Черчилль - Франсуа Бедарида

Не стоит забывать, что Черчилль был членом Комитета исследований в области противовоздушной обороны да к тому же имел статус независимого парламентария, а потому он и сам мог следить за ходом дел в Англии и за ее пределами. Вооружившись всеми этими сведениями, подкрепленными статистическими данными, Черчилль постоянно обращал внимание правительства на слабые стороны королевских военно-воздушных сил и настоятельно требовал ускорить темпы перевооружения, чтобы нагнать упущенное время. И нередко власти бывали удивлены и обескуражены осведомленностью этого докучливого ходатая.

В действительности же цифры в отчетах Черчилля были сильно завышены, а правительственные данные и официальная статистика грешили неоправданным оптимизмом. Тем не менее Великобритания все же начала перевооружаться в 1935 году. Была ли в этом заслуга Черчилля? Ведь он сражался как лев, пытаясь предотвратить беду, готовую обрушиться на головы англичан буквально с неба, он изо всех сил старался доказать соотечественникам, что немецкие национал-социалисты проводят захватническую, воинственную политику. Вероятно, британское правительство одумалось в какой-то мере и благодаря усилиям Черчилля. Однако надо признать, что он больше походил на «вопиющего в пустыне»: как политик Черчилль не пользовался доверием, порой в отношении к нему проскальзывала враждебность. В стане консерваторов он больше не находил поддержки ни у самых правых, вставших на его сторону во времена борьбы за Индию, но не веривших в реальность нацистской угрозы, ни у молодых тори, которым Гитлер внушал некоторые опасения, но они не доверяли Черчиллю. Антифашисты, и в частности лейбористы, считали Черчилля паникером и забиякой. И зачастую он обращался со своими предупреждениями к полупустому залу палаты общин или к слушателям, которых споры специалистов и экспертов, ловко манипулировавших цифрами, лишь сбивали с толку и оставляли совершенно равнодушными.

Черчилль не жалея живота своего сражался с амбициями гитлеровской Германии, но в то же время не пренебрегал и компромиссами. Некоторые принятые им с 1935 по 1937 год решения были если не в духе политики умиротворения (в широком смысле слова), то уж, по крайней мере, в духеRealpolitik. Его склонность к компромиссу проявилась во время трех кризисов, разразившихся на мировой арене за эти три года.

Первым кризисом было эфиопское дело. С самого его начала, то есть осенью 1935 года, Черчилль не придавал этому кризису первостепенного значения и отнесся скорее с пониманием к амбициям итальянцев. Он не единожды с похвалой отзывался о Муссолини. В 1927 году после встречи с герцогом он заявил во время пресс-конференции: «Нельзя не поддаться обаянию господина Муссолини. Он покоряет Вас своей простотой и любезностью. Дуче очень уравновешенный человек. Ему всегда удается сохранять спокойствие, несмотря на широкий круг обязанностей и многочисленные опасности, нависшие над ним. Он думает только о благе итальянского народа, как он его понимает, это сразу видно. Если бы я был итальянцем, уверен, я был бы предан ему всей душой». Эти опрометчивые слова навлекли на Черчилля гнев левых либералов и лейбористов. Клемми, в свою очередь, некстати отозвалась о Муссолини как о человеке, «достойном, внушительном, очень простом и естественном». В другой раз Черчилль назвал дуче «воплощением римского гения», «величайшим законодателем из ныне здравствующих». В 1937 году он в целом не изменил своего отношения к диктатору, наделенному «удивительным мужеством, умом, хладнокровием и упорством»[216].

Что же касается Эфиопии, то Черчилль считал, что эту страну напрасно приняли в Содружество Наций и что глупо было бы стремиться «раздавить Италию»[217], толкнув ее, таким образом, в объятия Германии, врага номер один (заметим, что Черчилль не поддержал англо-германский морской договор, заключенный в 1935 году). Посему уж лучше Великобритании, Франции и Италии полюбовно договориться между собой. Вот почему Черчилль не одобрял политику санкций, проводимую Содружеством Наций против Италии, и в данном случае решительно отступал от принципа коллективной безопасности. Такой же позиции он придерживался и во время японской агрессии против Маньчжурии. Не стоит также забывать о том, что в это же время, то есть в конце 1935 года, прошли выборы в законодательное собрание и что у Черчилля в связи с этим теплилась надежда вернуться в правительство.

Второй кризис грянул в марте 1936 года, когда Гитлер решил ремилитаризировать Рейнскую область, для чего ввел туда свои войска. Отношение Черчилля ко всем этим маневрам и тогда еще оставалось довольно ровным. Он отнюдь не призывал прибегнуть к силе, но, по-прежнему осуждая нарушение Гитлером Локарнского договора и международного права, открыто выражал свое удовлетворение решением французского правительства. Французы сохранили хладнокровие и обратились за помощью к Лиге Наций, вместо того чтобы ответить злом на зло. Однако все это выглядело так, словно французы попросту смирились перед свершившимся фактом[218].

И, наконец, об испанской войне. Хотя Черчилль и написал в своих «Мемуарах», что придерживался «нейтральной» позиции по этому вопросу, на деле все было совсем не так. Он открыто выступал в поддержку испанского националистического лагеря и не скрывал своей симпатии к Франко. Черчилль не рассмотрел фашиствующую сущность франкистов и, как обычно, во всем видел козни красных, коммунистов и анархистов, он даже отказался подать руку послу Испанской Республики в Лондоне. Уинстон полностью одобрял политику невмешательства и даже предложил в марте 1937 года официально признать власть мятежников. И лишь с осени 1938 года, когда пути назад уже не было, он осознал, какую опасность представлял для Европы союз Франко — Гитлер — Муссолини. Только тогда Черчилль изменил свою позицию и вновь встал на сторону республиканцев[219].

Однако по мере того как атмосфера в мире накалялась, Черчилль, с одной стороны, сблизился с отдельными представителями либеральной и лейбористской партий, разделявшими его опасения, с другой стороны, он по-новому взглянул на СССР. У него появилась идея объединить в «великий альянс» Соединенное Королевство, Францию и Советский Союз с тем, чтобы преградить дорогу фашизму. Черчиллю пришлось забыть на время о своей неприязни к коммунизму перед лицом гораздо более серьезной опасности. Теперь, когда стало ясно, что страна должна объединиться, Черчилль вновь открыто призывал защитить свободу от тирании. Он заявлял, что отныне необходимо руководствоваться лишь духовными ценностями в политике.