тех кругах? Ну-ну, посмотрим, чьи связи круче. Твои али мои. Кстати, Давид, вот что я никак понять не могу. Ну, понятно, Гришка, он хотел тебя и всю твою шарашкину контору ментам сдать. Милана — она случайно оказалась свидетельницей убийства. Но я-то тут при чем? Зачем ты меня убить хотел? При твоей жадности менять режиссёра почти в конце съёмочного периода, это ж расходы какие огроменные? Как же ты так?

— Не собирался я тебя убивать, — буркнул Розенштейн. — Спроси лучше у своего выкормыша, Игорька, зачем ему это понадобилось. Или тебе Верстовский об этом не рассказал?

— Рассказал. Мельгунов сделку заключил с силами Тьмы и ему нужны души людей с особыми способностями. Но что-то не верю я в это. Выдумки репортёра. Утомил я тебя, Давид? Ну, давай, отдохни, подумай на досуге о том, что я тебе сказал. Выстрой линию защиты. Бывай.

Как только Верхоланцев вышел, хлопнув дверью, Розенштейн просеменил к бару. Вытащив бутылку с выпуклым орнаментом из виноградной лозы, откупорил и начал жадно пить прямо из горлышка. И вдруг замер. Пугливо обернувшись, он выронил бутылку, став белым, как мел. Тонким, мерцающим пунктиром перед ним вырисовывался мертвец с иссиня-бледным лицом, свёрнутой набок челюстью, сквозь оторванный рукав белела кость сломанной руки с капающей на пол кровью. Волоча за собой ногу, он медленно приближался.