Двойня для Цербера - Джулс Пленти

Я вытаскиваю из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет. Покалеченная рука совсем не слушается. Зажимаю пачку между ладонями и тяну сигарету зубами.

Запускаю здоровую руку в боковой карман и нащупываю тяжелую, добротную зажигалку с американским орлом, батин подарок. Смотрю на эту памятную хрень, и тело передергивает волной тремора. Я уже пару дней не употреблял ничего крепче водки. И Агнию не видел с того вечера в больнице. Не знаю, что больше хочу: ее или снюхать пару дорожек кокса.

Даже сейчас, когда я трясусь от отходняка, ярости и горя, мысли постоянно об Агнии. Я в таких красках представляю, что бы сделал с ней, что такие фантазии почти вызывают эрекцию. Но трогать мою принцессу пока нельзя.

Да, я зверь — от человека во мне мало, тем более после случившегося, но даже животные, последние лютые звери, защищают своих самок, которые носят их детенышей.

— Что по Князеву? — спрашиваю, щелкая колесиком.

Зажигалка выскальзывает из неуклюжих пальцев и падает под ноги. Я даже ругнуться толком не успеваю, как перед лицом появляется услужливая рука Рафы, держащая зажженную зажигалку.

Прикуриваю и глубоко затягиваюсь. Выпускаю дым ему в лицо. Честно, я разочарован работой Рафы. Вместо того чтобы землю грызть, этот все по моей беременной бабе слюни пускает.

— Ничего, Олег Владимирович, он как сквозь землю провалился, — разводит руками, прекрасно понимая, что за такие результаты огребет весь мой гнев. — Никаких следов. Думаю, что он стал бомжевать после всего, а потом и вовсе сгинул.

— Думаешь? — рычу я. — Я тебе, блядь не за это плачу, а за действия.

— Простите, Олег Владимирович, я действительно поднял все связи. Дайте еще немного времени, и я нарою хоть что-то о Князеве, чтобы вам не думалось, что это он.

— Ты мне обязан, не забывай, — давлю я, глядя на него в упор. — Я помню, и дуло, наставленное на меня, и твои охи-вздохи по Асе.

— Я клянусь вам, что найду его, кем бы он ни был.

— Это самое малое, что ты можешь сделать, — рявкаю я, преодолевая сильнейшее желание дать ему по шее.

Я беру с сиденья большую серебристую фляжку и жадно присасываюсь к ней. Голодный желудок содрогается от теплой водки. Я не помню, когда в последний раз жрал что-то, кроме крепкого бухла и сигаретного дыма. Не помню, когда закрывал воспаленные глаза, чтобы провалиться в сон хоть на пять минут. Если пытаюсь уснуть, то сразу вижу мертвые лица родителей.

— На поминки? — спрашивает Рафа, впялившись взглядом в ворота погоста.

— Нет, домой, — рявкаю я. — Хочу ее увидеть.

— Олег Владимирович, я понимаю, у вас огромное горе, но вы с Агнией Алексеевной помягче будьте, — тявкает он извиняющимся тоном.

— Ты думаешь, я совсем больной, чтобы бабу свою в положении трогать? — ору я так громко, что рискую поднять из могил всех мертвецов.

— Нет, не думаю, — отбрехивается Рафа, тронувшись с места.

— Я, сука, тебя пристрелю, если не прекратишь мне на мозг капать, — предупреждаю я.

Хватаю с пассажирского сиденья его же ствол и приставляю дуло к кротко стриженному затылку. Сглатывает, но машину не стопорит. Молча вдавливаю холодный металл в плоть. Мочить не собираюсь, но хочу, чтобы Рафа понял, что я шутки шутить больше не собираюсь.

Наконец убираю ствол и затыкаю его за пояс. Делаю еще один хороший глоток из фляжки. Меня начинает мутить. Все-таки удерживаю «анестезию» в желудке и устало откидываюсь на кожаную спинку. Веки тяжелые, как свинец, и смыкаются помимо моей воли.

— Олег Владимирович, — зовет Рафа и трясет меня за плечо.

Какого хера он не за рулем и тормошит меня?

— Чего тебе? — спрашиваю, еле продрав глаза.

— Мы приехали, — поясняет Рафа.

Я провожу ладонью по лицу, пытаясь прогнать остатки сна. С трудом разгибаю затекшую спину и выбираюсь из «Джипа».

Внутри меня такая пустота, что я слышу, как там свистит ветер. У меня остался единственный человек, который может ее заполнить. Агния.

Вхожу в холл и натыкаюсь на двух бритых молодчиков с бородами и автоматами наготове. Что ж, неплохо подсуетился Рафа. Как собственноручно порежу заказчика моих родителей на ленточки, может, премию ему отстегну.

— Свои, — рычу я и иду к лестнице, срывая с себя воняющий погостом пиджак.

Надо бы сначала в душ и смыть с себя эту скверну, но я слишком хочу к ней.

Касаюсь совсем других перил, но в башке все равно начинают копошиться вьетнамские флешбэки и неприятные мысли. А я ведь действительно монстр. Я устоял после убийства собственных родителей, но, когда представляю, что на траве могло лежать ее бездыханное тело, понимаю, что еду рассудком. Что эта девка со мной сделала, если стала владеть мною сильнее «снежка»?

Снесенная мною дверь заменена на новую, и ничего больше не напоминает о том, что я пытался с ней сделать.

Я всегда любил жесткий секс. Всегда был диким и необузданным с бабами, и не было таких, которые фукали. И Агния в этом плане как все, хоть и играет свою роль недотроги очень правдоподобно. Вот только ребенок в животе чуток не вписывается в почти БДСМ-ные утехи.

Проворачиваю ручку и чуть толкаю дверь вперед. Открыто. Усвоила девочка урок. И все же долблю костяшками в деревянное полотно.

— Открыто, — отзывается мелодичный, дрожащий от накала эмоций голосок.

От одного только звука ее голоса мой отходняк усиливается, а руки вновь начинают трястись.

Открываю дверь. Первое, что вижу, — ее огромные заплаканные глаза. Вот, блядь, сказали не нервничать, а она опять ревела.

Смотрю на мою бедную овечку, и в паху все каменеет, а брюки трещат по швам. Но есть одно «но», которое все портит: на Агнии черное, закрытое платье. Уродует эта тряпка молодое, цветущее, живое тело, и напоминает то, во что была одета мать в